© Юлия Ковалькова, 2021

ISBN 978-5-4498-7266-1 (т. 3,4)

ISBN 978-5-0050-0370-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Юлия Ковалькова

АННОТАЦИЯ

Почти 10 лет Интерпол шел по следу международных охотников за бриллиантами, но не смог найти их главаря.

10 лет назад Андрей Исаев стал сотрудником Интерпола, Алекс Ресль – одним из наиболее перспективных актёров театра и кино, а высокопоставленный российский чиновник чуть не потерял дочь, которая сходила с ума из-за актера.

Что связывает эти события?

Казалось бы, ничего. Но Интерпол по-прежнему ищет главаря, Андрей будет вынужден ввязаться за друга в бой, а девушка просто исчезнет.

ЧАСТЬ IV. Когда сбрасываются маски

Она хитрей змеи, хотя скромней голубки,

Чиста как херувим, как сатана лукава…

У. Шекспир, «Страстный пилигрим»

В людях мы видим только две вещи: то, что хотим увидеть, и то, что они хотят показать.

Х/ф «Takes life. Seriously»

ГЛАВА 1

@ В те же дни. Москва и Салоники.

Да, Исаев нашел ее. Однако этому предшествовало несколько связанных и не связанных с данным фактом событий.

Все началось с того, что после похорон Чудотворец в гостинице, в деталях изложил Апостолу новый план по поимке Элизабет, после чего с гостеприимством хорошо воспитанного человека разлил по рюмкам коньяк, протянул Ли его снифтер и с другим устроился в кресле напротив. В целом, картинка была домашней, уютной, даже заманчивой и красивой, если бы речь сейчас не шла о физическом устранении двух человек, одним из которых должна была стать Лиза.

– Спасибо, – Ли принял рюмку. – Думаешь, твой план сработает?

– Ты сомневаешься? Кстати, а почему? – Чудотворец покачал бокал, удерживая его таким образом, чтобы ножка снифтера находилась между его безымянным и средним пальцами.

– Потому что Исаев – это не Радек. Благодаря тебе я видел досье этого русского. Но в отличие от тебя я видел его в деле. И это, поверь мне, не тот человек, который позволит дергать его за нитки или в качестве «спасибо» за твою виртуальную «помощь» станет таскать из огня каштаны.

– Тут ты прав, Ли, но… не совсем! – Чудотворец приложил к наружной стенке бокала палец и посмотрел хрустальную гладь на свет. Ничего необычного или неосторожного. Просто если отпечаток просматривается, то перед вами алкоголь высшей марки. – Знаешь, такой коньяк любил Коста, – мимоходом заметил Он. Затем сухо усмехнулся, изгоняя из головы не самые радужные воспоминания о покойном. – Так вот, относительно этого «но». Исаеву наконец надо узнать, как выглядит Элизабет, которую он ищет.

– Сказать тебе, что я об этом думаю?

– Скажи, – Чудотворец откинулся в кресле и надкусил кончик сигары.

Апостол неторопливо вращал бокал, наблюдая за тем, как по его стенкам стекают вниз коньячные капли:

– Я думаю, что, даже если предположить, что Домбровский не сохранил ни одной фотографии дочери, он мог бы уже десятки раз наведаться в лабораторию при МВД, создать там ее фоторобот и передать его Исаеву.

– Нет. Мысль, Ли, конечно, правильная, но нет. Домбровский никогда так не сделает.

– Почему?

– Потому что так он подставит Элизабет. Официальный фоторобот всегда сохраняется в банке данных, так легче и проще искать других людей, используя нормальные, жизненные, а не картонные образы. А Домбровский предпочитает вести розыск дочери камерно. Так что… – и Он красноречиво пожал плечами.

– Тогда получается, что Исаев играет практически втёмную, – Ли, порывшись в кармане, вытянул сигаретную пачку и бросил в рот сигарету.

– Получается так. И, кстати, именно из-за этого он пробуксовывает. И мне придется сдернуть его с мертвой точки.

– Это опасно, ты понимаешь? – Ли, выдернул сигарету изо рта и наклонился вперед, изучая Его лицо. – Ты понимаешь, что этим ты можешь поставить себя под удар?

– Понимаю. Но что, если у меня, – Чудотворец посмотрел на огонек сигары, – есть, скажем так, один человек, которому Исаев все еще может довериться?

