Кто он?

 
Проклятой памяти безвольник,
И не герой – и не злодей,
Пьеро, болтун, порочный школьник.
Провинциальный лицедей,
 
 
Упрям, по-женски своенравен,
Кокетлив и правдиво-лжив,
Не честолюбец – но тщеславен,
И невоспитан, и труслив…
 
 
В своей одежде неопрятной
Развел он нечисть наших дней,
Но о свободе незакатной
Звенел, чем дале, тем нежней…
 
 
Когда распучившейся гади
Осточертела песнь Пьеро, –
Он, своего спасенья ради,
Исчез, как легкое перо.
 
 
Ему сосновый скучен шелест…
Как претерпеть унылый час?
А здесь не скучно: гадья челюсть,
Хрустя, дожевывает нас.
 
 
Забвенья нет тому, что было.
Не смерть позорна – пусть умрем…
Но увенчает и могилу
Пьеро – дурацким колпаком.
 

Март 1918

СПБ

Где он?

Близкому – далекому

 
Я знаю, что жизнь размерена,
  и круг ввивается в круг.
Но где он, опять потерянный,
  опять далекий друг?
 
 
Горя каким томлением
  и судьбы чьи – верша,
стремит к своим достижениям
  уверенная душа?
 
 
Мне милы ее огромности,
  то срыв – то всплеск огня.
И все ее сложные темности,
  прозрачные для меня.
 
 
Я знал, какие извилины
  лежат на его путях.
Но конь  не споткнется взмыленный –
  поводья в крепких руках.
 
 
Спокойно в алые дали я
  гляжу – совершений жду.
И что бы ни было далее –
  я верю в его Звезду!
 

Апрель 1918

СПБ

Желтое окно

 
Иди сюда, взгляни-ка
Сквозь желтое стекло.
Взгляни, как небо дико,
Подземно и светло.
 
 
Клубясь, ползет червивый
И дымный ворох туч.
Мертво рудеют ивы
Над желтью жарких круч.
 
 
Ручей по дну оврага –
Как черное вино.
Как жженая бумага –
Трава в мое окно.
 
 
Бессмысленно-кровавы
Тела апрельских рощ.
Накрапывает ржавый,
Сухой и горький дождь.
 
 
И всюду эти стекла
Проклятого окна.
Земля моя поблекла,
Земля опалена!
 

Апрель 1918

Шел…

Белому и Блоку

1

 
По торцам оледенелым,
  В майский утренний мороз,
Шел, блестя хитоном белым,
  Опечаленный Христос.
 
 
Он смотрел вдоль улиц длинных,
  В стекла запертых дверей.
Он искал своих невинных
  Потерявшихся детей.
 
 
Все – потерянные дети, –
  Гневом Отчим дышат дни, –
Но вот эти, но вот эти,
  Эти двое – где они?
 
 
Кто сирот похитил малых,
  Кто их держит взаперти?
Я их знаю, Ты мне дал их,
  Если отнял – возврати…
 
 
Покрывало в ветре билось,
  Божьи волосы крутя…
Не хочу, чтоб заблудилось
  Неразумное дитя…
 
 
В покрывале ветер свищет,
  Гонит с севера мороз…
Никогда их не отыщет,
  Двух потерянных – Христос.
 

Май 1918

СПБ

Всем, всем, всем

2

 
По камням ночной столицы,
Провозвестник Божьих гроз,
Шел, сверкая багряницей,
Негодующий Христос.
 
 
Темен лик Его суровый,
Очи гневные светлы.
На веревке, на пеньковой,
Туго свитые узлы.
 
 
Волочатся, пыль целуют
Змеевидные концы…
Он придет, Он не минует,
В ваши храмы и дворцы,
 
 
К вам, убийцы, изуверы,
Расточители, скопцы,
Торгаши и лицемеры,
Фарисеи и слепцы!
 
 
Вот, на празднике нечистом
Он застигнет палачей,
И вопьются в них со свистом
Жала тонкие бичей.
 
 
Хлещут, мечут, рвут и режут,
Опрокинуты столы…
Будет вой и будет скрежет –
Злы пеньковые узлы!
 
 
Тише город. Ночь безмолвней.
Даль притайная пуста.
Но сверкает ярче молний
Лик идущего Христа.
 

Май 1918

СПБ

А. Блоку («Всё это было, кажется, в последний…»)

Дитя, потерянное всеми…

 
Всё это было, кажется, в последний,
  В последний вечер, в вешний час…
И плакала безумная в передней,
  О чем-то умоляя нас.
 
 
Потом сидели мы под лампой блеклой,
  Что золотила тонкий дым,
А поздние распахнутые стекла
  Отсвечивали голубым.
 
 
Ты, выйдя, задержался у решетки,
  Я говорил с тобою из окна.
 

Конец ознакомительного фрагмента.