В контексте русской литературы Бодрийяр будет интересен в связи с творчеством Пелевина, так что всем любителям творчеством В. О. с теориями Бодрийяра было бы интересно ознакомться. Впрочем, идеи Бодрийяра в той или иной форме проявляются в большинстве произведений постмодернистов (ну или их там можно найти), но у Пелевина они представлены в особенно ярком виде.
Если коротко попытаться передать основную идею книги Бодрийяра, то он сводит всё к тому, что гиперреальность, образованная стройной процессией симулякров, стала нам гораздо ближе, роднее и реальнее, чем настоящая реальность и приводит из разных сфер жизни (искусство, СМИ, наука, политика, социология и пр) этому примеры, подробно о них рассуждая. Нихера не понятно, правда? Ну, на то они, видимо, и есть эти критики, теоретики и философы постмодернизма (к которым, кстати, Жан себя не относил).
Если сравнивать его с уже знакомыми мне авторами подобных текстов, то по сравнению с Лиотаром или Камю его читать сложнее и уже не в пример гораздо сложнее, чем вполне доступного Барта. Пишет он сложно, даже очень сложно, даже если уже есть определённая привычка к чтению подобной литературы, то читать всё равно тяжело. Он ведёт несколько основных идей и с разных сторон рассматривает их проявления во всевозможных сферах жизни. Часть примеров носит строго локальный характер и будет понятна пожалуй только современникам и соотечественникам Бодрийяра. Встречаются в тексте чёртова туча терминов и просто слов в очень необычном словоупотреблении, многие из которых судя по всему есть просто кальки с французского. Однако, если очень хотеть, долго и упорно искать, а потом долго и упорно вкуривать, то основной смысл понять можно, но после такого вам неминуемо придётся уйти в запой. На этой нетрезвой ноте заканчиваю рецензионную часть и дальше приступаю к рассмотрению его основных идей с небольшими комментариями и всякими сторонними рассуждениями.
Дальше - больше; дальше - много...
***
Итак, сделаем финт ушами и начнём с начала. Что такое симулякр? Слово не новое и встречалось и до Бодрийяра, но определённую популярность ему придал именно он, введя его в свои труды и посвятив этому делу книгу с одноимённым названием. Симулякр - это копия у которой нет оригинала; однако, это не вымысел. Если распространятся немного более широко и свободно, то это некоторый образ, который закрепляется в массовом сознании за определённой вещью, явлением, процессом и etc, который в итоге отрывается в своём образе от референта и становится для нас более реальным, чем реально обозначаемый исходный референт; в итоге симулякр нами воспринимается более реальным, чем сам изначальный референт.
Как происходит рождение симулякров и завоевание ими реальности (или подмена ими реальности)? Симулякры прошли в своём развитии несколько этапов, которые Б. привязывает к различным историческим эпохам и развитию экономики. Я не экономист и не историк, поэтому подробно на этом останавливаться не буду и просто назову эти порядки, чего вполне хватит для создания определённой картины теории:
первый порядок – действуют на основе “естественного закона ценности”;
второй порядка – действуют на основе “рыночного закона стоимости”;
третий порядка – действуют на основе “структурного закона ценности”.
Если грубо абстрагировать, то сначала вещь нужна для своей прямой функции, выполнение которой необходимо для жизни (мешок зерна ценнее баночки икры или даже они вообще никак не рассматриваются как предметы сравнения). Во втором порядке вещь начинает приобретать стоимость, которая невелируется на определённых установившихся рыночных отношениях (цены на зерно и икру привязываются к определённым экономическим показателям, ситуации и пр – всё ещё имеется связь с реальностью, с первым порядком). В третьем порядке мы потребляем вещи основываясь на их образах, которые существуют только у нас в голове или попадают в эту голову из вне, т.е. потребление и стоимость теряют некоторую связь с реальной необходимостью (помните как в “Поколении П” в конце романа была выставка чеков за произведения искусства, вместо самих произведений).
На третий стадии происходит замена реального гиперреальным. В этом вопросе есть расхождение во мнениях: одна часть считает, что гиперреальность заменяет реальность, другие же считают, что она сосуществует с реальностью и просто закрывает её собой. Проблема в том, что между реальным и симулякрами пропадает критерий сравнения, пропадают возможность найти различие между реальным и гиперреальным. Мы больше не производим вещь, мы производим симулякр – представление о ней и пользуемся этим симулякром. Наш образ строится не на том, какие мы есть, а он исходит из симулякра – образа того, какими мы себя видим или хотим видеть. Переворачивая рассказ Борхеса он предлагает не сравнивать карту Империи с Империей, а видеть карту как нечто предвосхищяющее Империю и столь же реальное как и сама Империя.
