Пролог

24 апреля 2013 года, дневник Миры

Сегодня ночью мне приснилось, что меня похитили.

Это был сон в багровых тонах. Мебель была бордовой, по стенам ползали алые отблески, да и сам воздух, казалось мне, был пропитан чем-то тёмно-красным. Потом я поняла, что это был свет снаружи – хотя окон в доме не припомню.

А ещё это был до жути длинный, вязкий сон. Я будто бы жила в нём, осознавая идущее время. День за днем. Неделю за неделей. Но это вряд ли можно было назвать жизнью.

В его доме я успела провести несколько месяцев. Сначала, конечно, не по своему желанию. Этот человек казался мне неприятным, но постепенно неприязнь испарялась, уступая место ещё одному, уже новому для меня чувству.

Скоро я узнала, что мы (да что я такое пишу!) были совсем рядом с моим прежним домом, вроде бы даже на соседней улице. Да и стены были сделаны из ткани, их легко можно было прорвать, чтобы попасть на свободу. Тогда почему я не попыталась бежать?

Потом оказалось, что в его логове много этажей. Мы поднялись на крышу и смотрели на город. Точнее, на то, что было им. Вокруг то тут, то там горели дома – косые, все чёрные от копоти. И так до горизонта, а там – тоже огонь. Так вот что это был за свет! Весь мир в огне. Кто только устроил этот пожар?

Ведь никого вокруг не осталось. Мы остались одни в мире и сидели в этом странном доме, из которого не было выхода. Куда идти? Да и не хотелось мне почему-то искать выход.

Хуже всего то, что я так ни разу и не увидела его лица. А мне так хотелось посмотреть ему в глаза и просто понять. Зачем он притащил меня сюда? Что произошло с этим миром? Откуда этот огонь? Как жить дальше… и можно ли вообще жить дальше?

Ни на один из этих вопросов он изо дня в день не давал мне ответа.

Ладно, я спрошу тебя сейчас. Мы ещё увидимся? Почему ты не захотел показывать свое лицо? Да кто ты есть такой, в конце концов?

Когда я проснулась, в голове звучало эхо его слов.

«Ты не волнуйся. Это только начало».

1

Апрель 2014 года

Да, он говорил правду. Это было только начало. И я уже не раз вспоминала о том, что случилось за последний год, когда приходила сюда. Прямо тут мы с Артёмом сидели тогда рядышком, вот на этой коряге, затаив дыхание в тишине. Шоколадка таяла в наших руках, пока мы делили её на двоих.

Неудобное, нелепое место. Узкая полянка кренится к реке – кажется, ступи ещё несколько шагов не в ту сторону, и улетишь в воду. Прямо как сейчас этот камень. Не знаю, о чём думал тот неизвестный, который впервые решил разжечь тут костёр.

И о чём весь прошлый год думала я – тоже не знаю. Неужели ещё летом не стало понятно, что нужно делать ноги? Да и потом, в ноябре… Тогда-то совсем уж в лоб. Но я, бестолковая, обмякла. И сколько же нужно было испытать, чтобы понять, что попытка предать себя не обойдётся так уж легко? Сколько теперь нужно плакать, чтобы оплакать ту часть меня, которой больше нет? И как себя простить?

Наша битва уже кончилась. А я до сих пор стою на поле боя и не могу выдернуть из себя всё это. Теперь это только моя, моя личная битва, о которой он даже не подозревает. Битва эта разыгрывается снова и снова, теперь уже внутри меня. Так громко и грозно, что я не слышу и не вижу ничего вокруг.

Теперь на том месте, где внутри отзывалась красота, зияет провал. Его чувствую не только я – он виден всем. И остаётся лишь гадать, как долго все смогут терпеть это невнятное существо, которое называет себя Мирославой Осокиной.

Так тихо кругом. Ещё один камень бултыхнулся в воду, и по ней ползут круги. Старое кострище мне сегодня всё же пригодится. Чиркаю зажигалкой. Не хватило. Ещё раз чиркаю, а потом ещё, и пламя наконец расползается по листам распотрошённой тетради, сводит на нет слова, наброски портретов и силуэтов, над которыми я сидела вечерами совсем недавно. Пусть будет так.

Потому что Артём был прав. Я сама всё это заслужила, а он лишь подал мне пример.

Огонь танцует над тем, что раньше было моим дневником, съедает его кусками, уходит в красный, а потом и в синий цвет. Человек без лица наблюдает за мной с листа бумаги, корёжась в огне и распадаясь на части: «Ах, Мира. Не выдержала. Какая жалость».

Невозможно жить в мире, где нет его. Вот только и в том мире, где он есть, – тоже невозможно. Вот почему его больше нет. И как же это больно. Но пусть. Эта боль напоминает мне, что в этом теле пока ещё осталось что-то от меня прежней. Той, которой был доступен весь спектр.

Я же потом пожалею, что сделала это, да?

Как знать, как знать. Костёр шипит от вылитой в него бутылки воды, но почти сразу же умолкает. Дело кончено. Неважно, кто говорит мне, что он рядом, – все ошибаются. Теперь я точно одна.

