Глава 1

– Она вообще живая?

– Она под лошадиной дозой анксиолитиков.

– Да, устроила погром. Что с ней? Буйная?

– Поступила на днях. Утверждает, что её убили!

– Убили? Как это?

Сквозь гул в ушах слышу противный смешок с хрюканьем.

– Крыша поехала.

– Жаль. Такая красивая девушка.

Чувствую тепло. Рука, скользнув под халат, ложится на левую грудь и сжимает её.

– Я бы с ней зажёг! – понижает голос хрюкающий.

– Руки убери, извращенец! Да, симпатичная. Но, как видишь, красотки тоже сходят с ума. Она главврачу чуть ухо не откусила.

«К горлу подкатывает. Сейчас вырвет. Почему так плохо? Не могу пошевелить руками и ногами. Какие тяжёлые веки. Где я? Две головы нависают над моим лицом. Мужчины в белом. Боже, как плохо!»

– Подвинь утку, её сейчас стошнит. Вот чёрт! Набок разверни.

– Как я её поверну? Она привязана!

– Голову подвинь к краю!

– Давай, давай. Вот так. Смотри, чтоб не захлебнулась.

Собираю все силы и, вглядываясь в лица людей в белом, спрашиваю:

– Где я?

Горечь во рту вызывает очередной позыв к рвоте. Отплёвываюсь и морщусь от вкуса желчи.

– Дайте воды, – шепчу, тяжело дыша.

Сердце колотится. Голова гудит. Всё кружится и плывёт. Пытаюсь поднять правую руку, чтобы вытереть рот. Не получается.

– Голову приподними ей.

Тёплая вода с противным запахом хлорки смывает горечь и приводит в чувство. Зажмуриваю глаза что есть силы и раскрываю их так широко, насколько могу. Мужчины молча стоят с двух сторон.

– Где я? – повторяю вопрос.

– Ты в психиатрической больнице.

– Что с моими руками?

– Ничего с твоими руками. Ты привязана, потому что разнесла пол-отделения.

– Почему я здесь?– ничего не понимая, пытаюсь сфокусировать взгляд на одном из стоящих.

– Вопросы будешь задавать врачу.

– А вы кто? – Чувствую, что теряю силы и закрываю глаза. Слабость охватывает всё тело. В ушах звенит. Проваливаюсь в темноту.

Первое, что слышу, когда прихожу в себя – это гул и щелчки. Осторожно открываю глаза. На потолке гудит и моргает лампа. Холодно. Всё тело болит. Руки и ноги привязаны к кровати. Приподнимаю голову – никого. В палате с крашенными в синий цвет стенами я одна. Дверь – железная, с небольшим круглым окошком.

– Пожалуйста, – хриплю, – пожалуйста, помогите.

Слёзы по вискам стекают на серую замызганную подушку. Во рту пересохло. Время тянется. Не чувствую ног. Улавливаю мелодию гудящей лампы.

«Какая-то монотонная параноидальная драма».

Слышу поворот ключа и скрип открывающейся двери.

– Ну, ты как? – Бородатое лицо с зелёными глазами расплывается в улыбке надо мной.

– Помогите! – мой хриплый голос едва пробивается через ссохшийся рот и вязкие слюни, склеившие губы.

– Я тебя переведу в палату. Только давай спокойно. – Бородатый отвязывает мои руки и ноги. – Иначе… – недоговорив, он подхватывает меня сильными руками подмышки и поднимает с кровати. – Идти сможешь?

Машу утвердительно головой и пытаюсь сглотнуть, но всё пересохло, кажется, до самого желудка.

Медбрат крепко обхватывает за талию, кладёт мою руку себе на плечо. Он почти несёт меня. Ноги не слушаются и волочатся по полу. Только иногда успеваю попасть в темп шага несущего.

«Наверное, сейчас ночь».

