© Жесуй Бесдеполь, 2020

ISBN 978-5-0051-8738-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Красное небо

Глава первая

Чуждый взгляд

– Люди все такие одинаковые, – сообщает Оливия своей подруге.

Прохладное весеннее солнце укалывает щекотливо лучиками света, радостно мерцает короткими, быстрыми вспышками в живом море свежей листвы, и уже сейчас не дает замерзнуть, обещая вскоре укутать землю жаркими объятиями нетерпеливого лета.

Левая нога Оливии раскачивается от легких движений под лавкой, вылетает чуть вперед, едва шурша пяткой по сухой, пыльной земле двора, а затем, немного не достав до белого, свежевыкрашенного бордюра, падает обратно.

Из-под синей юбки торчат молодые, повзрослевшие коленки, а белая, форменная блузка обтягивает девичью грудь, кажущуюся больше из-за красной косынки. Волосы собраны в пучок возле правого уха, но эта ассиметричная прическа, чуждая окружающему, самобытному миру, ничуть не портит красивые, острые черты привлекательного лица.

Длинные, тонкие брови огибают большие, выразительные зеленые глаза. Тонкий нос прямой линией спускается к пышным, светлым, розовым губам, а широкие скулы и острый, треугольный подбородок так органично вписываются в эти портретные черты, что с трудом можно поверить, будто это великолепие отнюдь не является точным расчетом мастера-художника, а вполне самостоятельно демонстрируют естественное проявление девичьей красоты.

Подруга Оливии, красавица с тугим хвостом на затылке, украшенном пышным красным бантом, также бросив кожаный портфель на лавку, улыбается, слушая подругу, но не перебивает.

– Ви, – зовет Оливия. – Что смешного? Я серьезно.

Виолетта тут же прогоняет улыбку с лица. Изящно махнув рукой, она пытается отказаться от нанесенного подруге оскорбления, но та и не обижается.

– Чего?! – повторяет Оливия громче. – Смешно тебе?

Тут же она начинает улыбаться уже и сама, легонько толкает Виолетту в плечо, а та, не ожидав, нечаянно сталкивает портфель на землю.

Девушки обе начинают собирать вещи, посмеиваются и настроения из-за случившегося не теряют. Вывалившуюся из портфеля небольшую папку с тетрадями, кучу линеек, несколько пеналов и три выпавших учебника, подруги быстро складывают обратно, а затем усаживаются обратно на лавку.

Легкий ветерок и солнце, блещущее из листвы молодых кленов, растущих вокруг лавки, приятным чувством радуют душу. Кругом все цветет. Теплые дни согревают городские улицы, негромко шумят проезжающие по городским дорогам москвичи и волги, о которых можно и не думать, сидя на лавочке двора, окруженной небольшими клумбами, деревьями и несколькими беседками.

Предвкушение скорого лета зовет дышать полной грудью, и беседа ненадолго прекращается, но скоро Виолетта замечает на ногах подруги все те же кроссовки, что девушка носит в школу уже несколько дней подряд.

– Ты не боишься, что влетит? – спрашивает она.

Оливия поворачивается, глядит с недоумением, но проследив за направлением взгляда, уставляется на свои кроссовки вместе с подругой, а затем отмахивается.

– Ничего не будет. Вот увидишь, Ви.

Виолетта слегка вздыхает.

– Только в школе перестань меня так называть.

Подруга снова оборачивается и глядит уже с недоумением, не пытаясь его скрывать.

– Почему?

– Светлана Ивановна мне сегодня…

Недоговорив, Виолетта начинает улыбаться, пододвигается ближе, оглядывается вокруг, посмотрев на старушек, детей и прохожих, которые заполняют двор голосами, а затем продолжает уже тише.

– Чего, говорит, водишься, – рассказывает девушка. – Еще, говорит, научит всякому. Хи-хи.

Оливия слушает, но тоже начинает улыбаться, видя, что подруга явно с трудом удерживается от смеха, желая окончить свой рассказ.

– Я спрашиваю: «Чему всякому»? – а она мне: «Ну… э… мэ… всякому»! – говорит старшеклассница, а потом, не удержавшись, рассмеивается.

Подруга же только улыбается, но рассмешить ее такой историей у Виолетты не выходит, и тогда девушка тоже быстро теряет настроение.

– Да ладно! – толкает она Оливию. – Весело же!

