А перед глазами еще свежи воспоминания очевидцев неглубокой старины, связанные с раскулачиванием, когда банды завистливых «красных» люмпенов грабили всех «зажиточных» с хозяйством в одну лошадь или корову. Уносили все, включая кухонную утварь и одежду, срывая с плеч, обрекая на голодную смерть всех, кто мог и любил хорошо трудиться. А ведь Россия тогда состояла в основном из крестьян, и пострадало в большей или меньшей степени почти все нормальное население!

Не говоря о заводах, дворцах, пароходах – в части только культурных достояний народ лишился более 30 000 творческих коллективов – театральных, хоровых, танцевальных, работавших под крылом профсоюзов, хотя можно было долго брюзжать относительно их балалаечного уровня^[21].

Но именно здесь, в этом резервуаре ковался огромный ресурс и потенциал юных дарований, спешивших заменить стареющих исполнителей, представляющих целые школы и династии. Это был шанс, даваемый советской властью всем слоям общества, – прикоснуться к великой культуре страны и стать равноправными участниками ее создания. Это был неиссякаемый поток молодежи, направляемый в российскую интеллигенцию, что сегодня практически невозможно. Сегодняшняя культура в России перестает выполнять важнейшую социальную и политическую функцию – объединять народ в единое целое или, по крайней мере, создавать иллюзию единства. Вместе с обществом, распадающимся на две несоприкасающиеся части – богатых и бедных, распадается и общекультурное пространство страны. Народ заталкивается в культурное гетто.

А ведь распад общества на аристократию и быдло – «низкое» сословие – чреват семенами классовой ненависти и элементами социальной нестабильности. Вымывание культуры из народных пластов и замена ее вставками «а-ля Петросян» или эстрадно-танцевальными зрелищами типа «Аншлага» ведет не только к отрицанию демократических ценностей и заменой их на дешевые остроты и провинциальные анекдоты, но и к опошлению нравственных стандартов бытового поведения. Социологи бьют тревогу. Сегодня только 25 % населения признают демократию полезной для общества.

Вытеснение и выталкивание широких масс народа из приобщения к высоким культурным ценностям, лишение их способностей выделять действительные завоевания культуры и высокие нравственные традиции приводит к негативным последствиям: растут агрессия, алкоголизм, наркомания, насилие, национальная нетерпимость. Культурный вакуум заполняет идеология дремучести, против которой выступал еще Ф. Достоевский: «Раз нет Бога, все дозволено».

Не дай бог получить «культурную революцию» китайского образца. Да и у самого государства и его экономических устоев изменилось отношение к компонентам культуры и ее основам: образованию и квалификации, не являющимися больше гарантиями успеха.

За четверть века, прошедшего со дня потери власти коммунистической партией с ее более чем 70-летним гнетом и одурманиванием населения, только 10 % считают, что Октябрьская революция была благом для России, СССР и всего прогрессивного человечества, включая и негров преклонных и менее преклонных годов, проживающих уже в изобилии на всех континентах планеты, в том числе и на лесных и степных просторах России.

38 % видят в ней неоправданные потрясения и жертвы, а 42 % воспринимают революцию как историческую катастрофу, спровоцированную тяжелым положением народных масс тогдашней России. И хотя все яснее, что никакого особого предназначения для страны не существует, по-прежнему хочется верить в свою исключительность, свой особый путь.

Законы демократии отработаны всем развитием свободного общества. Их нельзя приспосабливать под себя, выбирая из них то, что подходит под сиюминутность момента. Демократия должна восприниматься обществом во всем многообразии своих законов, действующих согласно уже многократно проверенным историческим коллизиям.

Потуги выставить демократию и ее носителей для себя в качестве примера, непрерывно зловредно огрызаясь, стараясь увидеть, найти в ней нечто неприсущее, неспецифическое для нее, являются тщетными и вредными. Выставить ее в постоянном и непреходящем образе врага, инспирируя свою собственную демократию, заменяя ее постоянной игрой в слова, понятия и образы, далеко от нее стоящие и ничего общего с ней не имеющие, становились постоянным уделом привилегированных верхов. Рассталась ли страна со своим прошлым или только отгородилась от него временно идеологическими перепевами, игрою слов, игрой улыбок? Лозунги искажаются и деформируются в зависимости от того, кто их насаждает и реализует, ведя к диктатурам Ленина и Гитлера.

Мало того, несмотря на то, что прошло более четверти века со дня гибели этого до зубов вооруженного монстра – СССР, представляющего огромную угрозу для мирового сообщества, 56 % россиян считают, что противостояние между белыми и красными закончилось. Тем не менее почти 25 % населения России верит, что борьба продолжается, и среди них 34 % сторонников компартии России. Приходят на память слова аналитика общественного мнения Ю. Левады: «Спасать Россию надо от собственного прошлого»^[22].

