Забери меня на Пасху, сынок…

Сынок, возьми меня на Пасху?!

Я так устал от запаха лекарств.

Кругом ремонт, строители льют краску,

Бумаги подпишу все без мытарств.

К Марии нужно съездить на могилу,

Уж третий год я не был у неё.

Тут день, за днём теряю свою силу,

А скоро закружится вороньё.

Ты не волнуйся, я в прихожей лягу,

Пробуду дома я всего два дня.

У главврача сам подпишу бумагу,

Сынок! На Пасху забери меня?!

Один в палате, всех давно забрали,

Как сыч сижу весь день я у окна.

ДетЯм ходячих всех уже отдали,

Нет никого, сплошная тишина…

Вздохнув Василий посмотрел в окошко,

Там синь небес и стайка облаков.

На пищеблок бежала чья то кошка,

Забрать отца он как то не готов…

Но в слух сказал, что завтра сам заедет

И куда нужно отвезёт его.

Отмоет в ванной, в чистое оденет,

Проскочат сутки, это ничего.

Домой вернувшись рассказал супруге,

Что хочет батю привезти домой.

Об этом думал, как то на досуге,

Он, как ни как, а мне отец родной.

Жена пружиной с кресла подскочила,

Сказав, что дома от него бедлам.

Вопрос с приездом на всегда закрыла,

Расставив точки быстро по местам.

День пролетел, как птица незаметно,

К жене приехала далёкая родня.

И все проблемы унесло, как ветром,

Кругом лишь тосты, смех и болтовня.

Садилось солнце за больничный скверик,

Старик один следил за ним в окно.

Приедет сын, он свято в это верил,

Наверно в «пробке», ехать далеко.

Он улыбнулся, видно строя планы,

Как на могилке сядет в тишине.

Давно зажили фронтовые раны,

Одна лишь кровоточила в душе.

Назад его вернула санитарка,

Что кашу с чаем принесла ему.

Кулич на праздник испекла кухарка,

Коль он один, то значит одному.

– А вас чего на праздник не забрали?

Врач все бумаги сыну подписал!

На той неделе, всё ему отдали,

Заведующий своё согласье дал.

Старик молчал и тихо горько плакал,

В палате тёмной и совсем пустой.

Забыт и брошен словно та собака,

Родному сыну стал он, как чужой…

Промчался праздник, гости улетели,

Набив пакеты ехал сын к отцу.

Как пуля выходные пролетели,

Дам старику хоть похлебать супцу…

Он на этаж по лестнице поднялся,

Гуляло эхо от его шагов.

С женою спорить просто побоялся,

К её ответу был давно готов.

Матрац закатан, что за чертовщина?

Кровать отца зияла пустотой…

Должна же быть какая то причина,

Куда девался тяжело больной?

Не чуя ног бежал он к санитарке…

– Инфаркт обширный, это не секрет.

Родня забыла, видимо в запарке,

Ждал, волновался, вот и весь ответ.

Он у окна тихонько ночью умер,

Спасти  его мы просто не могли.

Наш мир сегодня, просто обезумел,

Ему б тепла и чуточку любви…

Сострадание исцелит больше грехов, чем осуждение.

Наше спасение – в умении сострадать.

Поделись теплом

Поругались из за пустяка супруги,

Не стеснялись даже  резких  слов.

Только, что не распускали руки,

В своём гневе растоптав  любовь.

Муж уехал рано на работу,

Глупость ссоры за ночь осознав.

По дороге вспоминал заботу,

О которой, так всю жизнь мечтал…

Не  спалось жене – ждала прощений,

Замотавшись в простынь с головой.

Мозг «кипел» и жаждал отмщений,

Будь ты проклят, если не со мной!

Рухнуло всё то, о чём мечтали,

Быт свой переполнили не тем…

Если б только на секунду знали,

Что расстались утром на совсем....

Чашка  кофе как то уж взбодрила,

Диалог был к вечеру готов.