Длинный, тускло освещённый коридор оказывается пуст. Двери, встречающиеся по обе стороны, заперты. Мы движемся быстро. Я чувствую его тяжёлое дыхание и терпкий запах сигаретного дыма, смешанного с ароматом мужского парфюма.

– Пришли. – Он опускает меня на лавку возле железной двери, достаёт связку ключей и, выбрав нужный, открывает замок.

Затем поднимает меня со скамейки и, закинув на плечо, как скрученный ковёр, затаскивает в комнату. Темно. Кидает на кровать. Железная сетка прогибается и противно скрипит под тяжестью моего тела. Бородатый удаляется, заперев за собой дверь. Лёжа на спине, вглядываясь в темноту. Жду. Чего именно не понимаю, но жду.

«Человек вообще странное существо: всё время чего-то ждёт. Как я здесь оказалась? Что со мной случилось?»

Напрягая память, пытаюсь вспомнить хоть что-то.

Неожиданно в сознании мелькает картинка, как в бешенстве кусаю человека. Чувствую вкус крови во рту. Меня скручивают и волокут по коридору. Колени больно бьются о каменный пол. Противное хрюкающее лицо нависает надо мной. Его рука лезет под мой халат.

Кашель возвращает мысли из обрывков страшных воспоминаний в реальность. В небольшое окошко надо мной пробиваются первые лучи солнца. Поднимаю голову. На кровати напротив судорожно бьётся в кашле старуха, прикрывая рот рукой. Взъерошенные, засаленные седые волосы лежат на её лице.

– Ворон. – Старуха поднимает руку и показывает трясущимся пальцем на окно. Её голос звучит, как скрип моей кровати.

– Что? – Не понимаю и, приподнимаясь, смотрю в окно. На решётке за окном сидит птица. Перевожу взгляд на соседку.

– Кто-то умрёт! – Старуха опускает руку к лицу и откидывает волосы. – Кто-то умрёт! – повторяет она и смотрит в упор на меня.

Мутные глаза сверлят меня взглядом. Жуткое зрелище: горбатый нос и тонкие губы, растянувшиеся в кривой ухмылке.

«Старая ведьма!»

Старуха закидывает голову, сотрясаясь в диком смехе, потом вскакивает и начинает бегать по палате, повторяя: «Кто-то умрёт! Кто-то умрёт!»

Меня колотит от холода и ужаса, который я наблюдаю.

Наконец успокоившись, старуха садится на кровать рядом со мной и берёт мою руку. Я, не сопротивляясь, настороженно за ней наблюдаю. Поднеся мою ладонь к своему лицу, она что-то шепчет. Прислушиваюсь к её словам: «Ты умрёшь, ты умрёшь».

Отдёргиваю руку и отодвигаюсь подальше. Щелчок замка заставляет «ведьму» смиренно вернуться на своё место.

– Выходим на завтрак, – слышу женский голос за приоткрытой дверью.

Встаю, иду к выходу. Выглядываю. Из палат выходят больные, бесшумно шагая за высокой женщиной в белом халате.

«Ведьма» выталкивает меня в коридор и, обойдя, направляется за толпой. Высокая останавливается и оборачивается.

– Тебе особое приглашение нужно? Шевелись! – кричит через весь коридор, обращаясь ко мне.

Все останавливаются и тоже оборачиваются. Лысый мужчина повторяет за высокой, копируя даже интонацию:

– Шевелись!

– Заткнись, Коля! Не нарушаем правила: идём  спокойно! – прикрикивает она.

Лысый виновато опускает голову и замолкает.

Злюсь, но иду вслед за всеми. В столовую, которая находится в конце коридора, вхожу последней.

«Фашистка» – так я решаю называть длинную. Она стоит, дожидаясь меня у дверей в столовой.

– Дорогуша! Ты новенькая, поэтому пока привыкай. Слушай, смотри и впитывай. Два раза не повторяю, поняла? – Её глаза, сверкая злобой, впиваются в меня. Голос звучит притворно ласково, но последний вопрос вбивается мне в уши, словно гвоздями.

