1. Соседи

Девятилетний Матвей точно не был первым, кто пропал в Новой Покровке. Ровно полгода назад, зимой, исчез его отец, Охрин – муж Анны.

Вчера вечером она при свете свечи – и кто бы знал, насколько опостылела такая романтика! – смотрела на сопящего во сне мальчика. Нос он, как обычно, уткнул в подушку и дышал приоткрытым ртом. Русые волосы взмокли от влажности и завивались колечками.

Глядя на него, Анна думала о своём. О том, что всему конец: выхода нет. Что бы она ни делала, как бы ни билась, а нет его. Скоро подойдут к концу деньги, отложенные Охриным на строительство, и есть станет нечего. Это крах. Всё.

А утром, проснувшись уже разбитой и обессиленной от духоты, с тяжёлой головной болью в районе темени, поленилась даже умыться. Но пить хотелось отчаянно, хотя здешняя вода и не освежит: лишь ненадолго отпустит жажда. Сухость во рту одолела апатию, и Анна встала. Проходя мимо второй комнаты – очень условной, как и всё здесь – она машинально заглянула туда и обнаружила, что маленькая кровать Матвея, приехавшая с ним из прежней жизни, пуста.

– Матвей?

Да, никаких «Моть» или «Матюх». Только так, а если ласково – Матвейка. Так решил его отец, а Анна и не думала спорить.

В доме мальчика не было. Откинув марлю, служившую летом дверью, она вышла, но и снаружи Матвея не оказалось. Анна несколько раз обошла и осмотрела весь участок: каждую доску и пень. Заглянула и в выгребную яму, и даже в конуру Веги.

Искала она и в болоте, которое Охрин считал озером. Брезгливо заходить в его тёплые мутные воды, покрытые ряской, но Анна пересилила себя, стараясь не дышать глубоко. Только запах тины всё равно проник в неё, пробрался до самого желудка.

День, как назло, выдался очень жаркий, а накануне ещё и прошла гроза. Воздух сегодня – хоть режь его, а вдыхать себя он не давал. Влажность опутывала, от солнца и духоты кружилась голова, а пот, который бессмысленно промокать – тут же набежит снова – смешивался со слезами.

Анна невыносимо устала. И за это утро, и за последние девять месяцев.

– Матвей! – опять позвала она.

Ответа уже не ждала. И не ошиблась – откликнулась лишь кукушка. Дважды. Оптимистка! Анна вот не считала, что продержится столько.

Ветки затрещали, и она вздрогнула. Здесь всегда кажется, что кто-то поблизости есть, что кто-то за тобой наблюдает: быстро возникает привычка всё время озираться по сторонам. Из-за деревьев – вовсе не садовых яблонь и груш, а елей и лиственниц – выбежала Вега. Увидела Анну, махнула хвостом.

Хитрая дворняга, которую Охрин полтора года назад взял щенком – «будет комнатная собачка!» – вымахала выше колена. Анну она никогда не слушалась. А сейчас её появление разбивало надежду, что Матвей ушёл на поиски приключений с собакой, и та, возможно, вывела бы обратно: Вега хоть и пакостница, но не глупая.

Странная она, серо-чёрная. Глаз один на чёрном фоне, другой – на сером. Вега зевнула и спокойно улеглась в траву. А ещё говорят, что животные чувствуют настроение хозяев. Взвинченность Анны ей явно не передалась.

– Матвей!

Куда и зачем он мог пойти? Домашний ребёнок, он плакал из-за гнуса и грязи, за что Охрин часто его ругал. Мальчик до сих пор постоянно просился домой, в город, и, если бы сегодня он не пропал, Анна бы ни за что не поверила, что он способен взять и отправиться куда-то втихушку.

Она в очередной раз добрела до границы участка, упёрлась руками в бока, и, покачиваясь, кусала губы, глядя на океан травы впереди и уходящие вдаль рваные шеренги деревьев.

Хотелось, как Вега, упасть на землю. И в голос зарыдать от отчаяния. А почему и нет? Здесь всё равно никто не увидит. Но на ногах удержала злоба. Как же Анна ненавидела Охрина в эту секунду! Явись он сейчас – наверное, убила бы без колебаний.