Жаль посуду – так и не побила,

Чтобы понял всю весомость слов!

Что я дура, взять  и бить  посуду?

Только пусть с  работы он придёт!

Церемониться  уже  не  буду,

Не впущу, покуда не  поймёт!

Захлестнула, вздыбилась гордыня,

Я всю жизнь иду на поводу!

С тряпками ишачу, как рабыня,

И на примирение  не пойду!

Время шло, пробило пол-второго…

Дверь уснула и затих  замок.

А в душе: – Не нужно мне другого!

Господи, куда он деться  мог?

Мыслей нет, сплошная  суматоха,

Только голос  плачущий  навзрыд.

Нет здесь ни обмана, ни подвоха,

Будь он проклят – мой «стерильный» быт !

Проклинала вновь себя за  слово…

За характер, что вдруг прорвало!

Мой хороший, милый, я готова!

Ты прости, ведь всё уже прошло !

И затем в глухой ночи  бежала,

На чём свет кляня вчерашний день,

А увидев, дико  закричала,

В искорёженной машине тень…

Как заевшая пластинка повторяла:

Мой  родной, ведь это же  не  ТЫ!

И без чувств к его ногам  упала,

Прошептав  короткое  «Прости»…

Мы не знаем то, что  будет  завтра,

Многого  могло бы и не  быть.

Смерть уносит нашу жизнь  внезапно,

Не  оставив  шансов  до любить…

Оказалось, что уж слишком поздно,

Приговор не в силах  изменить.

Воскресить любимых  невозможно,

А кому – то с этим надо жить…

Разве станешь от беды  богаче?

Дай любви и поделись   теплом.

Ну а если сделаешь иначе,

Будешь  горько  каяться  потом…

ЭТО посвящается НАШИМ любимым и близким! Любите, цените и берегите то, что у вас  ЕСТЬ!

Тепло важней, чем серебро

Обычный двор, каких не мало,

Обыкновенный летний день.

На небе солнышко сияло,

Повсюду расцвела сирень.

Старик лежал у детской горки

И скрёб ногтями по земле.

Жильцы смотрели из-за шторки,

Как дед валяется в траве.

Спешили люди на работу,

Плелись студенты в институт.

Не в силах удержать зевоту,

Свой к знаньям продолжая путь.

А дед, как клещ, вцепился в землю,

Толкая сумку пред собой.

Словно развязывая петлю,

За жизнь боролся он с судьбой.

Девчушка в джинсах и футболке

Шла через дворик напрямик.

Путь сократив до остановки,

Тут на тропиночке старик…

От страха пальцы задрожали

И в  горле неприятный ком.

В глазах картинки заплясали,

Вдруг дядька тронулся умом?

А дед мычал и тыкал пальцем

На свой надорванный карман.

Привлечь внимание пытался,

-Достань, мол, это не обман.

Присев, дрожащими руками

Девчонка извлекла конверт.

Земли не чуя под ногами,

Прочла какой-то странный бред.

– Не бойтесь люди, он калека,

Всё слышит, но не говорит.

Прошу помочь вас человеку,

Ушёл из дома и чудит…

Звоните, ежели найдёте,

Не оставляйте одного.

Вы только место укажите,

Я тут же заберу его.

Один гудок и снята трубка,

– Спасибо, что его нашли.

Уже бегу, одна минутка,

Благодарю, что не ушли.

Хрущёвка, старенькая мебель,

Чай ароматный, пирожки.

Завёрнут дед в цветастом пледе,

Торчат лишь чёрные носки.

– Он был в плену довольно долго,

Фашисты вырвали язык.

Под сердцем ходит он с осколком,

К таким сюрпризам попривык.

Однажды дочка на аллее

Упала прямо на стекло.

Терять, кто ближе и роднее,

Поверь мне, очень тяжело.

С тех пор он ходит по площадкам,

Бутылок собирает бой.

Письмо вложила для порядка,

Найдёт вдруг человек какой.

