Цитаты из книги «Дни и ночи»

души считая, что повесть его жизни не представляет особого интереса для других людей.

Сабуров не принадлежал к числу людей, молчаливых от угрюмости или из принципа; он просто мало говорил: и потому, что почти всегда был занят службой, и потому, что любил, думая, оставаться со своими мыслями наедине, и еще потому, что, попав в компанию, предпочитал слушать других, в глубине

Проценко. – Уток тут бить собираешься, пулемет в небо уставил… Хорошо уставил, как раз на взлете их бить, – мечтательно и в то же время иронически добавил он. – Жаль только, что немцы все больше по земле ходят, а то бы, ничего не скажешь, хорошо устроился…

Охотник? – спросил он немолодого рябоватого сержанта, первого номера пулемета. – Да случалось, товарищ полковник, – настроившись на душевный разговор с начальством, с готовностью сказал тот. – Вот я и вижу, что ты охотник, – сказал

правда, цела, а ползадницы отстрелили. Нету. Встать! – опять резко крикнул он. Сержант встал, смущенно улыбаясь.

немец… А я тебе скажу – не только немец, а еще и лень. Он повернулся к минометчикам и спросил сразу ставшего перед ним навытяжку сержанта: – Птицу страуса знаешь? – Так точно. – А чем он на тебя похож, знаешь? Не знаешь. Так он тем на тебя похож, что так же, как и ты, прячется: голову спрячет, а задница наружу, и думает, что весь спрятался. Ложись! – вдруг пронзительным голосом закричал Проценко. – Что? – не поняв, переспросил сержант. – Ложись! Вот я – мина. Ложись в свой окоп, пока живой… Сержант с размаху бросился в свой маленький окопчик, в котором, как и предсказал Проценко, он весь не уместился. – Ну вот, – сказал Проценко, – голова, правда

Проценко облазил с Сабуровым пулеметные точки, потом подошел с ним вместе к каменной стене, за которой отрыли себе окопы и расположились минометчики. Он недовольно посмотрел на мелкие, небрежно вырытые щели и, обращаясь в пространство, как будто не замечая тут же находившихся минометчиков, сказал: – Как ты думаешь, Алексей Иванович, кто на войне нас убивает? Ты мне скажешь: немец

Но, как это часто бывает в дни особенной усталости, сон уже не возвращался.

Раньше она служила для того, чтобы взбираться на шестой или седьмой этаж, под небом, а теперь они поднялись всего на семь или восемь ступенек и оказались уже под небом, хотя на самом деле это был всего лишь первый этаж, едва поднимавшийся над уровнем земли.

Вы знаете, что страшно? Нет, вы не знаете… Вам уже много лет, вы не знаете… Страшно, что вдруг убьют и ничего не будет. Ничего не будет того, про что я всегда мечтала.