– Да? – Ли иронично сощурился. – И как зовут этого человека?

– Элизабет называла его «Никак». Хотя по-гречески он κανείς, или «Ка неис», или Никс – то есть Большой Человек, или бог ночи, или дух, или просто никто. У нас с ней все еще есть свои собственные секреты.

– Хорошо. Как ты хочешь. – Апостол отпил из рюмки и покатал на языке коньяк, который по вкусу вдруг стал напоминать ему ржаной хлеб, который он ненавидел. Правда, в этот момент сам Ли подумал о том, что если покойному Костасу нравился подобный отличный напиток, то за это ему можно простить многое. Но не всё. Например, невозможно спускать с рук предательство, общую извращенность и отчаянную нелюбовь к детям, которых Ли в общей массе своей жалел, но не особо, если вспомнить историю с той же Элизабет. А с другой стороны, не будь Костаса, и Чудотворец не стал бы тем, кем Он был.

– А что будет с тем, другим? – внезапно вспомнил Апостол. – Я имею в виду того младенца, человека Домбровского?

– Как ты сказал, младенца? – оценив его шутку, Чудотворец чистосердечно расхохотался. И Ли подумал, что у Него чудесный смех: низкий, грудной, обаятельный. – А этот «младенец» станет запасной частью моего плана. А пока… пусть он пока спокойно спит, – Чудотворец иронично отсалютовал рюмкой, допил коньяк и вернул снифтер на стол. Впрочем, его глаза глядели властно и холодно.

Так смотрит в свое будущее человек, который давно для себя все решил и точно знает, что впереди еще будут убийства.

– Не рискуй понапрасну, – помолчав, тихо попросил Его Ли. Чудотворец, не меняя мимики, также холодно ему подмигнул.

«Тебя заносит. После того, как тебя бросила эта сука, тебя, мой дорогой, все больше и больше заносит. Напрасно ты тогда, три года назад доверился ей. А ведь я тебя предупреждал», – мог бы добавить Ли, но не стал этого делать. Он и так уже знал, что у него с Чудотворцем одна на двоих дорога.

Это было одно обстоятельство дела.

Другое выглядело иначе.

После встречи с Исаевым в «Альфе» (от которой Домбровский едва отошел, хотя его сознание до сих пор мучительно скручивалось в фразу, брошенную ему напоследок Андреем: «Что вы сделали ради собственной дочери?») – так вот, после той памятной встречи Максим Валентинович отправил Одинцова налегке в МВД и сейчас находился в одной из московских гостиниц. Сегодня он и Мари должны были проститься. Женщину ждал Лондон, его – дела Интерпола в Москве.

Сжав хрупкие пальцы Мари и рассматривая их, словно их изучая, Домбровский тяжело и долго молчал. Женщина тоже хранила молчание. И она же не выдержала первой.

– О чем ты думаешь? – Бошо накрыла его руку ладонью. Теплый жест, известный парам как «я тебя понимаю».

– О Лизе, Мари. Я все время думаю о Лизе. Я никак понять не могу, почему она не подошла ко мне там, на кладбище? Или ее там не было? Тогда зачем она прислала мне это письмо? Чего она испугалась? Что я не смогу ее защитить? Что с ней произошло? Неужели моя дочь – часть той сволочной преступной сети, о который ты мне говорила?

Мадемуазель Бошо действительно рассказала Домбровскому о подозрениях Нико, о том, что Лиза могла несколько лет назад войти в ОПГ «Пантер» и даже стать одним из ее «престижнейших» членов.

– Возможно, ее принудили? – Пытаясь утешить любимого человека, Мари-Энн потянулась к нему и коснулась губами его виска.

«Еще такой молодой, а волосы совсем седые».

– Ты не знаешь ее, – Домбровский прикрыл глаза и покачал головой. – Поверь, ее невозможно заставить. Ее нельзя к чему-то насильно склонить или взять на испуг. С Лизы всегда скатывалась любая грязь, как вода с капустного листа. Просто она – такая. Или, по крайней мере, такой была, пока в ее жизни не появился… этот!

Женщина тяжко вздохнула:

– Ты опять этого актера имеешь в виду? Максим, ну пожалуйста, ну не надо.