Вдруг позвонят, да скажут место,

За ним я тут же прилечу.

Жаль, что у многих нету сердца,

Винить людей я не хочу.

Чтобы остаться человеком,

Нам нужно всем нести добро.

Не досаждать пустой опекой,

Тепло важней, чем серебро…

 Доброта – язык, на котором немые могут говорить, а глухие слышать. Добро не лежит на дороге, его случайно не подберешь.

Калека

В зоомагазине объявление -

«По дешёвке продаю котят!

Заходи без стука, приглашенья,

Распродажа – все по пятьдесят!»

Детвора кружится, словно мухи,

Каждый в короб норовит залезть.

Проходя плевались лишь старухи,

Что в них проку? Только вонь, да шерсть.

Покормив рыбёшек, попугаев,

Продавец увидел пацана.

Целый день стоит и наблюдает,

Словно столб, торчит здесь у окна…

Он махнул парнишке, приглашая,

Чтобы тот взглянул на «ЗООрай».

Тут и белка и свинья морская,

Сам смотри, что хочешь выбирай.

– Я хотел погладить лишь котёнка,

На покупку пока денег нет.

Он стоял, потупившись тихонько,

Отрицательный сегодня ждал ответ.

Продавец вздохнув, достал коробку,

На прилавок выставил «товар».

– На, смотри, что от тебя мне толку

За показ не нужен гонорар.

Два котёнка весело играли,

Друг от друга прячась по углам.

Грызли вату, что-то в ней искали,

В пять минут устроили бедлам.

Лишь один сидел, прижавшись к стенке,

Наблюдая молча за игрой.

Словно узник, на цепи в застенке,

Иль судьбой обиженный изгой…

– Не смотри на этого  калеку,

Его нужно просто утопить.

Не поможет ни одна аптека,

Нечего таким на свете жить!

Мальчик глянул грустно на мужчину

И сказал: «Я этого возьму.

Дам сегодня ровно половину,

Остальное завтра занесу!»

– Забирай убогого бесплатно,

У него поломана нога.

Не жилец он, это всем понятно.

Это как подарок для врага.

Мальчик молча закатал брючину

До колена, оголив протез.

Убивать не вижу я причины,

Нам не нужен долбаный СОБЕС.

Долго слёзы продавца душили,

Час не мог он ничего сказать.

Если б люди все такими были,

И могли, как мальчик помогать…

Прощение

К женщине старость явилась домой

И на диване  присела.

– Страшно, поди, помирать тут одной,

Надобно в дом престарелых…

Женщина, вздрогнув, достала альбом,

Долго  смотрела на снимки.

Взгляд вдруг наполнился светом, теплом,

Вот сыновья  на картинке!

Старость на фото взглянула, вздохнув,

И пожелала  удачи.

Медленно встала, подол отряхнув,

Двинув  ногой чемоданчик.

– Ты собери то, что надо тебе,

Всё обмозгуй на дорогу.

Всякое может случиться в судьбе,

Ангел тебе на подмогу…

Быстро собравшись, купила билет,

В поезде ехала долго.

Там провожала закат и рассвет,

Мучило сердце немного…

В тысячный раз представляла себе,

Как ей там все будут  рады.

В мыслях хвалу возносила судьбе,

Что дала сына в награду.

Вспомнила вдруг голубые глаза,

Детские слёзы ручьями.

Прятался к ней, коль случалась гроза,

Вздрагивал часто ночами.

Длинный забор окружал особняк,

Всюду охрана, собаки.

Встретить не вышел, но это ж пустяк,

Вслед ей глазели зеваки.

Сын, поздоровавшись, тёще сказал,

Чтобы та гостьей занялась.

Чтобы охранник ей дом показал,

И приглядел, чтоб не шлялась.

Утром, позавтракав, сын убежал,

Мать со снохою оставил.

Перед уходом конверт передал,

Ну и машину отправил…

Ехала к старшему сыну в слезах,

Может, хоть он не прогонит?