***

Май 2013 года

Чуден мир городских окраин – чудно и примостившееся на юге у водохранилища Сориново. Вот выцветшие, умильно-нелепые лебеди из покрышек. Вот сараи высотой по плечо семикласснику, сколоченные из того, что попалось местным умельцам под руку. Вот на бетонном уступе у подъезда распушился, жмурясь от солнца, бело-серый кот.

Тр-р-р!

А это что за звук?

Это дятел примостился на деревянном столбе, приняв его за дерево. Мира стояла, задрав голову кверху, и удивлялась этому звуку, пусть он был и не нов. Он то и дело разносился над двориком, втиснутым между двумя четырёхэтажками, и уходил куда-то выше – в просторы, недоступные человеку.

Ладно, уже пора. Мира подумала о том, как трудно будет найти сидячее место в автобусе, если задержаться хотя бы минут на пять, и пошла в сторону проспекта Горького.

Там можно было вздохнуть уже свободнее, а ещё там были люди. Каждый из них в это майское утро о чём-то думал и куда-то спешил. Каждый с неловкостью, стараясь не запачкать штанины или подолы, перешагивал через надоевшие всем за весну лужи, а потом радовался сухому асфальту.

Когда Мира шагнула в салон автобуса, на её плечи, замёрзшие даже под шерстяным кардиганом, легло долгожданное тепло. Часа в дороге обычно хватало ей для того, чтобы перечитать конспекты, урвать последние минутки сна, а то и просто подумать о своём.

Начиналась зачётная неделя перед летней сессией, и сегодня первокурсникам-искусствоведам предстояло выступить на риторике – именно это и решало, зачёт они получат или незачёт. Вспомнив первую сессию и её бессонные ночи, Мира вздрогнула. Она попрощалась со сном не потому, что нужно было поспешно впихнуть в себя тонну информации – она цепенела от осознания того, что может ошибиться. Теперь, чтобы сохранить свободу, Мира из раза в раз позволяла себе мелкие отступления от правил: сегодня она ехала в университет ко второй паре, и это уже было для неё наглостью.

В центре города открывался уже совсем другой мир. Замысловатые, но выверенные линии лепнины, кофейни с верандами, скверы с памятниками. Даже деревья в этом мире были не такими, как на окраине, – благородная чёткость их крон доказывала победу культуры над природой. А люди, как и везде, встречались разные. Кто-то с серьёзным лицом спешил на деловую встречу, а кто-то, выйдя на кованый балкончик, пил кофе или поливал цветы.

Университетский корпус встретил Миру привычной тяжестью дверей, приветливым «здравствуйте» вахтёра и студенческим гомоном. Уже начиналась перемена перед второй парой – а значит, гумфак окончательно проснулся и зажил полной жизнью.

Лавируя в толпе, Мира проскользнула мимо библиотеки, буфета, поднялась на второй этаж и притаилась в нише около нужной аудитории. Где-то недалеко могла быть преподавательница английского, пару которого Мира сегодня пропустила. Она глянула на экран телефона, и в ложбинке между ключицами образовался противный комок: зачёт уже через десять минут!

Ну, как там говорил Полев? Подбородок чуть выше, чем в обычной жизни, голос чуть громче и посылаю в конец аудитории, ноги пошире, чтобы опора была прочнее…

– О, Мир! Так ты тут, наше местечко застолбила! – Из-за угла выскочила Юлька.

– Тише ты, спалишь! – прошипела Мира, доставая из сумки планшетку с речью.

Вечно удивлённые Юлькины глаза метнули в Миру искорку.

– А-а, проспала что ли?

– К зачёту готовилась. Полев, конечно, весь из себя гуманист, но одно только это меня не спасёт. Так что вот, чтоб листочек не колыхался. – Мира потрясла планшеткой. – Я почитаю, хорошо?

– Ага, сейчас как раз мой должен подойти. – Юлька кивнула, бросив взгляд на экран телефона. – Насчет английского не волнуйся, у нас сегодня толком никого и не было. Кузнецова даже не удивилась. А то смотрю, стоишь вся бледная.

Рядом с аудиторией постепенно собирались студенты. Мира попыталась уткнуться в планшетку, но всё ещё продолжала озираться по сторонам: повторить речь в такой обстановке было непросто. Ей стоило большого труда заранее не выдать того, что к Юльке подошёл сзади её парень, пытаясь закрыть ей глаза руками.

– О, Лёша! – Юлька обхватила руками его шею.

Мира криво улыбнулась. Сколько она на него ни смотрела – зная его с прошлой осени, так же как и Юльку, – столько он ей и не нравился. Скользкий какой-то.

– Да-да, нам сейчас тут физ-ру выставят. – Он глянул на площадку возле лестницы на третий этаж: рядом был зал, где занимались студенты технических факультетов.

Юлька вцепилась в Лёшу просящим взглядом.