Для иллюстрации тут можно привести «Поколение П», где вся власть – симулякр. Это, кстати, такая достаточно художественная, но точная интерпретация идеи Б., который тоже утверждает, что власть – симулякр. Власть симулирует власть, масс-медиа это всё дело раздувает (при это оно в один момент само перестаёт быть медиумом и становится производителем симулякров), люди в это верят, тиражируют, дополняют и т.д., в результате чего получается целый воздушный пласт, которого на самом деле нет.
Третья стадия становится эпохой «бинарного кода», который управляет симулякрами. В нём содержится вся информация о них. На третьей же стадии завершается процесс «смертей», или если припомнить Лиотара, то на этой стадии кончается процесс падения метанарративов (Бог умер, потом умер Человек, потом идея Прогресса, идея Истории). В этот момент начинается процесс имманентности. Исчезает различие между симуляцией и реальностью. Например, что такое общение? Это когда человек говорит с человеком. В случаи симуляции общения мы говорим через мессенджер, по телефону, скайпу, пропадает идея присутствия, по сути это уже не общения, а другая совсем его форма, с другими законами и целями. Это понятие подменяет понятие общения (изначального), становится равной ему, при этом не будучи таковой на самом деле, но в нашем сознании они выравниваются. Делается видимость общения, наборы стандартных фраз, стандартные темы, смайлики, картинки, обмен мемами и прочая бессодержательная ерунда. Всё это воспроизводиться по определённой наработанной схеме. По сути это все наши действия, на которые мы не можем найти реального объяснения причины и цели этих действий, но при этом выполняемые регулярно.
Б. отсыпает немного симулякров и религии. Идея бога – симуляция. Иконы – симулякры. Почему иконоборцы боролись против икон? С пониманием искажённости истины жить можно, но они понимали, что образы ничего за собой не скрывают, они говорят об отсутствии референта. Иконоборцы были теми, кто понял, что образы – симулякры, и значит никакого Бога и святых нет. Постепенную эволюцию религии можно выделить как: возникновение референтного знака, а затем - замена референта самим знаком. Система в итоге теряет реальность. Она не то что бы не отражает реального положения вещей, она просто находится вне реальности – она сама стала симулякром.
Сущность симуляции в том, что она не врёт, не обманывает, но она занимается тем, что ставит под сомнение отличия реального от вымышленного. Симулировать – это не делать вид, что у тебя есть что-то чего у тебя на самом деле нет, а делать вид, что у тебя есть то, чего вообще нет на самом деле. Во многом это приводит к вопросу о том, что более значимо – причина или следствие.
В контексте разговора о симулякрах возникает новое понимание медиума. На третий стадии симулякров медиум является теперь не только передачиком информации, но он сам занимается её производством. Таким медиумом в наше время стали СМИ. Медиа занимаются непрерывной генерацией симулякров; реальное событие в СМИ теряет смысл и значимость, важен лишь его симулкр – в чём мы собственно всё больше и больше убеждаемся, просматривая новости с разных сторон баррикад. Терроризм имеет значение только в рамках СМИ – если бы никто не освещал теракты всемирно, то никто бы о них не узнавал. Что бы с ними тогда стало? Они бы потеряли всякое своё референтное значение, терялись бы в глубине других дальних стран, забывались. Интересным тут становится то, что большинство событий нас не касаются, мы не их участники или наблюдатели, большинство событий для нас остаются внутри медиума (ТВ, интернет, разговоры). Мы сами себе создаём стресс и головную боль, когда берём в себя эти события и начинаем их переживать.
Терроризм, войны и тиражирование этого в СМИ, всякая глобализация, которая вне контекста масс-медиа просто не может существовать – всё это порождают ещё один рефлекс – попытку спасти от вымирания, спасти от разрушения. Самая идея «спасти от вымирания» это косвенное подтверждение вымирания, спасение и тиражирование этого спасения является актом убийства, уничтожения. Акт единого убийства реплицированный миллионы раз становится миллионом убийств. Идеи и вещи теряют смысл (умирают), когда их безумно много. Современное производство предлагает огромный спектр товаров для всего, для каждого оттенка всего чего угодно, на каждую возникающую потребность или потребность, которая по словам производителей у нас может возникнуть, мы получаем товар, а то и с десяток, сотню товаров.