Это он привёз их сюда. Обещал домик в деревне у озера. И Анна поверила. Решив, что Охрин – последний шанс на семью, поддерживала во всём. Отдала немногое, что имела, вложила до копейки, даже кредит взяла, который уже много месяцев выплачивать нечем.

Знать бы сразу, что построится на эти деньги не домик у озера, а сарай на лесном болоте.

Анна сжала кулаки и сильно прикусила губу. Выступила кровь – во рту появился третий солоноватый привкус её самой, вместе со слезами и потом. Надо что-то делать. Просить о помощи. Одна она не найдёт ребёнка. Да Анна просто не представляет, как и где его искать!

Вглубь леса идти страшно. Совсем рядом кружат два медведя. В Новой Покровке их тоже видели, сказали, что им года два – якобы только вышли во взрослую жизнь, чуть ли не дети ещё. Но зверюги были огромными и выглядели опасными.

Однажды, в самом начале лета, они забрели на край участка. Анна даже испугаться не успела – застыла и не могла шевельнуться. Просто стояла и смотрела, как один из медведей остановился у дерева, а второй вперевалку лениво двинулся к брошенному Охриным каркасу недостроенной мастерской. Анне казалось, будто видит кино: никак не умещалось в сознании, что это на самом деле. Вега тогда спугнула гостей, но совсем не факт, что и новые встречи с ними пройдут так удачно.

Надо в Новую Покровку. Может быть, сегодня ловит связь, и Анна сможет дозвониться хоть куда-нибудь: в МЧС, в полицию… Только в прошлые разы, когда она звонила насчёт пропажи Охрина, никто искать его так и не приехал. Понять можно: добираться из райцентра за сорок километров даже летом в сухую погоду – то ещё приключение, что уж говорить о снежных зимних завалах или склизком межсезонье? Это только Охрин, бывший офисный «белый воротничок», ездил каждый день по бездорожью на комбинат, где на погрузчике работал, и обратно. По дороге домой и пропал.

Но на помощь позвать всё равно надо. А если связь будет стабильной, то заодно и объявление о продаже участка поднять. Анна делала это полгода каждый раз, как бывала в Новой Покровке и позволял интернет. Уже сильно снизила цену против той, по которой они с Охриным его покупали, но не идут покупатели. Нет других дураков.

Лишь несколько раз приходили отклики, и только кто-то один собирался приехать и посмотреть, но так и не добрался. Не мудрено: если и надумал, то наверняка в окрестностях заблудился. Это только местные, Артамоновы, Митрофановы да Каны, знают все пути. Понять бы только, на что ориентируются. Ни дорог тут – одни петляющие тропы, ни указателей. Про освещение лучше вообще молчать. Связь кое-как пробивается в небольшом радиусе от Новой Покровки, где стоит тарелка, а дальше нет её – навигатор не выручит и не проводит.

Пора в путь. В мотоблоке ещё должна остаться солярка. Охрин пропал вместе со старым «Эскудо», а своей машины у Анны не было. Даже в этом он максимально усложнил жизнь: мотоблок теперь – единственный транспорт. Легко представить, насколько годный.

Брать ружьё, не брать? Анна заколебалась. Охотничье ружьё висело на гвозде между стеной и шкафом в условной спальне – хотя бы его Охрин ей оставил. Громоздкое, тяжеленное, тащить с собой – и на себе – неудобно, и стрелять Анна не умела. О том, что его украдут, она уже давно не беспокоилась, хоть участок и не огорожен: кто в здравом уме сюда забредёт? Но при встрече с косолапыми братьями иметь ружьё рядом всё же будет спокойнее. Да, стоит взять.

Повесив его через плечо, Анна завела мотоблок и двинулась в лес. Тропа к участку зарастала молниеносно, хоть она и пыталась косить: трава по пояс колола и хватала за бока. Вега с лаем бросилась вдогонку, но вскоре отстала – жарко ей. Зато рой злобных болотных оводов так просто не сдался. Эти могут преследовать чуть ли не полчаса, ещё и ухитряясь укусить на ходу. Проверено. И отпугиватели, дымившие на участке, их не слишком-то останавливали, а тут-то совсем раздолье.

А клещи, наоборот, не спешат, не гонятся. Выжидают себе тихонько в царапающих ноги колючих кустах, а Анна не сделала в этом году прививку от энцефалита, потому что не смогла добраться до поликлиники.