Подруга ничего не отвечает. Повернув голову, она раскачивает под лавкой красивыми ножками, а сама оглядывается, видя, что даже и здесь, в чужом дворе, где она частенько сидит с Виолеттой, старушки поглядывают неодобрительно.

Впрочем, не это портит Оливии настроение, не дав насладиться шуткой.

– Кому весело, а кому обидно, – поясняет она.

– Ой, да брось!

Девушка не слушает и глядит на старушек с недовольством, даже, кажется, с толикой презрения.

– Люди все такие одинаковые, – снова заговаривает Оливия о том, о чем у нее не вышло рассказать. – Надоело. Посмотри. Я заранее могу сказать, что у них в голове. Видишь? Смотрят.

Виолетта улыбается.

– Да и пусть смотрят, – говорит она тихо. – Какая тебе-то разница, а?

– Раньше никакой не было, – отвечает девушка. – Да и не это меня волнует. Я же тебе другое пытаюсь сказать. Ты посмотри, они же все одинаковые. Готова поспорить, я точно могу предсказать, что они будут делать.

– Да что ты? Ну, давай! Как тебя звать потом? Ванга или Нострадамус?

– Думаешь я шучу? – поворачивается Оливия. – Ну, смотри. Видишь тех старушек напротив? Смотри, видишь, в мужика пальцем тычут? Знаешь, почему?

– Ну?

– Из-за машины. Взгляни, у него Волга.

– Ну и что?

– А то, что им слишком интересно. Как это – у всех Москвичи, а у этого Волга, – объясняет Оливия. – Непорядок. Значит, не наш товарищ.

– Погоди, стой, – улыбается подруга. – Ты говорила, что предскажешь….

– Да-да, смотри, – усаживается девушка поудобней и чуть наклоняется к подруге. – Сейчас они повернутся, будут смотреть, а потом зашепчутся, да еще и ладонью закроются, как будто кто-то их по губам читает.

Виолетта улыбается, но следит за мыслью подруги с интересом.

– Хорошо, но если не получится, то с тебя пломбир.

– А если получится, – тут же перебивает Оливия, – то с тебя… вино!

– Эй! Когда это ты успела вино полюбить? – удивляется подруга.

Хотя, видно, что такой поворот не сильно ее удивляет, а потому Виолетта, кажется, даже сама готова согласиться, но все же добавляет.

– Это не у меня мама в Кремле работает.

Оливия сразу же отмахивается.

– Ага, – соглашается она вяло. – Только вот зарабатывает она там еще меньше, чем твоя в гастрономе.

Виолетта даже взглядывает на девушку с сожалением.

– Ну, ладно! – резко поворачивается Оливвия. – Согласна?

– Согласна-согласна, – отмахивается подруга.

И начинается шоу.

Виолетта быстро понимает, что она упустила, когда увлеклась мыслями о предсказательных способностях давней подруги, но все же не сразу. Оливия сначала наклоняется и зачем-то развязывает шнурки на кроссовках, затем выпрямляется и расстегивает на рубашке пуговицу ровно между грудей, а после стягивает косынку и взглядывает на Виолетту с хитрой ухмылкой. Затем девушка сводит колени, а стопы расставляет так широко, как может, поднимает юбку до середины бедер, выпрямляет спину, отклоняется назад, и на груди сам собой образуется ромбовидный вырез, открывающий светлую кожу.

– Ах! Как душно! – напоказ, легко и кокетливо взмахивает Оливия косынкой, только что висевшей на шее.

Она делает все это жутко наигранно, но Виолетта сразу же начинает улыбаться, хотя и в то же время пытается выражать какое-то недовольство, осознавая уже свой неминуемый проигрыш.

Дворовые старушки, впрочем, не оборачиваются сразу. Самыми эффективными и мощными пеленгаторами оказываются немногочисленные старики, которые тут же, почти разом бросают на юную, женскую грудь свои взгляды, а затем мгновенно же пытаются их укрыть, собираясь подглядывать незаметно и смотря как бы невзначай.

Однако старушки это тут же замечают, и вот тогда уже на Оливию взглядывают и они. Только, в отличие от стариков, взгляды их приманивает не красота молодой груди, отчетливо заметной в изгибе натянувшейся блузки, а известная степень откровенности, непозволительный проступок особы юной и лишенной всякого стыда, за что достойной поругания.