– Нет, надо, Мари. – Разговор у них шел на смеси английского, русского и французского. Впрочем, Домбровский прекрасно понимал женщину, та тоже отлично его понимала, порой даже его предчувствовала, и этого им было достаточно. – Да, я имею в виду этого чеха. Или, как сегодня Исаев настоятельно просил его называть, Александра. Нет, ты себе представляешь? Александра! – Домбровский издевательски хмыкнул. – Вот же имечко родители ему выбрали.

– А что не так? – слабо улыбнулась Мари.

– Вообще-то, это имя означает «защитник».

– Ты что, Святцы читал? – не поверила Мари-Энн.

– Да нет. Это меня на сей счет однажды просветил Саня Фадеев. У нас с ним по молодости лет как-то вышел дурацкий, но довольно-таки забавный спор на тему того, почему мы выбрали такую профессию? И что это было, долг, наше призвание или вообще судьба? Так вот, по его словам, Александр – это «защитник», а Максим – «величайший». Каково, а? – Домбровский иронично посмотрел на Мари.

– Ну, второе мне очень нравится.

– Я рад. – Домбровский вроде скривил рот, но сильней сжал руку своей француженки. – Только этот Александр – не Александр, а потрясающе красивый и испорченный сукин сын, причем, единственный в своем роде, кто заставил мою дочь плясать под его дудку.

– Нико найдет твою дочь. Просто доверься ему, – утешая, женщина нежно погладила мужчину по скуле, по волосам. Она уже много раз ему повторяла, что Никас был когда-то по-настоящему увлечен Лизой. Но говорить это снова, сейчас, когда Домбровский разгневан, устал и расстроен? Нет. Для этого лучше выбрать другое, более подходящее время.

– Я не верю ему, – неожиданно отрезал Домбровский, и обескураженная Мари вскинула на него глаза. – В этом деле я верю только Исаеву. Знаешь, – и зрачки в зрачки, как отражение двух зеркал, когда ты видишь себя в глазах другого и понимаешь, что человеку, который любит тебя, можно и нужно довериться, – если бы я мог выбирать между этими тремя, я имею в виду чеха, Никаса и Исаева… если здесь вообще можно выбирать! то я бы предпочел, чтобы выбор Лизы пал на Андрея.

И эта правда была ошеломляющей, особенно с учетом того, что Домбровский не раз и не два грубо указывал Исаеву его место.

– Почему? – удивилась Мари-Энн. – Почему ты за него? Ты же всегда был против него.

– Потому что Исаев, – Домбровский в скупом жесте нежности прижал ее пальцы к губам, – во многих аспектах похож на мою дочь. И он не сдаст ее и не предаст. Кстати, ты в курсе, что у Исаева была связь с одной женщиной? Сейчас она живет в Лондоне, ее зовут Наталья Терентьева. Так вот, он до сих пор оберегает ее.

И Мари-Энн, которая никогда не доверяла исключительно ощущениям, в этот момент остро почувствовала, как кто-то сверху – кто-то, кто сплел их судьбы в одну тугую тонкую нить, готовится одним ударом рассечь этот гордиев узел.

Это ощущение поселится в ней, когда Домбровский из-за телефонного звонка прервет их разговор. Это чувство останется с ней, когда он отвезет ее в «Шереметьево». Это ощущение будет с ней, когда она станет по телетрапу идти одна к самолету. Но реально оно выстрелит в тот момент, когда (Мари-Энн этого не увидит) находящийся от нее за тысячи километров Нико, к которому стекалась вся информация о действиях и деяниях «Пантер», получит отчет о найденном под Лозанной изуродованном теле мужчины.

«Одиннадцать пятнадцать утра».

Еще ночью грек был в Салониках, а теперь уже в НЦБ Интерпол, в Лондоне. Посмотрев на часы и отметив время, Никас прошелся по своему кабинету, на автомате рассматривая его простейшую обстановку, когда о хозяине не скажешь вообще ничего (стандартный письменный стол, кожаное кресло, пара стульев, закрытый шкаф, где Нико хранил кое-какие папки, и сейф, в котором он держал оружие). Однако кабинет имел стеклянную, длинной в стену, панель, из-за которой ты можешь видеть других сотрудников, время от времени перемещавшихся по коридору, зато они не видят тебя (стекло с твоей стороны затонировано). Вспомнив о том, что его ждет, Нико перевел прицельный взгляд на монитор компьютера, после чего вернулся за стол и, устроившись в кресле, принялся неторопливо отщелкивать «мышью» присланные ему фотографии. Тело убитого – сплошная рваная рана. Вместо лица – месиво. Правый локоть трупа неестественно выгнут и вывернут (Нико знал этот прием, когда одним ударом жертве ломают руку). При этом на левой стороне грудной клетки – единственный не тронутый убийцами участок кожи, где имелись две характерные родинки.

