© Лавряшина Ю. А., 2024

© «Время», 2024

Часть 1

Моей семье с любовью…

Глава первая, в которой у Эви появляется улитка, а Мира рассказывает свой странный сон. И оба догадываются, что у взрослых есть секрет

Улитка появилась у него сама по себе. Утром Эви, ворча спросонья, запрокинул голову, проехавшись голым затылком по подушке, и посмотрел в окно, а улитка уже сидела на желтой деревянной раме. Она походила на коричневый кружок, который часто бывает на досках, только на этот раз древесное пятнышко отлепилось от поверхности и начало свою жизнь. Эви надеялся, если, конечно, повезет, увидеть солнце, а нашел друга.

Он перевернулся на живот и уставился на улитку, боясь спугнуть ее хотя бы дыханием. Вокруг перекрикивались, убирая постели, и в голосах мальчишек можно было расслышать все: от свистящей злобы на жизнь, которую каждое утро приходится начинать заново, до захлебывающегося смеха.

В этом не было ничего необычного. Эви слышал все это уже одиннадцать лет, то есть с тех самых пор, когда их, одного за другим, извлекли из сосудов, в которых производили людей. Правда, тогда все мальчишки только и умели, что кричать и плакать. А уж девчонки тем более…

Так рассказывали воспитатели, и у Эви не было оснований им не верить, ведь они-то всё видели собственными глазами. Он немного сомневался только насчет Миры, потому что не помнил, чтоб она когда-нибудь плакала. Вот закричать могла, но только разозлившись или увлекшись игрой. Кроме них двоих, в мире никто не придумывал настоящих игр. Все как один были поглощены виртуальными.

Эви не сумел бы объяснить, почему они с Мирой так не любили эту мертвую компьютерную действительность. Но с ужасом думал, что его подружка взрослеет, ей уже целых двенадцать, и с этим ничего не поделаешь. Однажды Мира тоже наденет на лицо пластмассовую маску, вместо того чтобы сползти в овраг и поиграть сосновыми шишками, которые заменяли им фигурки людей.

Никто не объяснял, почему только животные могут становиться игрушками и почему лишь про них пишут книги, но Эви с Мирой такое положение вещей не нравилось, и они сами создавали то, до чего взрослые не додумались.

Конечно, улитка, которая только что так боязливо высунула влажные рожки, тоже была животным. Но – настоящим, и Мира сможет оценить это. Живых зверюшек она обожала, и те шли к ней так смело, будто Мира была их предводительницей, для смеха натянувшей человеческую шкуру. Вот вчера, например, она просто засвистела, когда они вышли на полянку, и вдруг со всех сторон как по команде из травы повыскакивали полосатые бурундуки.

А ведь она и свистеть-то не умела! Дрим, ее любимый воспитатель (рыжий, как та лиса, что прибегала к Мире в прошлом году!), однажды свистнул при ней в два пальца, и она завелась: только они уйдут поиграть в овраг, как начинает учиться. Эви даже рассердился как-то раз, хотя и сам, тайком от нее, пытался освоить этот непростой свист. Только у него получалось еще хуже…

Надеясь, что никто не обратит на него внимания, Эви выбрался из кровати и, наспех заправив постель, поспешил к столовой раньше других. Он ругал свои слабые ноги, которые с утра никак не желали подниматься и громко шаркали по линолеуму. И все время осторожно оглядывался, опасаясь, что кто-нибудь из мальчишек заметит его маневр, постарается догнать, и тогда ему уже не удастся стащить пустую тарелку.

Нужна была глубокая, чтобы в нее уложить рядами траву и листья: пусть улитка сама выберет, где ей спать. И вода должна быть на дне, тогда улитка не умрет от жажды. Такое Эви уже сейчас страшно было представить, хотя он еще даже не дал ей имя.