И не проходит минуты, как старушки во дворе начинают шептаться ровно так, как и предсказала Оливия. Ее подруга за этим уже не следит, и так понимая, что это было слишком очевидно, и только качает головой. А сама девушка спокойно завязывает шнурки, застегивает блузку, надевает обратно пионерский галстук, но юбку так и оставляет лежать на бедрах, просто забыв ее поправить.

– Видишь? Все одинаковые, – без удовольствия сообщает Оливия. – Есть представления, и все пытаются им соответствовать. Кто их придумал? Зачем? А! Какая разница? Главное, что они есть, значит… значит, это кому-нибудь нужно. Понимаешь? Им не интересно знать, что они делают и зачем, они просто живут… по ГОСТу. Как одно большое, дружное стадо.

Виолетта, заметив на лице девушки вновь проявившееся недовольство, тоже изменяется в лице. Гораздо радостнее ей видеть на лице подруги милую улыбку. Оливии она настолько идет, что ее прелестное, строгое, но очаровательное личико, когда на нем появляется улыбка и радостный прищур, трогает даже сердце подруги, отчего Виолетта каждый раз начинает даже слегка завидовать, но и любить Оливию еще больше.

Кроме того, именно вот из-за таких перемен в настроении, которые у девушки случаются время от времени, других подруг, а тем более друзей у нее нет. Это уже само по себе делает Виолетту особенной. Несмотря на все свое безмерное очарование, приближаться к озорной старшекласснице никто не решается, а потому только она, только Виолетта может обитать рядом с девушкой, в которую и сама, пожалуй, была бы не прочь влюбиться несмотря на все запреты.

– Ну, перестань, – упрашивая, отвечает она девушке. – Ты хоть представляешь, в когда они жили?

– В этом и дело, – сразу отвечает Оливия.

Она тут же теряет сердитый вид, а если точнее, то изначально Виолетта ошиблась и лишь теперь сознает, что девушка говорит с каким-то презрением, с недовольством, будто о чем-то мерзком, словно она вновь рассказывает про того прыщавого девятиклашку, который все время пытается затащить ее на прогулку.

– Ты подумай, – продолжает Оливия, – они войну даже прошли. Чего с ними только не было! А их волнует длина юбки.

Тут же она вспоминает про подол, лежащий на бедрах, опускает глаза, но вдруг застывает.

– Ты чего?

– Ничего, – отмахивается девушка, решив, что спрашивать подругу о длине юбки не стоит. А затем она мысленно возвращается к недостаткам общества, которое так расстраивает буйный нрав, ищущий свободы. – Они будто в клетке живут, ты так не думаешь? Ну вот какая разница… да хоть без юбки я буду ходить. Может, мне нравится. Какое кому дело?

Виолетта улыбается.

– А если вон тот старичок будет тут перед тобой голышом прогуливаться….

– Да и пускай! – с живостью отвечает девушка.

Она говорит так ярко, так горячо и страстно, что подруга мгновенно теряет последние черты шутливого настроения.

– Вот, если мне не хочется смотреть, значит я не буду смотреть! – объясняет Оливия. – А им какое дело? Мне бы не хотелось смотреть на этого старика, ну и я бы не смотрела.

– Но ты же все равно бы его видела.

– А это уже были бы мои проблемы, – не поддается девушка. – Не хочешь видеть голых людей, ну так и сиди дома на здоровье. Книги читай. Там даже если разденется кто-то, то смотреть не придется.

Виолетта не может найти способ переспорить подругу, но чувствует, что он должен быть. Это ощущение манит в глубины мыслей, чтобы откопать еще какое-нибудь возражение, но в итоге разговор приходится оборвать так, оставив его необъясненным, и не законченным, и не открытым.

– Нет! Только не он! – вдруг проговаривает Оливия с ужасом.

Виолетта мгновенно отвлекается от мыслей о споре, немедленно разделяя с подругой тревожное чувство, но еще не зная, что его породило. Затем, проследив за направлением взгляда, она быстро находит справа, возле одного из арочных проходов, смазливого мальчика с каким-то бледным, помятым цветочком в руке.