«Понятно… Радек».

Нико знал его приметы, как свои пять пальцев. Это он тогда, доказав связь Радека и «Пантер», упрятал Радека за решетку, а позже перевел его в «Орбе», где тюрьма была понадежнее. Но приметы приметами, а факты – весьма упрямая вещь, и с ними ты не поспоришь. Так что набрав помощнице:

– Леа, не принесешь мне кофе? – Нико углубился в таблицу, густо усыпанную специфическими маркерами криминалистов.

Дактилоскопия, ДНК. Анализ группы крови и резус-фактора. Слепки зубов. Макетное воссоздание простреленной черепной коробки. Да, ошибка исключена, это был Радек. По слухам – недоучившийся художник, по профессии – ловкач и криминальный авторитет. А по призванию – обаятельный странный упрямец, который даже на суде отрицал, что он русский, хотя это доказали лингвисты. Внезапно вспомнилась фраза Радека, брошенная им тогда, в зале суда:

– Я не знаю, когда я сдохну. Но мне кажется, что рождаться и умирать – это легко. Трудно бывает лишь жить.

И ведь он жил, этот русский, жил на полную катушку, жил щедро, грешно и творчески. Делал ошибки и совершал поступки. Играл в войну между бесчестьем и честью, возможно, выбрал чью-то улыбку, ради которой пошел на смерть. А может, Радек ушел задолго до собственной гибели из-за того, что когда-то давно убил что-то в себе. Но все эти философские рассуждения – тоже, по сути, догадки, приправленные изощренными словесными кружевами, из-за чего на душе становится муторно и холодно, а после к тебе приходит состояние пустоты. И Нико с головой погрузился в отчет, где были куда более ценные сведения.

Во-первых, на трупе или рядом с ним не нашли документы. Вопрос, почему? Обыватель ответил бы: «Чтобы не оставлять следов». Профессионал возразил бы на это, что тот, кто выбросил тело Радека на побережье Лозанны, хотел, чтобы следствие сфокусировалось не на деталях, а исключительно на опознании трупа.

Во-вторых, имелся анализ одежды, оставшейся на теле убитого. Судя по заключению, всё новое, качественное и купленное в Греции и Швейцарии. То есть тот, или та, или те, кто помог Радеку сбежать из тюрьмы, не только знали его вкус и размеры, но и путешествовали между этими странами.

В-третьих, на трупе уже бывшего Радека был найден карандашный рисунок, испачканный его кровью и грязью гниющей у побережья реки. И надо сказать, медэксперты и здесь провернули неплохую работу. Очистив рисунок от наслоений и кровавых следов, они сумели воссоздать найденные на нем отпечатки пальцев убитого и еще двоих неизвестных мужчин, которые до текущего дня в базе Интерпола не значились. И можно было объявить этих людей в розыск (αχά, ну да, он, Нико, обязательно это сделает!), но что-то подсказывало ему, что этих двоих Интерпол не найдет. Их отпечатки фальшивые.

А вот рисунок был точно сделан Радеком (эксперты сравнили его с офортами и шаржами, которые тот рисовал в «Орбе»). И теперь, кликом «мыши» сдвинув в центр найденное на трупе изображение, Нико уже минут пять как смотрел на обычный портрет весьма необычной девушки. Особенной девушки, у которой было множество масок, еще больше лиц и имен, но ее настоящим всегда оставалось Лиза. Помедлив, Нико щелкнул в центр рисунка, увеличил зум и вывел на монитор ее лицо полностью.

«Красивая? Может быть. Эффектная? Kαθόλου, вовсе нет. Но здесь она просто до невероятного искренняя».

Сердце на мгновение пронзило иглой, и Нико машинально ослабил тугой узел галстука. Такой он не видел ее никогда. Но такой он ее и запомнит. В этот момент кто-то постучал в его дверь. Он обернулся, прикрывая изображение на мониторе краем плеча:

– Да?