Ему повезло, он все устроил, как собирался, и даже успел сделать это до завтрака. Разделавшись с кукурузной кашей, сегодня оказавшейся совсем несладкой, Эви незаметно поманил Миру, с которой не спускал глаз, пока ел. Еще убежит, не дождавшись его… Правда, бегать по-настоящему умели, конечно, только взрослые, а детям оставалось плестись за ними, подтаскивая тяжелые ноги и задыхаясь.

– Когда я вырасту, – сердито говорила Мира в таких случаях, – буду бегать целыми днями.

Но сейчас она была по-утреннему веселой, и глаза сияли, будто умытые росой.

– Что у тебя? – зашептала она, сразу угадав секрет.

Оглянувшись, Эви шепнул в ответ:

– Улитка.

Мира тоже проверила, не стоит ли кто за спиной, и повторила уже погромче:

– Улитка?

– Домашняя, – со значением пояснил он.

И действительно, домашняя улитка – это же совсем не то что лесная. Мира наклонилась совсем близко:

– А ты где ее спрятал?

– Под кроватью. Там темно, но ей это ничего! Она всегда под листочки забирается.

У Миры солнечно вспыхнули глаза, которые обещали стать карими, когда она вырастет.

– Покажешь?

– Пошли.

Эви горделиво зашагал впереди. Чаще ему приходилось идти за Мирой, ведь именно ей всегда удавалось отыскать что-нибудь необычное, и уж тогда она обязательно тащила его показать. Желтые камешки, которыми были посыпаны дорожки, похрустывали под ногами, и Эви готов был растянуть это шествие на года. И вместе с тем он торопился изо всех сил, ведь улитка могла уползти, и тогда Мира решила бы, будто ему все почудилось. Или хуже того, что он обманул ее.

Когда Эви с трудом заполз под кровать, тарелка все еще была на месте. Он вытащил ее на свет, стараясь не трясти, и пальцем разворошил влажные листья.

– Вот она…

– Малюсенькая! – восхитилась Мира.

Она уже стояла рядом с ним на коленях и носом едва не касалась торчавших во все стороны травяных стебельков.

– Можешь потрогать, – великодушно разрешил Эви. – Только мизинцем, а то раздавишь еще!

– Я что, медведица? – обиделась Мира, но тут же разулыбалась: – Смотри, она рожки показала!

Наслаждаясь моментом, Эви отозвался:

– Я уже видел.

До сих пор ему не доводилось владеть хоть чем-нибудь, чего не было у других. Правда, только ему одному принадлежали те звуки, что издавали цветы, другие их почему-то не слышали. Эви пытался представить, каким воспринимают лес остальные, и ему казалось это страшноватым: молчаливое скопище деревьев. Но поговорить о таком с кем-нибудь, кроме Миры, он не мог. Только она верила ему на слово.

И все же было приятно, что улитку она еще и увидела.

– Мы оставим ее здесь?

Мира спросила об этом, не сомневаясь, что сейчас они, как обычно, пойдут играть. Ведь все остальные сразу после завтрака отправились в высокую круглую башню, которая была для них центром вселенной. Башня так и называлась – «Виртуальный мир». Другого ни для кого, кроме Миры и Эви, и не существовало. Теперь до самого обеда никого из них оттуда не вытащишь, а после они снова скроются в ней до ужина. Иногда Мире с трудом удавалось вспомнить имена некоторых девочек из других домиков – так редко они встречались и почти не разговаривали. Им было попросту нечего сказать Мире, ведь она понятия не имела, о чем вообще идет речь. Мира молчком стелила себе постель и, прислушиваясь, морщилась: «Вот скучища-то!»

Изнемогая от желания погладить твердую коричневую завитушку, Эви проворчал:

– Пускай тут сидит, целее будет!

Улитка все равно ничего не почувствовала бы, но это не имело значения. Зато он бы почувствовал… Но мальчик стеснялся повторить при Мире то, что уже проделал несколько раз, когда устилал тарелку листьями и травой.