Здесь же возникает дикое желание ударить ей кулаком в нос. От Фашистки так и несёт властью и презрением. Сдержанно киваю, опуская глаза, которые выдают моё тайное желание, и быстро прохожу к раздаче. Каша в железной тарелке и чай, цветом больше напоминающий мочу.

Оглядываюсь: крашенные в мрачный, грязно-зелёный цвет стены, на полу коричневая старая плитка со сколами, справа от входа замечаю одно окно с решёткой внутри и снаружи. Насчитываю пять небольших деревянных столов на четверых, и почти все они уже заняты.

Нахожу свободное место рядом с лысым Колей и женщиной с длинными чёрными кудрявыми волосами, местами сбившимися в колтуны. На ней грязный цветной халат с дыркой на плече. На лице брюнетки красуется огромный, во всю щеку, шрам. Прерывая трапезу, она поворачивается и без особого интереса смотрит на меня своими пустыми глазами.

– Привет. – Поочерёдно оглядываю женщину и лысого, быстро уплетающего содержимое тарелки.

Коля, не поднимая глаз, отрицательно качает головой. На руке у женщины, между большим и указательным пальцем, замечаю небольшую татуировку синего цвета: надпись «Бритва». «Бритва» – такое прозвище я даю брюнетке со шрамом – толкает меня локтем в руку. Понимаю: разговаривать запрещено.

«Что за правила. Мы что, в тюрьме?»

Пресная, безвкусная холодная каша. Такой же чай. С трудом заталкиваю в себя еду, осознавая, что другого варианта не будет. Оглядываю присутствующих – чавкающих с одинаково пустым взглядом людей, похожих на зомби.

Также в тишине все возвращаемся в свои палаты.

Ведьма запрыгивает на кровать и отворачивается к стенке. В моей голове немного проясняется.

«Итак, мои выводы: я в психбольнице, в отделении для тяжёлых больных. Мужчины и женщины находятся вместе. Здесь нет «торчков» или таких, кто просто косит от армии».

Размышляю, встав на кровать ногами и положив руки на подоконник. Летнее солнце греет моё лицо. Закрываю глаза и наслаждаюсь этим моментом.

– Приём лекарств. – Звучит голос позади.

Вздрагиваю: не услышала, как Фашистка вошла к нам в палату. Нехотя опускаюсь на кровать.

– Я в порядке, мне не нужны таблетки, – тихо говорю ей, глядя на пару белых пилюль в протянутой руке.

– Рот открывай! – Голос Фашистки звучит с угрозой. Она скалится, и на её передних зубах остаётся след от красной помады.

– Для чего эти таблетки?

– Я тебя предупреждала, что повторять не буду? Вась!

В двери тут же появляется мужчина-шкаф с закатанными рукавами. Останавливается в дверях, упираясь своими огромными ладонями в бёдра. Его лысый череп блестит под лампой.

– Что, Марина Степановна?

– Помоги дорогуше. – Фашистка перекладывает таблетки в ладонь подошедшему медбрату.

– Я сама! – Протягиваю руку.

– Рот открывай! – Подойдя ко мне вплотную, Вася бесцеремонно хватает левой рукой за волосы на затылке, запрокидывает голову и толкает таблетки в рот, заливая водой из стакана.

Давлюсь, но глотаю.

«Твари, – сжимаю кулаки, но сдерживаюсь. – Против Васи не попрёшь».

Ведьма уже сидит на своём месте с открытым ртом и радостно принимает выданную ей порцию лекарств. Вася с Фашисткой выходят из палаты, смеясь.

Сознание мутнеет. Моя злость превращается в апатию. Появляется заторможенность. Не могу собраться с мыслями. Клонит в сон.

– Эй! Вставай! – С трудом открываю глаза. Тело ватное. Ведьма трясёт меня за плечи. – Вставай!

Я пытаюсь подняться, но присесть на кровати удаётся лишь с третьей попытки.

