– Хорошенькая, – оценил он, обращаясь скорее к себе, нежели ко мне.
– Это потому, что промокла, – огрызнулась я. – Обычно я ослепительная, неотразимая и божественная.
Мои сапожки – моя гордость, моя прелесть и мое сокровище, за которые я выложила половину долгожданной премии и которым радовалась не меньше, чем Золушка хрустальным туфелькам, – превратились в уныло чавкающие калоши.