Комната для допросов «C»
Следственный изолятор полиции Западной Джакарты
Джакарта, Индонезия
Дверь комнаты для допросов снова открылась. Подняв голову, Кейт увидела на пороге потного толстяка. Неся папку в одной руке, вторую он протягивал ей для пожатия.
– Доктор Уорнер, я шеф полиции Эдди Куснади. Наде…
– Я прождала здесь не один час. Ваши люди выпытывали у меня бесполезные подробности моих клинических испытаний, грозя засадить меня за решетку. Я хочу знать, что вы предприняли, чтобы разыскать этих похищенных детей.
– Доктор, вы не понимаете нашу здешнюю ситуацию. У нас маленький департамент.
– Тогда звоните в национальную полицию. Или…
– У национальной полиции есть свои проблемы, доктор, и поиска недоразвитых детей в их числе нет.
– Не называйте их недоразвитыми!
– Они не недоразвитые? – Он взмахом руки распахнул папку. – Наши записи говорят, что ваша клиника испытывает новое лекарство для умственно отсталых…
– Они не умственно отсталые. Их мозг функционирует не так, как у других людей. Как, к примеру, метаболизм моего организма не такой, как у вашего.
Корпулентный шеф окинул взглядом свои телеса, словно пытаясь высмотреть свой метаболизм, чтобы изучить его и сравнить с метаболизмом Кейт.
– Либо приступайте к поискам этих детей, либо отпустите меня, чтобы я сама этим занялась.
– Мы не можем вас отпустить, – заявил Куснади.
– Почему нет?
– Мы не исключили вас из числа подозреваемых.
– Это абсурд…
– Знаю, доктор, знаю, верьте мне. Но что вы хотите от меня? Я не могу говорить моим следователям, кто подозреваемый, а кто нет. Это было бы неправильно. Однако я убедил их держать вас в этой камере содержания. Они настаивали, чтобы я перевел вас в зону общего содержания. Она совместная и, боюсь, нехорошо наблюдаемая. – Выдержав паузу, он снова открыл папку. – Но я думаю, я могу хотя бы задержать это на время. А покамест у меня имеются для вас мои собственные вопросы. Наши записи говорят, что вы купили кондоминиум здесь, в Джакарте. Заплатили наличными эквивалент семьсот тысяч американских долларов. – Поднял глаза на нее, но, не дождавшись в ответ ни слова, продолжал: – Наш банковский контакт говорит, вы держите чековый счет со средним балансом в триста тысяч эквивалента американских долларов. Этот счет получает периодические переводы из банка на Каймановых островах.
– Мой банковский счет тут совершенно ни при чем.
– Я уверен, так оно и есть. Но вы можете видеть, как это выглядит для моих следователей. Как вы получили так много деньги, если разрешите спросить?
– Унаследовала.
Приподняв брови, шеф так и просветлел.
– А-а, от ваших прародителей?
– Нет, от своего отца. Слушайте, мы попусту теряем время.
– Что он делал?
– Кто?
– Ваш отец.
– По-моему, занимался банковским делом или инвестициями. Не знаю, я была совсем маленькая.
– Понимаю, – кивнул шеф. – Я полагаю, мы можем помочь друг другу, доктор. Мы можем убедить моих следователей, что вы не замешаны в похищении детей и дадите моему департаменту средства, в которых он отчаянно нуждается, чтобы найти этих недо… э… беспомощных детей.
Кейт уставилась на него. Теперь все начало обретать смысл.
– Я слушаю.
– Я вам верю, доктор Уорнер. Но, как я говорю, мои следователи, они смотрят на улики, и они знают, что подумает жюри, и между нами, доктор Уорнер, я думаю, может быть, они чуточку не любят иностранцев, может быть, особенно американцев. Я полагаю, единственный способ по-настоящему гарантировать вашу безопасность и получить то, что мы оба хотим, – это найти этих детей. Это очистит ваше имя.
– Так чего же вы ждете?
– Как я сказал прежде, доктор Уорнер, мы маленький департамент. Найти этих детей… Мне бы потребовалось больше ресурсов, людей за пределами моего департамента. Но, как мне ни прискорбно сообщить, подобное следствие стоило бы дорого, наверное, два миллиона долларов. Э-э, американских долларов. Но если я выпрошу некоторые одолжения, я думаю, мы можем обойтись один целый пять десятых миллиона. Но время имеет существенную важность, мой дорогой доктор. Дети уже могут быть где угодно. Я могу только надеяться, что они еще живы.