Юный комсомолец оглядывает двор внимательно и неторопливо, еще не успев добраться до той стороны, где на лавке примостились две очаровательные подруги. Лицо, ставшее плодотворной, богатой почвой для прорастания смачных прыщей, украшенное еще и квадратными, толстыми ободками дедовских очков, отпугивает от юноши других учеников уже не первый год, но несмотря на это, по какой-то одному ему известной причине, щуплый, всеми шпыняемый девятиклассник решился приударить за самой красивой девочкой школы.

Время от времени с Оливией пытался кто-нибудь завязать общение, но это только раньше, а в последние месяца четыре ее никто уже не донимал, кроме этого прыщавого мальчишки. Почему – трудно сказать. Вероятнее всего, никому не хотелось связываться с особой, которая своим вызывающим поведением завоевала недоверие даже учителей. И никто, в общем-то, и не пытался спорить с тем, что ходить по школе в кроссовках, носить странную прическу, спорить с учителями относительно свобод поведения – все это признаки несомненно отклонений в развитии здорового гражданина. А кроме того, никто не хотел связываться с ребенком служащей Кремля, хоть вслух это и нигде не произносилось.

Впрочем, один только этот мерзкий, очкастый и откровенно тупой мальчуган отставать никак не хотел, будто бы мечтал однажды добиться Оливии, во что бы то ни стало. Разумеется, это ей нравилось с каждым разом все меньше, с каждым разом доставляло все больше неудобства, а кроме того начинало уже пугать и злить, и девушка всеми силами давно пыталась избегать встреч, но каждый раз настырная клумба прыщей смотрела откуда-то парой коричневых глаз.

– Да он не подойдет, – пытается Виолетта успокоить девушку. – Ты же не одна. Точно не подойдет.

– Если бы!

Оливия уже берется за ручку портфеля, но пока еще старается прятаться за спиной подруги, быстренько поменявшись с ней местами. И все же, едва мальчишка поворачивается, как ему хватает нескольких секунд, чтобы, прищурившись, узнать спрятавшуюся за спиной подруги возлюбленную, смущенно замахать рукой и, укрыв за спиной мятый цветок, с улыбкой двинуться навстречу.

– Нет! – вырывается у девушки разочарованное восклицание. – Все! Увидимся вечером! Как обычно!

Виолетта оборачивается, но успевает лишь сказать: «Ага», – как ее подруга, вскочив с лавки, уже быстрым шагом направляется в сторону второй арки быстрым шагом, раскачивая бедрами, как при спортивной ходьбе.

Да и идет девушка не слишком медленно. Кажется, она пытается делать вид, будто бы не заметила воздыхателя, а просто заторопилась, и стремительно исчезает в направлении другой арки.

Печально опустив брови и плечи, юноша провожает ее взглядом, но следом бежать не решается. Он снимает очки, протирает о рубашку, следом тут же ее заправив поглубже в шорты и измяв цветок еще сильнее, и даже не замечает, что к нему успевает подойти одна из двух школьных красавиц.

– Долго ты еще будешь приставать к моей подруге? – спрашивает Виолетта уверенным тоном.

Мальчишка поначалу замирает, потом начинает заикаться, но больше двух звуков вряд у него сложить не получается, так что девушка, с нетерпеливым вздохом отведя глаза в сторону, уже через несколько секунд прерывает его раздражающие попытки заговорить на человеческом языке.

– В общем так, – отрезает она голос девятиклашки резким, строгим заявлением, – еще хоть раз она на тебя пожалуется, и будешь объяснять моему другу милиционеру, почему ты ее все время преследуешь.

Мальчишка стоит так же, как и стоял, разве что шире открывает глаза, а от красноты белые прыщики на щеках начинают выделяться еще сильнее, отчего Виолетта, не удержавшись, корчится.

– Ты меня понял? Я не шучу! – грозит она пальцем, а сама торопится быстрее уйти.

Вдобавок к жутко неприятному виду, мальчишка создает еще более неприятное впечатление своими манерами. Смущенный, неловкий, пай-мальчик, но неряшливый, с криво заправленной в шорты рубашкой, он впитал все те качества, которые вполне можно было бы счесть за плюсы. Однако, собранные в образе этого мальчишки, они лишь придают ему лишь больше отвратительности.

Комсомолец выглядит крайне нелепо. Виолетта, которая вовсе не хочет его обидеть, скорчив презрительную гримасу, тут же сбегает, уже волнуясь, что зря обидела мальчика, но с другой стороны, не желая позволять ему донимать подругу и дальше.