Цивилизация производит кучу отходов, в том числе и “метафизических”. Один из примеров Бодрийяра – Диснейленд, т.е. его вообще можно понимать шире, как нечто выдуманное, воплощённые иллюзии, место где можно прикоснуться к воплощённой фантазии, парк развлечений, клуб, корпоратив и пр. Такого рода места и увеселения выступают в роли перерабатывающего завода в ментальном плане. Впрочем, это не только Диснейленд, но и любое развлекательное мероприятия больших масштабов, которое предлагает человеку играть со своими фантазиями, на время верить в них (компьютерные игры, онлайн иргы, ролевики и реконструкторы, фестивали, карнавалы и т.д.)
Развитие происходит таким образом, что мы упрощаем жизнь и потом создаём дополнительные сложности ради сложностей. Мы пересели в офисы, чтобы не работать в поле. Всему находится замена: “они больше не ходят пешком, но занимаются йогой” – мы сидим на работе, отказавшись от физического труда, и ходим потом в спортзал поднимать тяжести; мы ездим на машине, чтобы не ходить пешком и потом изобретаем бег для здоровья. Мы начали питаться фаст-фудом, чтобы заново изобретси “здоровое питание”. Мы утонули в роскоши, чтобы потом придумать даун-шифтинг и минимализм. Вот это и есть всё симулякры нашей новой культуры. Нехватку выделяет не природа, а рынок. Нехватка это теперь новый вид товара.
Происходит тотальное запутывание смыслов без ведома и желание самих создающих эти смыслы; они вступают во взаимодествие, взаимопереплетение. Второе смешение – смешение дискурсов. То, что раньше противопоставлялось как бинарные оппозиции, теперь смешивается и находится внутри одного запроса (человек-природа, работа-секс, власть-желание).
Симулятивный характер приобретают любые доказательства, которые теперь происходят через отрицание. Чтобы доказать реальное – придумывается воображаемое; для доказательства правды – скандал, ложь; для доказательства закона – беззаконие. «Всё превращается в свое противоположное выражение для того, чтобы выжить в своей вычеркнутой форме» – лучше и не скажешь.
Немного сползу в свою любимую тему – человек и интернет. Если немного перефразировать Б. - «это не вы смотрите ТВ, а ТВ смотрит вас» - примерно о таком перевороте говорит Б. Мы больше не используем интернет, это он использует нас – если немного заменить переменные. Мы выкладываем туда свою жизнь, это становится столь необходимой её частью, что это перестаёт быть частью, а становится уже целым, всё вокруг этого и крутиться. Мы заменяем реальное потребление продукта, становясь сами продуктом для продукта. «Вы и есть модель!» - говорит Б.; мы не наблюдаем событие, мы и есть событие. Такие вот колебания между объектом и субъектом.
Интересный взгляд и на войны, различные конфликты, вооружение. Вооружение, особенно он говорит о ядерном, не имеет заявленного изначально смысла. Ядерная война исключена в самой своей сути – её просто не может быть. Это просто созданный нами же домоклов меч, который является гарантом безопасности. Это очередной способ через отрицание заявить наличие. Помните Оруэлла с его формулой «война – это мир»? Современные войны это разыгрываемый символический акт (он говорит о локальных войнах после Второй Мировой). В ней нет реального значения, они все безрезультатны, символичны. Если идти чуть дальше от его рассуждений, то можно вывести идею, что Третья Мировая просто не возможна, её не будет, будут только локальные конфликты, имеющие своей целью подчеркнуть текущий порядок.
Очередной рефлекс воскрешение (спасения), о котором уже говорилось, проявился в кино. Так по мнению Б. кино воскрешает историю, ну и, естественно, в виде симулякров. История, ведь, – умерла, её больше нет. Происходит её воскрешение в воссозданном виде в фильмах, но это уже не история. Они гораздо более аккуратные, они искусственные, не такие, как это было в настоящей истории. Кино стало для нас реальным, а если говорить о состоянии кина теперь, то реальность кина превзошла изображаемую реальность. История потеряла свой миф с приходом кино и фото. Знания и информация теряют свою ценность с приходом новых инфотехнологий.