– Одна целая пять десятых миллиона долларов.
Шеф кивнул.
– Вы их получите. Но сперва отпустите меня.
– Я бы ничего не хотел больше этого, доктор, поверьте мне. Но обещания, данные подозреваемыми в комнате для допросов… – Он воздел руки горе.
– Отлично, дайте мне телефон и реквизиты вашего… банковского счета. И достаньте мне машину.
– Сию секунду, доктор.
Улыбнувшись, он встал и удалился, оставив Кейт в комнате для допросов в одиночестве. Она снова села за стол, поставив одну ногу на сиденье, и пятерней провела по своим белокурым волосам. Женщина, отразившаяся в зеркальной стене напротив, ничуть не походила на ту полную надежд научную сотрудницу, приехавшую в Джакарту четыре года назад.
Шеф закрыл дверь комнаты для допросов. Полтора миллиона! Он сможет уйти в отставку. Вся его семья бросит работу. Полтора миллиона… Смог бы он выудить больше – скажем, два или два с половиной? Три миллиона? Может, у нее есть больше. Намного больше. На полтора она согласилась, глазом не моргнув. Может, вернуться и сказать, что надо нанять больше людей? Это будет стоить четыре миллиона. Он бы согласился и на двести пятьдесят тысяч; рассчитывал на меньшее. Остановившись перед комнатой для допросов, шеф ломал голову, как быть.
Сразу же он обратно не пойдет. Можно размягчить ее еще больше. Пару часиков в вытрезвителе с выключенными камерами. Тут надо проявлять осмотрительность – негоже, чтобы она сразу после этого ринулась в посольство США, – но если действовать аккуратно, можно сделать реальные деньги прямо сегодня.
Комната сверхсекретной связи
Штаб-квартира отделения «Часовой башни»
Джакарта, Индонезия
Джош бросил взгляд на красные точки на координатном дисплее. В течение часа со времени ухода Дэвида двадцать четыре красные точки, обозначающие всех полевых сотрудников Джакартского отделения, передвигались от штаб-квартиры отделения к различным местам по всему городу. Теперь карта показывала четыре группы по шесть точек в каждой.
Три из пунктов назначения Джош хорошо знал – это конспиративные квартиры Джакартского отделения. Должно быть, восемнадцать агентов в этих пунктах значатся в списке подозреваемых Дэвида. Точки на конспиративных квартирах медленно перемещались туда-сюда, поворачивая обратно, когда доходили до стен, ограничивающих передвижения, будто осужденные, выхаживающие по камерам в ожидании свершения своей участи.
Стратегия вполне обоснованная: Дэвид разделил потенциально враждебные силы, попутно выиграв время на обнаружение их приближения, если они вздумают перейти в наступление. Когда решат перейти в наступление. Вид этих точек на карте внушал Джошу какой-то подспудный ужас, делая угрозу реальной. Это уже происходит. Сражение за Джакартское отделение – лишь вопрос времени. В какой-то момент точки вырвутся из конспиративных квартир, обрушатся на группу Дэвида из шестерых бойцов, а затем устремятся обратно в штаб, чтобы позаботиться о Джоше.
Дэвид просто выиграл время. Время, позволяющее Джошу просеять актуальные местные разведданные и поработать над шифром – словом, выяснить хоть что-нибудь. А он сомневается, что справится.
Джош снова просмотрел спутниковое видео. Это все, что есть в его распоряжении. Что, если он заблуждается?
Он прочесал волосы пятерней. Это определенно выходит за рамки. Но если это ерунда…
Разведывательная деятельность зачастую сводится к инстинкту. Фургон, вся эта операция – что-то в них не то.
Набрав номер Дэвида, он сообщил:
– По-моему, есть кое-что.
– Выкладывай, – отозвался тот.
