- А я на скрипке играл.
- Как? - не поверил Лютик.
- А вот так, скрып-скрып, - серьезно ответил Скрип, изобразив, что держит скрипку и пилит ее смычком. Он был особенным. Они все были особенными.
Он тоже был особенным, когда ворвался в стагнирующую русскую литературу нулевых со своей пацанской прозой: военной как в "Патологиях", прибандиченной как в "Восьмерке", ностальгирующе-остросюжетной как в "Черной обезьяне", горько-безнадежной, агрессивной, ниспровергающей основы - как в "Санькье".
А потом была "Обитель". Великая книга, вопиюще несовременная к моменту выхода, когда все уж четверть века, как начитались лагерной литературы и возвращаться, вроде, не планировали. "Обитель" задала новый вектор осмыслению коллективной травмы/вины, насильно вывернув нацию из колеи иванов, не помнящих родства к локациям "вспомнить все" и "анализируй это". Почти по Грибоедову: "чтоб искру заронил Он в ком-нибудь с душой, кто мог бы, словом и примером, нас удержать, как крепкою вожжой, от жалкой тошноты по стороне чужой"
За "Обитель" Прилепину стоит быть благодарными, сколько бы чуши он ни написал потом. Потому что после была война, и он сделал свой выбор. Каждый правый имеет право, ультраправый не меньше любого другого, и я верю, что политическая активность писателя, плод его глубокого внутреннего убеждения. Есть, однако, некоторые проблемы. И первая в том, что милитаристски ориентированное творчество с неотвратимой закономерностью перестает быть таковым Забыл, не знал или не поверил, что музы молчат, когда бьют пушки? Печально, но Муза, похоже покинула его окончательно.
А вторая, по порядку, но не по значимости, в том, с эргрегором российской государственности, Жругром не стоит заигрывать или пытаться обыграть на его поле. Ему ничего не стоит перемолоть и куда большие, чем прилепинское, дарования. Далеко за примерами ходить, не надо, довольно вспомнить обоих Александров Сергеевичей. Хотя там было физическое уничтожение носителей, после чего нация в одном случае обзавелась солнцем поэзии, а во втором сокровищница пополнилась алмазом "Шах". Сомневаюсь, что за Прилепина что-нибудь дадут, он в труху перемолот.
И это страшно, на самом деле, когда на твоих глазах дар божий выжирают изнутри. Читала "Ополченский романс" и плакала злыми сухими слезами: "Покушал любимый. Ты погляди, Федор, от сарделек одни шкурки остались..." (с) Первая новелла "Жизнь" еще почти тот, прежний Прилепин. Чертова дюжина остальных, все дальше скатывается в невыносимую, содержательно и стилистически убогую топорность, автором которой с равной долей вероятности мог бы выступить хоть Вася Пупкин, хоть Скрып, Худой или Лютик из числа персонажей.
Для чего вообще нужно пребывание на этой войне? Скажете, за идеалы, затем, чтобы защитить людей? Ох, не смешите меня пожалуйста. Чтобы те, что наверху, могли без помех пилить бабло, а те, что внизу, познать спектр ощущений опричной вольницы? Теплее, но все еще не вполне. А знаете, какая самая главная причина? Нипочем не догадаетесь - лицо капитана Лесенцова. Дело в том, что на войне, дети, оно обретает какую-то особой скульптурности лепку, в то время, как в мирной жизни плывет, утрачивая значительность: скулы уже не те, и морщины с обветренностью не так хороши.
Что за... Мать-мать-мать! Не чокаясь.