Глава 1. Алексей

Его будни были как старая кинопленка: чёрно-белая, потёртая, с трещинами. Каждое утро начиналось с дребезжащего гула будильника – дешёвой железной коробки, которую Алексей всё не мог заменить. Он ворочался на продавленном матрасе, пытаясь поймать последние обрывки сна, но они ускользали, как вода сквозь пальцы. В комнате пахло сыростью и пылью. Обои, когда-то бежевые, теперь походили на пергамент древней карты, а трещина на потолке изгибалась, словно река на чужой планете.

– Ещё пять минут… – прошептал он в пустоту, но тут же передёрнул плечом, будто стряхивая слабость.

Серый пиджак висел на спинке стула – единственного "гостя" в комнате, кроме кровати и комода. Алексей провёл ладонью по ткани, ощутив шершавость подкладки. "Как броня", – подумал он, застёгивая пуговицы. Броня от чего? От дождя за окном? От взглядов прохожих? Или от самого себя?

Кофеварка шипела на крохотной кухне, выдавливая чёрную жижу в потёртую кружку. Аромат горечи смешивался с запахом плесени из углов. Алексей прислушался к стуку капель по подоконнику – ритмичному, как метроном. "Опоздаю", – мелькнуло в голове, но ноги не спешили. Он сделал глоток, обжёг язык и замер, глядя в окно. За стеклом, в сером мареве, маячили силуэты домов-близнецов, будто вырезанных из одного куска свинца.

– Ты опять в своём кино? – раздался за спиной хриплый голос.

Алексей обернулся. В дверях стояла соседка, бабушка Татьяна, в клетчатом халате и с сигаретой в руке. Её лицо, испещрённое морщинами, напоминало высохшее русло реки.

– Кино кончилось, – буркнул он, пряча кружку в раковину.

– А я вижу – ты всё в главной роли. – Она усмехнулась, выпуская кольцо дыма. – Сегодня дождь будет до вечера. Возьми зонт.

Он кивнул, но зонт так и остался в углу прихожей. Зачем? Дождь здесь был частью пейзажа, как серость неба.

Улицы встретили его привычным хаосом. Прохожие, сгорбленные под зонтами, напоминали стаю чёрных птиц. Алексей шёл, уворачиваясь от луж, но вода всё равно затекала за шнурки ботинок. "Как они все терпят?" – думал он, глядя на рекламные плакаты, выцветшие от влаги. Улыбающиеся лица на билбордах казались насмешкой.

– Леша, ты спишь на ходу? – Коллега, Дмитрий, хлопнул его по плечу в лифте. Его голос звенел, как фальшивая монета. – Смотри, шеф опять на взводе. Отчёт по кварталу горит.

– Знаю, – Алексей мотнул головой, разглядывая пятно на галстуке Дмитрия – ярко-жёлтое, как яичный желток. "Откуда у него силы носить такое?"

Кабинет встретил его мерцанием ламп дневного света. Стол был завален папками, а экран компьютера тускло светился графиками. Алексей запустил пальцами по клавиатуре, но цифры расплывались перед глазами. "Странник…" – эхо сна просочилось в реальность. Он потёр виски, пытаясь сосредоточиться, но пальцы сами потянулись к нижнему ящику. Там, под стопкой бумаг, лежал блокнот с набросками – летящие города, спирали галактик, её глаза…

– Мечтаешь? – Шеф стоял в дверях, скрестив руки. Его галстук, туго затянутый, напоминал удавку. – Отчёт через два часа.

– Да, уже… – Алексей захлопнул ящик, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

Рабочий день тянулся, как жвачка. К пяти вечера, когда тучи за окном стали свинцовыми, он вышел на улицу, даже не заметив, как прошёл сквозь дождь до дома.

Но ночью… Ночью он жил.

Сны приходили к нему, как навязчивые художники, заливая сознание малиновыми закатами, изумрудными лесами и золотыми городами, парящими в облаках. В этот раз он очутился на краю скалы, где ветер пел на языке древних штормов. Под ногами расстилалась долина, усыпанная цветами, меняющими оттенки при каждом вздохе.

– Ты заставляешь себя ждать, Странник. – Голос её звенел, как колокольчик, сотканный из звёздной пыли.

Алексей обернулся. Она стояла, укутанная в платье из тумана, её волосы переливались, как северное сияние. Глаза – два созвездия, в которых терялся разум.

– Где я на этот раз? – спросил он, чувствуя, как земля под ногами пульсирует жизнью.

– Там, где начинаются тропы ветра. – Она подняла руку, и воздух заискрился, складываясь в арку из света. – Врата рядом. Но ты всё цепляешься за свою клетку.

– Клетку? – Алексей сжал ладонь, и песок под пальцами превратился в поток искр. – Там… там всё настоящее. Боль, холод, дождь…

– Настоящее? – Она рассмеялась, и эхо разнеслось по долине. – Ты уверен, что отличаешь тень от камня?

Она подошла ближе, и её пальцы коснулись его груди. Там, где должно биться сердце, вспыхнуло тепло.

– Ты боишься поверить, – прошептала Она. – Но время идёт. Они уже ищут тебя…

– Кто? – Алексей попытался ухватиться за её руку, но она растворилась, как дым.

Пейзаж вокруг закружился, превращаясь в водоворот красок. Он падал вверх, сквозь облака, где летали киты с крыльями бабочек, и кричал, но звук тонул в смехе ветра.