– Похищение двоих детей из медицинской клиники. Сообщение поступило в джакартский департамент полиции несколько часов назад. «Часовая башня» классифицировала это как низкоприоритетный местный инцидент. Но фургон – легкий коммерческий автомобиль, зарегистрированный на базирующуюся в Гонконге липовую корпорацию, известную, как ширма «Иммари». И, откровенно говоря, это не похоже на местных; похищение было проведено профессионально. В обычных обстоятельствах мы отнесли бы это в разряд похищений ради выкупа, но «Иммари» не станет марать руки ради такой мелочи. Я продолжаю копать, но на девяносто девять процентов уверен, что это операция «Иммари», причем высокоприоритетная, учитывая, насколько в открытую она проведена – умыкнули детей средь бела дня, да еще и на фургоне, который мы наверняка отследим… Не понимать этого они не могли. Это означает, что и ждать они тоже не могли.
– И что же отсюда следует?
– Пока толком не знаю. Странность в том, что клинику вроде бы финансирует очередная «дочка» «Иммари» – «Иммари Рисеч». Деньги на строительство и покрытие ежемесячных расходов выплачивал базирующийся в Джакарте холдинг корпорации – «Иммари Джакарта». В твоем досье есть несколько ссылок на него. История компании уходит в прошлое почти на двести лет. В эпоху колониализма она была «дочкой» Голландской Ост-Индской компании. Возможно, она – крупнейший оперативный центр «Иммари» в Юго-Восточной Азии.
– Бессмыслица какая-то. Зачем одно подразделение «Иммари» похищает детей у другого? Может, внутренние распри? Что нам известно о штате клиники?
– Немногое. Их можно по пальцам перечесть. Парочка лаборантов, один из них в ходе инцидента убит. Сменный штат нянек для детей. По большей части местные, не имеющие к происшествию никакого отношения. А ведущий исследователь, – Джош пододвинул личное дела доктора Катерины Уорнер, – была там во время инцидента и, возможно, выведена из строя. Свыше часа оттуда никто не выходил. Сейчас местная полиция держит ее в одном из джакартских участков.
– Они забили межведомственную тревогу по поводу пропажи детей?
– Нет.
– Какие-либо публичные ориентировки?
– Не-а. Но у меня есть гипотеза. У нас есть источник в полиции Западной Джакарты. Пятнадцать минут назад он передал рапорт, утверждающий, что шеф полиции вымогает деньги у американской гражданки. Как я понимаю, это и есть доктор Уорнер.
– Гмм. А чем занимается клиника?
– Вообще-то это научно-исследовательское учреждение. Генетические исследования. Они проверяют новые методы терапии детей, страдающих аутизмом, прежде всего с нарушениями развития.
– Как-то не очень похоже на международный терроризм.
– Согласен.
– И какова же у нас рабочая гипотеза? Что мы ищем?
– Честно говоря, понятия не имею. Я не слишком углублялся в дебри, но в глаза бросается одно: патентов пока не подавали.
– Почему же это настолько важно? Думаешь, они не занимаются исследованиями?
– Нет, я весьма уверен, что занимаются, исходя хотя бы из того, какое оборудование они импортировали и как все обустроили. Но это не ради денег. Если бы они хотели коммерциализировать то, что испытывают, то первым делом подали бы на патент. Это стандартная процедура для клинических испытаний. Создаешь вещество в лаборатории, патентуешь его, затем испытываешь. Патент призван помешать конкурентам похитить испытываемый образец и запатентовать его первыми, тем самым убрав тебя с рынка. Без патента испытывают только то, что хотят утаить от мира. И Джакарта – самое подходящее место для этого. Испытания, проводимые в США хоть с одним пациентом, по закону должны быть заявлены в Управление по контролю над пищевыми продуктами и лекарственными средствами с описанием проверяемой терапии.
– Значит, они разрабатывают биологическое оружие?
– Возможно. Но до сегодняшнего дня никаких инцидентов в клинике не было. Они не регистрировали никаких смертных случаев, так что если и испытывают что-то на детях, то это самое неэффективное биологическое оружие всех времен. Исходя из того, что я вижу, исследования вполне легитимны. Да притом проводятся из лучших побуждений. Фактически говоря, если они добьются поставленной цели, это станет грандиозным революционным скачком в медицине.
– Что также является отличным прикрытием. Но вопрос, зачем красть у самих себя, остается. Если «Иммари» финансирует клинику и управляет ею, зачем нужно посылать собственных людей красть этих детей? Может, у исследовательницы сердце в пятки ушло из-за оружия, которое они создают? – предположил Дэвид.
– Не исключено.
О проекте
О подписке