– Есть! Эта звала! – Тянет за руку Ведьма.

Встаю, но от слабости падаю на пол, больно ударяясь плечом. Ведьма хватает меня подмышки и тащит по полу, в её глазах я вижу страх. Собираю все силы и встаю на ноги.

– Всё, всё, я могу сама!

Наша палата – последняя в коридоре. Плетусь за всеми, качаясь. Фашистка одаривает леденящим взглядом в дверях столовой, получая в ответ такой же взгляд от меня. Чуть заметно усмехается, подчёркивая своё превосходство.

Трясущейся рукой расплёскиваю суп из воды с картофелем, морковью и луком. Бросаю эту затею. Беру стакан с так называемым чаем и залпом вливаю в себя. Встаю и плетусь к выходу.

– Сейчас идём на прогулку, переоденься. – Слышу знакомый голос.

В коридоре меня догоняет бородатый и протягивает аккуратно свёрнутую одежду серого цвета. Ловлю себя на том, что радуюсь его появлению. Улыбаюсь, беру одежду и иду в палату.

Нагретая солнцем лавочка кажется троном в сказочной стране. Деревья шелестят на ветру своими ярко-зелёными листочками, перешёптываясь с кустарниками шиповника. Лишь территория, огороженная высоким забором с колючей проволокой, омрачает пейзаж раскинувшейся лужайки с цветущими бархатцами. Кто-то из больных ползает по земле и ловит кузнечиков, остальные бродят по специально отведенной для прогулок площадке или сидят на лавочках.

«Отличная компания, Яна».

В груди ёкает.

«Я вспомнила своё имя!»

Вскакиваю с лавочки и подбегаю к бородатому, который одновременно наблюдает за всеми гуляющими.

– Я-я!

Он внимательно смотрит на меня с ожиданием услышать, что же меня так взбудоражило.

– Что? Говори.

– Я должна поговорить с врачом! – выдыхаю.

– Ты скоро встретишься с ним. Как только у него заживёт ухо, – усмехается бородатый.

Меня немного успокаивает его ответ.

– Может, даже завтра. – Кладёт он свою руку мне на плечо. – Иди гуляй.

Отхожу в сторону, пытаясь вспомнить свою фамилию и при этом не забыть имя.

Дни в больнице идут медленно. Силы меня покидают: утекают в прожжённые от таблеток дыры. Лекарства гасят во мне жизнь. Я чувствую, как превращаюсь в овощ. Впрочем, когда дежурит бородатый, он не заставляет пить таблетки. Вкладывает мне их в руку и уходит. В эти дни голова более ясная. Бородатый – единственный человек, проявляющий хоть какое-то сочувствие. Каждый раз, когда выходим на прогулку, он выносит мне чашку кофе. Божественный напиток. Наслаждаюсь им, отпивая небольшими глотками.

Самый яркий и в то же время тихий момент – это прогулка. Сижу, развалившись на лавочке, наблюдаю за пчёлами, роящимися над клумбой. Солнце щиплет меня за щёки, чтобы я пришла в себя.

– Сегодня после прогулки идём к Тарасу Петровичу, – объявляет бородатый, садясь на лавку рядом и протягивая мне кофе.

– Кто это? – спрашиваю и тут же понимаю, что совсем отвыкла разговаривать.

– Главврач.

– «Жертва?»

– Ага. Твоя дальнейшая жизнь здесь зависит от него.

– Царь, сего заведения? – горько усмехаюсь.

– Что-то вроде того. Держи себя в руках.

– Угу.