К ней он с улыбкой являлся во снах,

Видимо, любит и помнит…

Дверь опечатана, сломан звонок,

Явно домами ошиблась!

С лентами чёрными чей-то венок,

Ей это точно приснилось!

Дверь у соседей открылась слегка,

Мальчик стоял на пороге.

Лишь до замка доставала рука,

Взгляд его полон тревоги.

Он объяснил ей, что умер сосед,

Кладбище сразу за домом.

Дедушка сделал на крестик портрет,

Был с этим дядей знаком он.

Сын словно взгляд от неё отводил,

С яркого в рамочке фото.

Будто прощенья оттуда просил,

Не за себя, за кого-то…

Сбился на шее промокший платок,

Сердце стучало, как камень.

– Вместе мы будем с тобою, сынок,

Грех отпусти своей маме…

Любовь и уважение к родителям, без всякого сомнения, есть чувство святое.Помните, что дети ваши будут обходиться с вами так же, как вы обходитесь со своими родителями.

Белинский Виссарион Григорьевич.

По вере каждому дано

Два мужика жили рядом в деревне,

Прожили долгую жизнь.

В храм первый бегал с утра и к вечерней,

В холод, жару и  дожди.

Божии все соблюдал он законы,

Щёку подставит всегда.

Сутками бил он иконам поклоны,

Зелье не пил никогда.

Бранного слова во век не дождёшься,

Праздники знал наизусть.

Ежели плюнут, он просто утрётся,

Усугубив свою грусть.

Ну, а другой, только солнышко встанет,

В поле, в грязи и пыли.

Вечером дома стаканчик достанет,

Выпьет за щедрость земли.

В праздники грешник весь день в огороде,

Рубит, копает, метёт.

Молится Богу он лишь о погоде,

Бранные песни поёт.

Время пришло, оба умерли разом,

Встретились на небесах.

Первый направлен на кухню «указом»,

«Грешник» – уж  в райских садах.

«Праведник» как-то увидел соседа,

Рядом обедал Господь.

Шла между ними простая беседа,

Злость он не смог превозмочь…

К Господу он обратился с поклоном:

-Где справедливость, скажи?

Я на земле исполнял все законы,

Здесь мою вилки, ножи!

Место по праву мне рядом с тобою,

«Грешнику» драить сортир.

Жизнь я молился, мечтал о покое,

Только лишь этим и жил…

Бог посмотрел на просящего сверху,

Тихо, без злобы сказал:

«Хватит тут строить невинную жертву,

Что ты просил, тебе дал!

Целыми днями читал ты молитвы,

Там же рабом себя звал.

Слёзы твои не напрасно пролиты,

Рабство ты сам возжелал.

Он же молился и истинно верил,

Что он пусть грешный, но сын.

Вот я, как сыну, открыл ему двери,

Рядом за стол усадил.

Каждый решает, кто он в этой жизни,

Нету подвоха и лжи.

Все так проходят с рожденья до тризны,

Коли не прав, то скажи?!»

Дверь без ручки

Писал художник полотно

Который день самозабвенно.

Ни ел, ни пил уже давно,

На холст смотрел лишь вдохновенно.

Закончив труд, он сел в углу,

Сложив на стол все кисти, краски.

Без сил уснул он на полу

С улыбкой, что успел до Пасхи…

В лавчонке сам купил багет,

Установил туда картину,

И золотистый нежный свет

Обнял вдруг всю его квартиру…

Он пригласил друзей своих

На презентацию работы.

Тех, кто устал от дел мирских,

Кто любит сплетни, анекдоты.

Собрались гости в мастерской,

Закуска, выпивка, веселье.

Никто не маялся тоской,

Друг другу наливая «зелье».

И вот с картины сняли ткань,

Народ умолк от удивленья.

Таланту все воздали дань

И не скрывали восхищенья.