Смерть истории это вариант её забвения. Забвение истребления (войны, холокост, массовые бедствия, катастрофы) это часть истребления. Электронная память заменяет память человеческую, что тоже является процессом забвения. Все попытки СМИ поддержать память это процесс обоюдной некрофилии, попытка разогреть холодное событие, чтобы разогреть сами массы.
Бодрийяр проходится по современному искусству. Для примера он разбирает Бобур, в которов вряд ли кто из нас был, но почти все так или иначе бывали в каком-либо подобном месте. Под Бобуром можно увидеть любой музей современного искусства. Бобур – памятник культурного устрашения. Бобур для масс и массы туда – о, ирония! – ринулись, но не от большой любви к культуре, которую они всегда ненавидели, а ради участия в акте траура по этой культуре. Массы как мухи летят на труп, только трагедия и чужая боль их привлекают. Массы туда стремятся как к месту катастрофы. Массы и есть катастрофа этой культуры, их навязчивые интерес губит культуру. Как бы культура не для масс, хочет сказать нам господин Б., она для элиты.
Б. любит прибегать к парадоксам для объяснения культурных явлений. «Любая операция, нацеленная на уничтожение культуры, как мы знаем, только воскрешает её» - и не поспоришь, как и любой скандал призван воскресить интерес к подзабытой звезде.
Весёлая некрофилия. Культура и власть, история и человек всё дохнут дохнут, да никак не сдохнут. Полуживые, полумёртвые, они друг друга подогревают, реанимируют и не дают скончаться. Но культуру и власть – не уничтожить. Всё предусмотрено, уничтожение из вне недоступно. Б. тут вводит понятие имплозии, которая является единственным способом уничтожить, причём – это самоуничтожение, от разрастания смыслов внутрь. Власть сама себя уничтожает своим существованием; современная культура сама себя душит своими проявлениями, показывает, что это – не культура. Имплозия смысла: «Мы находимся в пространстве, в котором информации всё больше и больше, а смысла всё меньше и меньше». Та-дам!
В отношении информации и её связи со смыслом он выдвигает три вариант:
теория первая - «информация производит смысл, но ей не удается возместить грубую потерю значения во всех областях»;
теория вторая - «информация не имеет ничего общего со значением», происходит инфляция информации и дефляция смысла;
теория третья - существует корреляция между смыслом и деструктивностью информации.
Виртуально асоциален тот, кто недостаточно экспонирован в медиа. Информация нацелена на ускорение циркуляции смысла, прибавочной стоимости смысла. Информация пожирает коммуникацию. Информация растворяет социальное и направлена на тотальную энтропию смысла. Медиа не социализируют, а осуществляют эмплозию социального в массах.
Б. развивает формулу Маклюэна medium is message. Медиум единственный производит событие (сиречь – происшествие не будет событием, пока о нём не расскажут). Это конец медиа и конец сообщения, это и есть имплозия, когда нет связующей инстанции между одной реальностью и другой.
Медиа осуждают терроризм и осуждают эксплуатацию страха, но они сами же распространяют «ослепление» от происшествия, сами же являются террористами, передавая и тиражируя этот месседж. Дети на требование взрослого быть объектом всячески бунтуют, в то же время на требования быть субъектом всячески пускаются в инфантилизм. Нечто аналогичное этому происходит во взаимоотношение массы-медиа-политика.
Современная форма нигилизма потеряла свою шопенгауэровскую или шпенглеровскую мрачность – он стал прозрачным как и вся современная система. Ницше провозгласил смерть Бога и при этом был пока ещё сам, но теперь перед «трупом вечности» нет никого, кто бы эту смерть провозглашал. Наш Бог не умер, он для нас просто гиперреален.
Новая ступень развития нигилизма – не деструкция, а симуляция. Романтизм по своей сути был деструкцией порядка видимостей. Сюрреализм, дадаизм, абсурд стали уже деструкцией порядка. Первый порядок нигилизма имел эстетическая форму; второй – стал формой деструкции политического, исторического и метафизического.
***
Не будучи специалистом в философии я не берусь отдать мудей на отсечение, что всё сказанное мной тут про Бодрийяра будет такой же истиной, как если бы это сказал он сам. Это скорее лёгкий переработанный конспект основных пунктов произведения, той его части, которая так или иначе мне была интересна. Не могу сказать, что со всем соглашусь или всё понимаю до полного конца, но в целом — крайне занимательно.