Проснулся он с её словами в ушах и солью на губах – слезами от невозможности остаться. За окном стучал дождь, а на столе тикали часы, отсчитывая время до следующего утра. Алексей встал, подошёл к зеркалу и увидел в отражении человека с тенью птицы за спиной.

– Врата… – повторил он, проводя пальцем по стеклу. Где-то в глубине души дрогнула струна, которую он боялся тронуть.

Но в ящике стола ждал отчёт, а на улице – серый пиджак.

Глава 2. Виктор

Виктор ненавидел тишину. Его мир начинался там, где заканчивалась тишина – в грохоте метро, в перекличке клаксонов, в гуле толпы, сливающейся в единый живой организм. Утро он встречал на балконе своей квартиры-студии, высматривая внизу первые признаки движения: разносчиков с корзинами апельсинов, велосипедистов, петляющих между фургонов, старушку с зонтом-тростью, выгуливающую пуделя в розовом комбинезоне. Вдохнув воздух, пропахший бензином и свежей выпечкой, он улыбался. Настоящее. Вот оно.

«Вик, ты точно человек?» – подкалывал его друг Сергей за ланчем в кафе «Эклипс», где стены были оклеены обоями с золотыми звёздами. Виктор, разламывая круассан, фыркал:

– А что, есть варианты?

– Нормальные люди к пяти утра валятся с ног. А ты – хоть бы хны. Как будто батарейки не садятся.

– Может, я вампир? – Виктор оскалился, демонстрируя клыки, и все за столом засмеялись.

– Вампиры не жрут чесночные тосты, – бросила Аня, тыча вилкой в его тарелку. – И сны тебе всё равно должны сниться. Хоть кошмары.

Он отмахнулся, но внутри что-то ёкнуло. Сны. Словно кто-то тронул струну, спрятанную глубоко в груди. Иногда, просыпаясь в четыре утра от случайного звонка или грохота мусоровоза, он ловил себя на мысли: а что, если они всё-таки есть? Но нет – только пустота за закрытыми веками, чёрный бархат, ни намёка на сюжет.

Вечера Виктор посвящал городу. Он брёл по набережной, где фонари, словно жёлтые гиганты, отражались в воде, разбиваясь на тысячи осколков. Заходил в бар «Неоновая лиса», где стены светились аквамариновым, а музыканты импровизировали под аккомпанемент джазовых труб. Здесь всё было гиперреальным: смех звенел, как хрусталь, коктейли взрывались на языке каскадом вкусов – гранат, имбирь, тайский перец. Иногда он закрывал глаза, впитывая шум, и тогда казалось, будто город дышит через него: вдох – гул, выдох – смех.

Но однажды ночью что-то пошло не так. Возвращаясь с концерта, Виктор свернул в переулок, заваленный картонными коробками. На стене амбара горела неоновая вывеска «Open», хотя место явно было заброшено годами. Синий свет лизал кирпичи, и вдруг – он это почувствовал – краски вспыхнули ядовито, неестественно. Зелёный стал кислотным, красный – кровавым. Виктор зажмурился.

– Перепил, что ли? – проворчал он, но, открыв глаза, увидел лишь потухший неон и крысу, скребущуюся в мусоре.

«Галлюцинация», – решил он, ускоряя шаг. Однако на следующий день, на рынке, где продавцы выкрикивали цены на арбузы, случилось иное. Женщина в платке протянула ему персик:

– Сочный, как южная ночь!

Плод блестел, будто покрытый лаком. Но когда Виктор взял его, кожура под пальцами вдруг зашевелилась, превратившись в тысячи микроскопических пикселей. Он ахнул, уронив персик.

– Осторожнее! – взвизгнула продавщица.

– Он… он живой? – выдавил Виктор.

– Да вы что, парень! – Она покачала головой, подбирая разбитый фрукт. – С похмелья шалите?

Друзья начали замечать.

– Ты стал дерганый, как кот на салюте, – заметил Сергей, когда Виктор в пятый раз поправил вазу на столе, будто боялся, что она рассыплется в пыль.

– Просто мало сплю, – соврал он.

Но правда была в другом. Мир, который он так обожал, начал давить. Краски резали глаза, звуки обретали физическую форму – гул метро отдавался в висках тяжёлыми ударами. Даже воздух стал густым, как сироп. А по ночам, когда город ненадолго затихал, Виктор ловил тонкий звон – будто кто-то водил пальцем по краю хрустального бокала. Однажды он попробовал записать этот звук на диктофон. Прослушал – тишина.

– Может, к врачу? – предложила Аня, заметив, как он вздрагивает от звона посуды в кафе.

– Я не псих, – огрызнулся Виктор.

Перед рассветом, стоя на мосту, он смотрел, как первые лучи солнца вытравливают ночь из неба. И тут – звон усилился, превратившись в гул. Виктор схватился за перила. Река внизу вдруг заиграла всеми оттенками бирюзы, будто кто-то добавил в воду люминесцентную краску. Фонари мерцали, сливаясь в сплошную золотую полосу.

– Прекрати, – прошептал он, впиваясь ногтями в ладони. – Это не настоящее.

Боль пронзила виски, и видение исчезло. Остался обычный рассвет – грязно-розовый, сонный. Виктор глубже натянул капюшон и зашагал прочь, повторяя как мантру:

– Здесь всё реально. Всё настоящее.

Он не видел, как в воздухе за его спиной дрогнула невидимая трещина, словно стекло, готовое разбиться.