– Ты же меня подождёшь, да? Я одной из первых постараюсь выступить…

Мира пыталась растереть комок, поселившийся в ложбинке между ключицами. С каждой минутой гул университета всё сильнее и сильнее отдалялся от неё, а тело становилось легче и легче. Когда она выйдет к доске и начнёт свою речь, её полностью окутает пелена. Так безопаснее.

– Мы с Тёмычем потом в свой корпус, лабу доделывать, – прорезался из реальности голос Лёши.

– Ну-у, – протянула Юлька. – Мир, а ты потом куда?

Мира не успела ответить, как Лёша поймал за плечо проходившего мимо высокого растрёпанного парня в чёрной рубашке и протянул ему руку.

– О, а вот и… Эй?!

– Утро доброе. – Тот, кого Лёша назвал Тёмычем, сунул руки в карманы, надел на себя улыбку и схватил девушек взглядом.

– Приве-ет, Артём, – потеплела Юлька и метнула взгляд в сторону подруги. – Это Мира.

– П-привет, – отозвалась эхом Мира.

Гул коридора окончательно померк, и в глаза ей врезался узор на рубашке Артёма – мелкая белая клетка. Мира машинально оправила платье одной рукой и продолжила будто бы не своим голосом, обращаясь уже к Юльке:

– Я сегодня свободна. Давай потом в сквере посидим.

– Да, только сначала зайдём за кофе и ещё за…

– Пироженками.

– С вишней! – Юлька вновь метнула в Миру искорку из глаз.

– Кого она больше любит, тебя или пироженки? Смотри, а не то… – Артём ткнул приятеля в бок и махнул головой в сторону лестницы.

Лёша молча хлопнул его по плечу, потрепал Юльку по голове и пошёл к спортзалу.

Юлька отошла посмотреться в зеркало, а Мира теперь уже взаправду вернулась к речи, и больше её ничего не прерывало до тех пор, пока не пришёл профессор Полев. Невозможно было не почувствовать момента, когда в коридоре появлялся этот человек, сочетавший в себе твёрдость и редкую жизнерадостность.

Полев был одним из самых деятельных людей, которых Мира когда-либо знала, и на гумфаке ему в этом не было равных. Заведование кафедрой русского языка, конференции, конкурсы и гранты, монографии и сборники – всё это так занимало его самого, что он не мог не делиться со студентами своей энергией. В каждом человеке, который встречался ему на пути, Полев видел того, кто может так же, как и он, наслаждаться жизнью и без меры любить что-то своё, – и это было приятнее всего. Он и на зачёте не изменил себе – искусствоведам первого курса предстояло выступить с речью о чём-то, чем они увлечены, и увлечь этим своих однокурсников.

Профессор открыл аудиторию, приостановился сбоку от двери и слегка подался вперёд, протянув ко входу раскрытую ладонь.

– Коллеги, прошу!

И студенты – кто-то с нетерпением, а кто-то нерешительно – стали по очереди шагать в аудиторию.

– Юль, скажешь потом, как оно? Только честно, умоляю, – попросила Мира.

– Да когда ж я тебе неправду говорила…

В самый последний момент Мира боковым зрением увидела, как Артём, уже будучи вдалеке, оглянулся напоследок и скрылся в коридоре.

***

– Ты куда это? – в глазах Лёхи мелькнуло замешательство. – Мы зачёт идём ставить или нет?

– Сейчас, погоди.

Артём украдкой оглянулся, поудобнее натянул ремень сумки на плечо и двинулся в сторону кафедр гумфака. Он шёл, совершенно не стесняясь того, что звук его шагов наполняет уже опустевшие коридоры трескучим эхом, подходил к каждой табличке и прищуривался. И где эта его Юля учится? Кафедра русского языка… Кафедра теории и истории литературы… Кафедра мировой истории и истории России… Кафедра общей и социальной педагогики… Кафедра философии… О, вот. Кафедра искусствоведения.

Артём тряхнул головой и сделал шаг влево от двери. На стенде чего только не висело.

Лаборант в главном корпусе, звонить по телефону…

Приглашаем принять участие в XII научной межвузовской конферен…

30 апреля студенты кафедры искусствоведения посетили…

Вниманию искусствоведов 1-го курса!..

Полуавтоматы по искусству Древнего Востока получают…

Артём упрямо бежал взглядом по списку студентов до тех пор, пока внутри не вспыхнуло редкое, но такое желанное для него чувство – будто бы он выбил страйк в боулинге. Осокина Мирослава Геннадьевна.

– Молодой человек, вас что интересует? – Из-за приоткрытой двери кафедры выглянула девушка и осторожно посмотрела на Артёма.

Ох уж эти лаборантки. То, что его интересовало, он уже нашёл. Артём сфотографировал список, круто развернулся и пошёл в сторону спортзала. Спросившая его осталась стоять в дверном проёме – и, уходя, он чувствовал на себе её взгляд, что нисколько его не волновало. Теперь можно было идти за зачётом – украдкой вспоминая кое о чём приятном, припасённом напоследок.

***