Для людей со слабым социальным и политическим самосознанием психологически легче принимать на веру упрощенные догмы и мифы, преподносимые непогрешимым вождем, чем разбираться в сложном спектре аргументов и доказательств оппозиционных сил. Торжество бюрократического абсолютизма стало трагедией не только большевизма и советского народа, но и всего мирового коммунистического движения – самого массового политического движения в истории человечества.

Широко используя, например, концепцию заговоров с идеологическим противником, представляя оппозиционные структуры как врагов существующих общественных формаций, применяя к ним средства диктата и насилия, представители национал-социалистического расового подхода к личности, например в Германии, смогли даже повернуть ход истории и вернуть ее к разнузданному средневековому варианту геноцида и поголовного истребления «неполноценных» и неизлечимо больных, в том числе и пациентов психиатрических лечебниц, а также сексуальных и религиозных меньшинств, евреев и цыган.

А в СССР коммунистическая идеология довела верность утопической идее равенства и братства абстрактного будущего до обычных доносительств и предательств. Пример Павлика Морозова, еще в пионерском возрасте пославшего на расстрел собственного отца, являлся хрестоматийным примером подражания для многомиллионной армии советской детворы, распевающей над бескрайними просторами Советского Союза бодрую песенку композитора Блантера «Мы на планете самая веселая страна».

Конечно, всех можно простить, включая несовершеннолетнего Павлика. Но забыть нельзя, ни с точки зрения морали, ни с точки зрения истории. Да и процесс прощения не является чем-то само собой разумеющимся. Для его реализации необходимо наличие двух сторон: одной, пересмотревшей свое поведение, осознавшей тот масштаб зла и страданий, принесенных другой стороне, и попросившей прощения за все содеянное. Другая, потерпевшая сторона вправе реагировать на это по-разному. Простить безусловно или на условиях. Простить безусловно, оглядываясь на уровень ущерба и страданий, – было бы идиотизмом. А вот простить на условиях, не допускающих в будущем ни малейших шансов поползновений или попыток реставрации гнусных извращений режима, пусть даже с церковным покаянием, – все это и есть принципы любой демократии – управляемой или направляемой. Демократия – это достижение общества, это уровень его успехов, это ориентиры движения общества, его цели.

Современному российскому человеку больше не свойственны раболепие перед властью, исчезли искусственная активность и страх, но на смену плакатному «советскому человеку» ни новый человек, ни новое общество не пришли. А вместо страха появились апатия, пассивность и недоверие к власти, к политикам, к бизнесу. Если советскому человеку была свойственна наивная вера, что «сказку можно сделать былью», то для нынешнего поколения россиян характерен социальный пессимизм. Хуже всего то, что пессимизм затронул и молодежь, все больше замыкающуюся в частной жизни, не отставая в этом не только от молодежи США и Европы, но и афро-азиатских стран.

Молодежный романтизм 90-х годов, вера в политическое и духовное возрождение обернулись горьким разочарованием. Подтверждением нарастающей гражданской пассивности является отток активного населения из профсоюзов. Только за 2013–2016 гг. число членов ФНПР^[23] уменьшилось более чем на 1,3 млн человек. Пожалуй, самое большое разочарование связано с судьбой среднего класса. Семена нового предпринимательского поколения всходят крайне медленно. Более того, то, что успело взойти, сознательно вытаптывается бюрократией. Налицо всероссийский застой. Подобное состояние, хорошо охарактеризованное еще Некрасовым в стихотворении «Рыцарь на час», Россия уже переживала более полутора столетий назад:

 
Вы еще не в могиле, вы живы,
Но для дела вы мертвы давно,
Суждены вам благие порывы,
Но свершить ничего не дано…
 

В свое время И.А. Гончаров в романе «Обломов» также показал «общество в состоянии застоя, неподвижной и мертвой жизни», ставя перед собой задачу изобразить сквозь слабое мерцание сознания необходимость труда, настоящего, не рутинного, а живого дела в борьбе с всероссийским застоем, через лень и апатию во всей ее широте и укорененности, как стихийную черту современного ему общества. И еще другое стихотворение И.С. Аксакова характеризует то время, так похожее на современную российскую действительность:

 
Пусть гибнет все, к чему сурово
Так долго дух готовлен был:
Трудилась мысль, дерзало слово
В запасе было много сил…
Слабейте, силы, вы не нужны!
Засни ты, дух! Давно пора!
Рассейтесь все, кто были дружны
Во имя правды и добра!
 

Но долгоживущее российское правительство застыло именно потому, что оно связано по рукам и ногам апатией самого общества и его элиты, представители которой иногда пробиваются к телевизионным экранам, освистываемые зомбированной публикой и разделывающие друг друга «под орех». «Великая тайна современной России», – согласно Вл. Пастухову, – «состоит в том, что в ней никому не нужны перемены. У большинства появился синдром боязни врача, боязни узнать от него всю правду о болезни».

Однако застыть на линии перемирия своеобразной 38-й параллели XXI века обе из сторон не могут и не намерены. Власть посредством своих информационных пор непрерывно всасывает в себя атмосферу социального паралича. Отсутствие так называемой