Лес плыл и двоился от жары, духоты и слёз.

***

Новая Покровка – и маленькая, и огромная. Сама по себе она не село даже: всего три дома жилых. Зато всё в округе на многие километры – все разбросанные таёжные одиночки – тоже к Новой Покровке относятся. А их там немало. Это городским жителям кажется – и сама Анна тоже раньше так думала – что только тигры с медведями в тайге живут. А нет.

Выбравшись на гораздо лучше пробитую тропу, чем та, что вела к её участку, Анна свернула направо. В левой стороне делать нечего: ближайший сосед – почти в десяти километрах на лесопилке. На глаза он никому не показывался, как и вся ватага его мутных рабочих. Анна видела их мельком лишь однажды, когда с Охриным ездила по окрестностям. А если двинуться прямо, то можно добраться до зимовья, где постоянно живёт одинокий старик. Если миновать его и продолжить путь, минут через двадцать покажется река, резкая и холодная. Удивительно было обнаружить на её берегу пару домишек, на одном из которых, прямо как в городе, висел номер – «три». Там жили и, видимо, браконьерничали братья Тимонины, неотличимые друг от друга: оба тучные и заросшие сизыми бородами.

Зато в правую сторону, можно сказать, жизнь кипит. Примерно в получасе езды на мотоблоке, километрах в пяти, с весны строится турбаза. На что надеются её хозяева, неизвестно. Гиблая идея: никто сюда не поедет, но, видно, там поселились такие же мечтатели, как и Охрин.

За ними минутах в десяти – пасечники Митрофановы. А ещё минут десять, и ты уже в Новой Покровке. Меньше часа ехать от Анны, если дорога не слишком сырая.

Но после вчерашней грозы она очень даже сырая: понадобилось поманеврировать на корнях и колдобинах по жирной грязи в попытках объехать лужи. Но всё же из пары особо вязких пришлось вытаскивать мотоблок. Теперь это уже не так сложно, как раньше – Анна приспособилась засыпать грязь ветками и выкатываться по ним.

Могла ли она только представить, что будет вот так выживать одна с чужим ребёнком в лесу? А теперь и он пропал.

Но вот и свежий, ярко-голубой забор турбазы, он заметен издалека. С него там и начали строиться, и вывеску повесили, такую же броскую, сочную: «Место Кругловых». Так и просилось: «не занимать». Но разве кто претендует? Если только медведи.

Анна ехала позвонить, но теперь, у турбазы, сообразила, что не взяла телефон. Забыла на кухонном столе, где он, сейчас полностью разряженный, без надобности пролежал несколько дней. Но не возвращаться же за ним. Придётся попросить у кого-то из жителей Новой Покровки.

Остановившись, Анна пыталась отдышаться. Поплохело внезапно: с головой накрыло духотой и отчаянием, в ушах застучало. За забором заливисто лаяли собаки. Жажда царапала горло. Только бы не упасть…

– Вам плохо? – спросил высокий и звонкий женский голос.

Анна дёрнулась и, действительно, едва удержалась на мотоблоке.

Из приоткрытой калитки выглянула, а затем вышла, видимо, хозяйка турбазы. В соломенной шляпе, рыжая, усыпанная веснушками. Одета по-городскому: светло-синий летний комбинезон в белый квадрат, открытые сандалии, крупные серьги. Подкрашены и глаза, и неестественно пухлые губы. Она слегка улыбнулась. Сразу ясно: не так давно здесь, чтобы отчаяться, но достаточно, чтобы не удивляться ружьям и мотоблокам.

Анна невольно взглянула на свою заношенную футболку неизвестного цвета, растянутые рабочие штаны и резиновые сапоги. Стало досадно, что сама она, загоревшая до черноты, грязная и зарёванная, выглядит сейчас такой бродягой-оборванкой. Ей-то давно не до красоты.

Анна непроизвольно вытерла лицо, хотя толку: наверняка только больше перепачкала. Дурнота немного отступила.

– Я ваша соседка слева, – представилась она. – Можно попить?

– Егор, принеси воды! – крикнула кому-то горожанка. – Слева? С озера?

Пусть так. Анна кивнула.

– А я Марина. Мы тут строимся, – она показала рукой на забор, как будто его можно не заметить.

Хромоногий парень – наверное, работник – вынес кружку с тёплой водой. Протянул Анне. На его пальцах она заметила тюремные перстни.