Дверь распахнулась. На пороге с улыбкой на губах и с подносом в руках стояла Леа. Двадцать четыре года. Очень хорошая внешность. Блондинка. Родилась в одной из самых состоятельных семей Франции. Ей было шесть, когда ее родители развелись, после чего отец Леа перебрался в Сенегал, где, как сплетничали, очень быстро женился на женщине с темным прошлым. На что его бывшая еще быстрей сошлась с молодым альфонсом, который теперь успешно проматывал ее состояние. Словно в противовес своим безголовым родителям Леа, окончив школу, поступила в Национальную французскую жандармерию, где получила предложение поработать на Интерпол. Так Нико и познакомился с ней. Полгода назад, поддавшись порыву, а может, и обстоятельствам (одиночество, исступленная безответная любовь к другой женщине и чисто мужская неудовлетворенность), он с ней переспал, после чего предложил ей должность своей помощницы. И любовницы.

Но самое интересное заключалось даже не в этом, а в том, что Леа, кажется, влюбилась в него, хотя пыталась ему этого не показывать. И все же «это» проскальзывало в ее жадных и влажных взглядах, в стыдливо опущенных веках и в том, как она всегда пыталась коснуться его хотя бы краем одежды, думая, что он этого не заметит.

– Хорошенькая, – подойдя, Леа кивнула на монитор и пристроила поднос с кофе на стол. – Кто это?

Он перехватил у нее чашку.

– Так, одна прекрасная незнакомка, – отшутился он.

– Да? – Короткая пауза и далее уже с ощутимыми нотками ревности: – А между прочим, она на меня чем-то похожа.

«Похожа?» – он окинул Леа внимательным взглядом. Да, некоторое сходство имелось. У обеих одинаковый разрез глаз и линия губ. Но на этом их общность заканчивалась. У той, что сейчас стояла перед ним с подносом в руках, улыбка была обычной. А у той, другой – полуулыбка Моны Лизы, точно она знала что-то такое, чего никогда не знал и не видел он. И та, другая, была в сотни раз ему ближе.

– Нет, вы не похожи. Ты красивей ее. – А вот это была чистая правда, и Леа вспыхнула от удовольствия. Секунда – и, наклонившись, она жарко шепнула ему на ухо:

– Ты знаешь, что я тебя обожаю?

– Да ладно, – он игриво шлепнул ее по бедру.

Леа присела на стол, покрутила подносик в руках – и:

– Придешь сегодня ко мне на ужин?

– Ты этого хочешь?

– Да, очень хочу.

– Хорошо, я приду.

Леа кивнула и, подхватив поднос, летящей походкой устремилась к двери. Закрывая ее за собой, она жизнерадостно ему улыбнулась. Он усмехнулся про себя: «Как мало, оказывается, надо, чтобы сделать некоторых женщин счастливыми». Но мозг Нико уже работал в другом направлении, и едва за Леа захлопнулась дверь, как он развернулся к компьютеру. Сейчас ему предстояло «осчастливить» еще одного человека. Но не женщину, а мужчину, который в свое время отказался ему помочь и, тем не менее, был ему нужен. Открыв почтовый файл, Нико подумал с минуту и начал бегло печатать:

«Андрей, привет.

Возможно, в прошлый раз ты и я плохо расстались, и мы, не поняв друг друга тогда, теперь не сумеем договориться о совместной работе. Но все-таки я, хотя и предвижу некоторое недовольство со стороны м-ль Бошо (если предположить, например, что ты сдашь меня ей), хочу оказать тебе посильную помощь. Если ты вспомнишь (а ты это помнишь), то в нашу последнюю встречу я говорил тебе, что у девушки, которую ищешь ты, может быть много лиц. Вот то единственное, которое подлинное. Этот портрет нарисован человеком, который мог быть одним из лидеров известной тебе группировки и которому, как я считаю, Л. помогла сбежать из «Орбе». Если тебя интересуют детали побега, запроси эту информацию у своего бывшего шефа. Надеюсь, это приведет тебя к истине».

«Вернее, это то, что послужит тебе хорошим толчком. А теперь то, что придаст тебе нужную скорость».

«Удачи в поисках, Андрей. Но чисто по-дружески предупреждаю, что я постараюсь тебя опередить (смайл).

Тем не менее, с неизменным уважением,

Нико».