Гиппиус пишет о Блоке и Дягилеве, Савинкове и Керенском, Брюсове и Есенине. О знаковых лицах и атмосфере времени. Стиль — блестящий, читать — удовольствие. Книга содержательная, находка для тех, кто интересуется политикой и/или культурой начала прошлого века.
Но при всем при этом ко мне она запоздала: именно благодаря точности наблюдений и афористичности ее раздергали на цитаты, и по ходу чтения не покидало ощущение, что всё это я уже видела, читала, и не по одному разу. Своеобразие личности Зинаиды Гиппиус, чья фигура, собственно, и привлекала изначально, ощутить все-таки удалось. Надергала и я цитат:
.
Главное — не ныть. Не размазывать своих «страданий». Подумаешь! У всякого своя боль. Вот у меня кашель, например. И у других, наверно, кашель. Не хочу жаловаться на кашель.
.
Люди хотят Бога для оправдания существующего, а я хочу Бога для искания еще несуществующего (вероятно).
.
Грех только один — самоумаление.
.
«Если бы заботу и силы, отданные „женской“ свободе, женщины приложили бы к общечеловеческой, — они свою имели бы попутно, и не получили бы от мужчин, а завоевали бы рядом с ними. Всякое специальное — „женское“ движение возбуждает в мужчинах чувства весьма далекие именно от „равенства“».
.
Горючая беда России, что все ее люди не на своих местах; если же попадают случаем — то не в свое время: или „рано“, или „поздно“.
.
Иногда мне кажется, что есть, должны быть люди, похожие на меня, не удовлетворенные формами страсти, ни формами жизни, желающие идти, хотящие Бога не только в том, что есть, но в том, что будет. Так я думаю. А потом я смеюсь. Ну, есть. Да мне-то не легче. Ведь я его, такого человека, не встречу. А если встречу? Разве чтоб «в гроб сходя благословить». Ведь через несколько лет я буду старухой (обозленной прошлым, слабой старухой). И буду знать, что неверно жила. Да наконец, если теперь, сейчас встречу — разве поверю? И полюблю, так до конца буду молчать, от страха, что «не тот», и он, если похож на меня — так же будет молчать.
.
Благодаря нашему воспитанию (или нашей невоспитанности) мы — консервативны. Это наше главное свойство. Консервативны, малоподвижны, туги к восприятию момента, ненаходчивы, несообразительны, как-то оседлы — все, сверху донизу, справа долева. Жизнь бежит, кипя, мы — будто за ней, но не поспеваем, отстаем, ибо каждый заботится прежде всего, как бы не потерять своего места.
.
Дело в том, что есть в русской душе черта, важная и страшная, для которой трудно подобрать имя: это — склонность к особого рода субъективизму, к безмерному в нем самораспусканью. Когда она не встречает преград, она приводит, постепенно, к самораспыленью, к саморасползанью, к последней потере себя. Русская «удаль», — удаль безволия, — этому процессу не мешает, а часто помогает.
.
Подлинность и святость «исторической» христианской церкви никем из нас не отрицалась. Но вопрос возникал широкий и общий: включается ли мир-космос и мир человеческий в зону христианства церковного, т. е. христианства, носимого и хранимого реальной исторической церковью?