Откуда-то в его памяти всплыло: «Листья травы», но Эви так и не вспомнил, с чем это связано. Кажется, Дрим говорил что-то такое… Или не Дрим. В последнее время Эви вообще стало казаться: он забывает все случившееся с ним быстрее, чем это происходит. Он спрашивал у Миры, и она неохотно призналась, что замечает то же самое. Ей это совсем не нравилось.

Можно было спросить у нее и об этих странных словах о листьях травы, вдруг ей все же запомнилось? Но Эви знал: с ней только заговори про Дрима, так и будет трещать о нем целый день! Тогда игра будет уже не игра. И Эви предпочел остаться в неведении… Тем более все могло вспомниться само собой, так тоже иногда случалось.

На пути к оврагу Мира оживленно проговорила:

– Слушай, что мне сегодня приснилось… Такое странное!

– Что? Ну, что? Рассказывай! Что-то вкусное?

– Почему это вкусное? Я же говорю – странное. И ничуточки не вкусное! Хотя я не знаю… Я же не пробовала.

– Понятно, не пробовала. Но ты хоть разглядела как следует? Что это было?

– Вода.

Разочарование стекло от глаз к подбородку, и лицо Эви сразу сделалось длинным, как светлый луговой колокольчик, если его сорвать и перевернуть. Он протянул уже без интереса:

– Просто вода?

– Не просто вода!

Мира почувствовала, что начинает сердиться: по сердцу побежали пузырьки, которые из холодных становились горячими, а потом наоборот. «Я-то думала, он все-все понимает!» – эта мысль напугала больше любых пузырьков. Они рано или поздно лопались, а разочарование – Мира почувствовала это – могло так и застрять в ней. Она не помнила бы этого каждую минуту, но оно все равно находилось бы где-то там. С силой раздув щеки, Мира попыталась заставить плохую мысль лопнуть от напряжения, подобно тем пузырькам вокруг сердца, которых уже почти и не осталось. Потом решила не мучиться и попросту махнуть на все это рукой. Глубоко вдохнув, как учил Дрим, она терпеливо объяснила:

– Это была совсем особенная вода. Синяя. Это если смотреть далеко-далеко. А у ног она казалась совсем зеленой. И – главное! – она дышала.

– Как это – дышала?

На этот раз Мира уже не рассердилась, потому что травяные глаза Эви сморгнули пленочку недоверия. Она улыбнулась засветившемуся в них изумлению: «Вот то-то же!»

– Совсем как человек.

И чтобы стало понятней, снова несколько раз глубоко вобрала воздух, для убедительности прижав к груди ладонь. Так было заметно, как она приподнимается.

Завороженно проследив за ней, Эви прошептал:

– Я такого не видел.

– Ну конечно не видел! По правде же такой воды не бывает. – У нее дрогнули уголки губ. – Знаешь, ее было так много! Она везде была, куда ни посмотришь. Я специально вертелась во сне… Одна вода! И почти вся синяя.

Подумав, Эви мрачно согласился:

– Это было красиво. И ты правильно сказала – странно. Разве во сне видишь, чего не бывает?

– Но мы же летаем во сне! Ты сам говорил, что летал, – заспорила Мира, испугавшись того, что он опять перестанет ей верить. – А по правде – нет. Видишь!

Словно не слыша ее, он печально вздохнул:

– Наша речка совсем не синяя.

И вдруг встрепенулся:

– Так ты тоже летаешь во сне?

– Дрим говорит, что когда мы станем взрослыми, то больше не будем летать.

Мира на секунду задумалась, прежде чем открыть Эви эту грустную правду. Все-таки ему было всего одиннадцать, а ей на год больше, и она должна защищать его от самого плохого в жизни. Но Мира точно не знала, когда именно их сны отяжелеют и совсем осядут на землю. Вдруг это произойдет уже этой ночью или следующей, а Эви окажется не готов и расстроится или, чего доброго, испугается?