Иисус стучал кому-то в дверь,

Словно живой, был на картине.

Но дверь была та без петель,

Без ручки, в светлой паутине.

В двери той не было замка,

Казалось, наглухо забита.

Лишь головы наклон Христа

Нас убеждал – она открыта....

Один из критиков сказал,

Что, мол, детали тут размыты!

Иль мастер сам не дописал,

Иль петли попросту пропиты?!

Ответил автор полотна:

«Всё так и есть – дверь эта к сердцу.

Закрыта изнутри она,

Так просто не войти, поверьте!

Любовь, сочувствие, успех,

Когда со счастьем постучатся,

Их не впустить, ну, просто грех.

Другого надобно бояться…

Вам нужно счастью дверь открыть,

Стряхнув печаль, расправив плечи.

Своё тепло другим дарить,

Его бальзам нам душу лечит…»

В XIX веке художник Уильям Холман Хант написал картину «Ночной путник».

Честная старушка

Огни ночного города мерцали,

Я ждал последний в этот день трамвай.

Меня в компанию весёлую позвали,

Сказав: «Мол, счастье там не прозевай!»

Моргали мне заманчиво витрины,

Стоял у входа брошенный лоток.

Внутри сыры, колбасы, апельсины,

Непроизвольно сделал я глоток.

Его забыл, какой-то тут разиня,

А может плохо стало продавцу?!

Я в удивленьи, просто «рот разинул»,

Мысль подводя к логичному концу…

Подарок в руки мне с «небес» свалился,

Чего ж не взять закусочки к столу?

Но мой соблазн, увы не долго длился,

Лишь пол минуты был в его плену…

Отвлёк от мыслей звон пустых бутылок,

Бабулька в урнах рылась не спеша.

В плаще до пят, худая, как обмылок,

Смотрел за ней я молча, чуть дыша.

Чтоб не пугать ночного «санитара»,

Я кашлянул и к бабке подошёл.

Сказала мне: «Спасает стеклотара,

Хожу в чём зря, дырявый уж подол…

Даёт гроши нам наше государство,

Хоть всем «почёт» обещан по труду.

Себе купила давеча лекарства,

Теперь нет денег даже на еду».

Я ей сказал: «Лоток набит харчами,

Нет ни души, он просто здесь забыт.

Чего в помойках шариться ночами.

Бери, что надо, да домой иди».

Давай сложу всё в сумку, пока пусто,

Ни кто не видел, что ты здесь была.

«Грех брать чужое», – улыбнувшись грустно

Сказала мне и дальше побрела…

В ночи качались тополей макушки,

Ушёл трамвай, что делать мне, не знал.

Рыдал я в голос  от величия старушки,

И от того, что сам так низко пал…

Духовный человек обладает высокими моральными качествами. Он добр, беспристрастен, честен. Он говорит и делает только то, во что на самом деле верит.

Не стареют умом ветераны

День летний, солнышко в зените,

Жара, народ автобус  ждёт.

Нет добрых слов – простите, извините,

Желает каждый проскочить вперёд.

Открылись двери – шум, как при осаде,

Детей ватага заняла места.

Довольна мать, аж искорки во взгляде,

Отец ликует, словно он звезда.

Шесть обормотов прыгают и скачут,

Меняют место через семь секунд.

Разорвана на части чипсов пачка,

Машина фыркнув, вышла на маршрут.

Мамаша локтем двигала стоявших,

Чтоб, не дай Бог не сели на неё.

И материла слово ей сказавших,

Язык «заточен»,  словно остриё…

Старик стоял, за поручень схватившись,

Болталась трость  на согнутой руке.

Смотрел на всё, как будто отключившись,

Зажав авоську с хлебом в кулаке.

Дорога дрянь, то ямы, то ухабы,

Трость об пол била судорожно дробь.

И каждый проклинал того прораба

Который лепит латки  круглый год…

В салоне дети прыгали гурьбою,

Кричали,  выли, все на перебой.