Привкус был сладковатым, но Анна выпила всё до капли. Вот бы ещё, но как-то неудобно просить.

Вода придала сил.

– У вас есть связь? – на всякий случай спросила она, хоть и знала ответ.

Марина покачала головой.

– Поставим спутник. Хотим и соседям предложить сброситься на мощный – тогда у всех проблем не будет. Что думаете?

Охрин тоже хотел. И предлагал. Они, собственно, с таким предложением округу и объезжали.

– У меня ребёнок пропал, – вместо ответа сказала Анна.

Светлые глаза напротив неё округлились, нарисованные тёмные брови дёрнулись.

– Как? И у вас тоже?

– Что значит «тоже»?

– Так и у Митрофановых… У них пасека за нами. Сегодня приходили, спрашивали. Наверное, они вместе ушли – ваш мальчик и их.

Сложно представить, что девятилетний Матвей прошёл на рассвете пешком километров семь ради встречи с маленьким пасечником, которого даже не знал. Но пасека всё равно по пути, Анна заедет и туда.

– Я никого не видела, если что! – крикнула Марина в спину.

Деревянная ограда Митрофановых выглядела куда скромнее, но дела у них шли. Они здесь лет пять, сразу три поколения – свёкры, их сын с женой и трое детей. Отстроили кирпичный коттедж, скважина своя, ветряк – даже на заборе фонарь, единственный источник света до Новой Покровки. Хозяйство у пасечников немаленькое: кроме пчёл, коров держали, коз, кур и лошадь, большой огород. Раз в неделю они возили продукты в район, откуда их забирали не только местные поставщики. Охрин, а потом и Анна, не успевшие ничем обзавестись, заезжали к ним за овощами, яйцами, молоком.

Невестка, добродушная пухлая Нина – «моя сладкая булочка», как, не стесняясь гостей, называл её муж, как-то рассказала Анне, что, когда позволяет связь, даже блог ведёт про их пасеку. А позволяет нередко: Новая Покровка с тарелкой отсюда уже недалеко.

Сегодня ни грузовика, ни внедорожника Митрофановых у дороги не видно – должно быть, на поиски ребёнка уехали. Анна постучала в ворота, но никто не ответил. Даже собаки молчали.

– Соседи, есть кто дома? – громко крикнула Анна и закашлялась.

– Открыто, – откликнулись из-за забора.

Нина – не жизнерадостная и улыбчивая, как обычно, а потемневшая и поникшая, сидела на ступеньках коттеджа почти в центре ухоженного двора, над которым стоял сладкий приятный запах. Бросился в глаза её аккуратный большой живот, обтянутый пёстрым платьем. Рядом в цветах возилась, вырывая их с корнем, пока ещё младшая дочь лет трёх, но мать не делала замечаний – очевидно, ей не до того.

– А у нас Максимка пропал, Ань. Представь? – взглянула Нина с тоской. – Утром встали, а его нет. Нигде нет. Ни в доме, ни на пасеке… Всё тут обыскали, теперь в лес ушли. Я бы тоже, да вот… Крайний месяц дохаживаю. Только встала, они мне все: «Сиди, Нинка, не думай даже».

– И Матвей пропал.

Нина встрепенулась.

– Как так?

– Так же… Проснулась, и нет его. И собаки нет. Только собака потом вернулась, – Анна сама не знала, зачем об этом сказала. – Можно позвонить?

Нина, достав из кармана платья, протянула свой телефон. Анна набрала «112».

– Не, ты нашим звони, в район. Быстрее будет, – встав со ступенек, Нина заглянула в экран из-за плеча Анны. – А то когда ещё передадут.

– Я номер не знаю.

Нина набрала сама и вернула телефон. Ответили на удивление быстро, но, не дослушав, перебили.

– Тот же самый ребёнок, что ли? Спасатели к вам приедут.

– Не тот же. Вы меня совсем не слушали? У меня Матвей пропал, а у соседей Максим.

– Так утром от вас сообщали про Катю?

– Катю?..

– Антоновых, что ли? – удивилась Нина. – Да не может такого быть. Как так-то? Чуть ли не пол-Покровки за одно утро. Тут всего-то человек пятьдесят живёт, если брать со всеми работниками. И детей не больше десяти. Дай, расскажу про Макса, – она протянула руку. – Сами-то мы не заявляли ещё.