Она решила: лучше предупредить его о том, что не все так замечательно в той взрослой жизни, к которой они рвались, чтобы наконец почувствовать себя сильными и быстрыми. Наверное, Дрим рассудил точно так же, когда открыл этот секрет ей самой.

Ничего не сказав на это, Эви вытянулся на теплой, как щека, траве на склоне оврага, по которому все время тянуло скатиться вниз. Зимой, когда ручей замерзал, они так и делали, выкатываясь прямо на лед. В прошлом году Мире удавалось проделывать это раз десять за день, а в этом только четыре, так тяжело стало снова взбираться наверх. Сердце совсем не давало ей дышать, сбиваясь, забирая на себя каждый вдох.

Это почему-то напугало Миру, хотя она видела (специально остановилась посмотреть!): то же самое происходило и с Эви. Но ей все равно казалось, будто сердце сейчас выскочит совсем, покатится вниз и станет таким тяжелым, что лед обязательно треснет. И темная вода, которая зимой кажется страшной, затянет ее сердце, чтоб уже никогда не выпустить. И только неистраченные сердитые пузырьки еще чуть слышно побулькают на поверхности. А потом лопнут… Это произойдет быстро.

Мира попыталась рывком перевернуться на живот, но это вышло неуклюже, совсем не так, как прошлым летом. Или она все сочинила? Сама же замечала: в памяти то и дело все перепутывается настолько, что и не разобрать – было это на самом деле или приснилось? Мира боялась сказать об этом даже Эви, ведь он мог подумать, что она становится какой-то дурочкой.

Сейчас ее почти обрадовало, как бестолково заметались в траве муравьи, пытаясь найти нечто очень нужное для себя, а блестящие жуки, которые ползли навстречу, еще не замечая друг друга, то и дело замирали и прислушивались. Может, они, как Эви, слышали музыку цветов? А может, Мира слишком громко дышала от радости, видя эту мелкую, но такую важную жизнь.

От всех мыслей, что сегодня смешались в голове, ей расхотелось смотреть на небо, которое она вообще-то любила. Но сейчас оно напоминало воду из ее сна, только не дышало. И сама вода не слушалась, перетекала в тот зимний ручей и грозилась поглотить ее сердце.

Если б это случилось… Нет, это, конечно, никогда не случится! Но если просто представить… Тогда Мира уже не стала бы взрослой, и ее сморщенная кожа в противных коричневых пятнах уже не превратилась бы в гладкую, как у Дрима. И не перестали бы дрожать руки, и ноги не сделались бы легкими, как у всех воспитателей, которые могут по полчаса, а то и больше прыгать по корту или бегать за баскетбольным мячом. А потом они еще и до ночи снуют между домиками, нисколько от этого не уставая. Детям же то и дело требуется присесть, хоть ненадолго, чтобы перестала болеть поясница и успокоилось сердце.

– Вы маленькие, и сил у вас мало, – объяснял Дрим, и она ему верила.

Не только потому, что он умел читать, как все взрослые, и много чего знал. Главное, он был честным. Если Дрим шепотом сообщал: «Макароны сегодня резиновые, возьми лучше пюре», точно так и оказывалось. Мира сама видела, как кривятся те, кто позарился на толстенькие трубочки, которые она вообще-то любила, ведь в них можно было тихонько посвистеть.

Дрим никогда ее не обманывал. Он подтверждал, что за Стеной, которой заканчивался их мир, страшная-страшная пропасть и у нее даже дна нет. Если, конечно, не считать дном другую планету, до которой еще лететь и лететь. И хоть он говорил об этом всегда с неохотой и странно морщась, Мира знала, что можно не сомневаться, все так и есть. Просто рассказывать об этом страшновато, тем более – представлять.

И кожа у нее обязательно должна была разгладиться, ведь Дрим говорил, что это естественный процесс: дети растут, их морщины растягиваются, и постепенно ребята становятся такими же красивыми, как взрослые. Да и сил у них все прибавляется и прибавляется, это так здорово!