Выглядело всё очень странно. Не находись участки в часах ходьбы друг от друга и будь Матвей постарше, можно было бы и в самом деле подумать, что дети, действительно, как-то всё же договорились и устроили общую шалость. Но Матвей мал и никуда один не ходил. Что же это за стечение обстоятельств, по которому в одно утро вдруг пропали сразу трое?

Но, как бы неприглядно ни звучало, был тут и плюс. Троих пропавших детей наверняка не оставят без внимания – это не один взрослый Охрин. Приедут искать их, вопрос только – когда?

***

Ехать в Новую Покровку причин не осталось. Стоило бы вернуться на болото и ждать. И вдруг Матвей уже сам пришёл? Но Анна решила разузнать о пропавшей девочке – да и, чего греха таить, назад она никогда не спешила.

И вот уже и деревня, здешний оазис цивилизации. Главная улица – отсыпанная грунтовка, вдоль которой сгрудились дома. Их не меньше десятка, но большинство заколочены, а то и полуразобраны. На небольшом пригорке – осевший зелёный дом одинокой бабки Филипповой, на котором стоит та самая спутниковая тарелка. По другую сторону через проезд, чуть поодаль, за металлическим забором – двухэтажный каменный дом Канов, промышлявших рыбой и дикоросами. Их много, человек десять, а то и больше, но Анна ни с кем из них не знакома.

А рядом с бабкиным, прилепившись к её забору, коттедж невысокого приземистого Антонова. Он – егерь, единственный тут, можно сказать, при должности. А невзрачная жена его, лицо которой ускользало из памяти, стоило перестать видеть, вроде медик. Во всяком случае, с недомоганиями ходят к ней. Днём она обычно на огороде – своём или бабки Филипповой, но сегодня её не видно.

Оставив ружьё в прицепе мотоблока, Анна направилась к дому егеря, но он был закрыт: конечно, родители ищут дочь. С сомнением она постучала и в металлические ворота, но не откликнулись и там. Наверное, помогают в поисках. Как бы ни злились жители городских муравейников на ночные крики и утренние дрели, а хорошо, когда соседи от тебя в паре метров, а не часе езды.

Бабка Филиппова тоже не ответила ни на стук, ни на вопрос, дома ли она. Но дверь оказалась не заперта, и Анна вошла.

А вот и причина молчания: хозяйка, седая и растрёпанная, серо-смуглая от солнца, перерезанная глубокими морщинами, дремала в кресле посреди комнаты. Огромные очки с толстыми стёклами сползли на щёку. Её обдувал большой напольный вентилятор, к которому тут же поспешила Анна. Блаженство! Она пододвинула табуретку и села поближе, тормоша ворот прилипшей к телу футболки.

Пахло старостью и травой, пучки которой развешаны во всем по стенам. А под ними – бутыль с водой. Анна, украдкой взглянув на спящую хозяйку, взяла со стола кружку, набрала её и быстро выпила.

– Все детишек ушли искать, – вдруг сказала хозяйка. От неожиданности Анна чуть не выронила кружку и обернулась. Глаза бабки Филипповой так и оставались закрытыми. – Детки сегодня пропали. Дочка Антоновых и Канов сын.

Четвёртый.

– Да что же такое творится, – поразилась Анна, возвращаясь на табуретку под вентилятор. – Вот и у меня ребёнок пропал. И у пасечников. Как такое может быть?

– Может, ещё как может. И по одному бывало, да и такое было, – совсем не утешила бабка.

– Когда?

– Да я разве вспомню года? Бывало, и всё. И не найдут их.

Анна наморщила лоб.

– Почему?

– Откуп.

– Что это значит?

– А то, что беречься надо, – водянистые слезящиеся глаза открылись. – И беречься как следует. А не так, что, мол, со мной-то ничего не случится.

Анна снова не поняла.

– Вы о чём? Как беречься?

– Да хоть солью с булавками, веником крапивным, дровами осиновыми. Но только с верой. Без веры хорошего не жди, – бабка поправила очки и всмотрелась в Анну.

А она, похоже, не в своём уме. Спорить с больным человеком – не лучшая мысль, но Анна не удержалась и хмыкнула:

– Веником ребёнка не найти.