Отпиваю глоток. Закрываю глаза от наслаждения. Божественный вкус напитка на мгновение переносит куда-то далеко. Я чувствую прохладный ветер, который гладит меня по волосам, утешая. В памяти мелькают отрывки воспоминаний, как в старом чёрно-белом кино: круглый столик, звук скрипки. Он приближается и вливается в мой мозг знакомой мелодией. На столе две чашки с кофе и какой-то десерт. Мужская рука держит кольцо. Я протягиваю свою ладонь, чувствуя волнение и трепет во всём теле. Кольцо скользит по моему безымянному пальцу. Мягкие губы прижимаются к моим губам. Моё сердце сжимается. Тоска и страх охватывают всю меня: и внутри, и снаружи. Холодок пробегает по спине. Я вжимаюсь в лавку, подтягивая колени к лицу. Слёзы застилают глаза. Ком застревает в горле. В голове крутится одна страшная мысль. Это слово – одиночество.

Разговаривать сложно. В голове всё путается, язык шевелится медленно. Но, собравшись с мыслями и силами, я всё же спрашиваю:

– Как я здесь оказалась?

– Не знаю. Я заступил на дежурство уже после твоего поступления.

После прогулки отправляемся к главврачу. Идём мимо столовой. Бородатый достаёт ключи, долго возится с замком. Проходим в следующее отделение. Больные сидят на лавках вдоль палат: кто-то играет в карты, кто-то в лото, некоторые читают. Двери в палаты открыты. Никто не обращает на нас внимания. Совсем другой мир.

Ещё одна дверь, за ней – коридор с кабинетами. Доходим до нужного кабинета с табличкой «ГЛАВНЫЙ ВРАЧ».

Мой сопровождающий стучит в дверь и, поворачиваясь ко мне, серьёзно произносит:

– Держи себя в руках!

– Угу, – киваю, входя за ним в кабинет.

Яркий солнечный свет, бьющий в глаза, заставляет прищуриться.

– Кто здесь у нас? – наигранно протягивает главврач, вставая из-за стола.

– Здравствуйте. – Опускаю глаза в пол, замечая заклеенную пластырем мочку его уха.

– Я смотрю, тебе лучше. Присаживайся. – Главврач кивает на стул возле стола. Сам встаёт у приоткрытого окна, скрестив руки на груди.

Послушно сажусь, косясь на бородатого. Тот одобрительно кивает.

– Иди, Серёжа. Я справлюсь. – Тарас Петрович смотрит внимательно, пытаясь проанализировать моё состояние по внешним признакам.

– Я за дверью, если что!

«Серёжа… А я даже не спросила, как его зовут».

Ощущаю себя очень уязвимой. Маленькой, неказистой девочкой, которая что-то натворила и сама не может понять, что именно.

– Ну что? Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Тарас Петрович, усаживаясь обратно в своё кресло напротив и беря в руки папку.

Тарас Петрович – худощавый, с козлиной бородкой и редкими седыми волосами, аккуратно зачёсанными назад. Отполированные ногти, идеально выглаженный белый халат. На вид – лет шестьдесят. Он внимательно вчитывается, хмуря брови.

«Профессор, мать его!»

 Волнуюсь. Тихо произношу:

– Я вспомнила, как меня зовут.

– Да что ты говоришь? – протягивает театрально Профессор. Ну, и как же нас зовут?

«Идиот!»

У него противный, блеющий голос, и он жутко меня бесит. Но я сдерживаюсь и хоть и неуверенно, но всё же отвечаю:

– Яна. Как я здесь оказалась? – стараюсь говорить спокойно, несмотря на поднимающееся чувство недоверия и тревоги.

Смотрю в упор. Замечаю, как забегали его зрачки под очками. Повисает пауза.

Профессор резко прерывает молчание. Я вздрагиваю от неожиданности.

– Тебя в лесу возле пещеры увидела группа туристов. Ты кричала и билась в истерике. Когда тебя привезли сюда, ты вела себя как разъярённый зверь. Доказывала, что тебя убили, – врач откашливается и трогает заклеенное ухо. – Это если вкратце.

– Убили? – Удивлённо пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь, но память как будто стёрта. – Вы выяснили, кто я? У меня есть родственники? Меня разыскивают? – спрашиваю с последней надеждой. Голос надламывается.

Я замолкаю, чтобы не показать свою безысходность, слабость и отчаяние.

– Мы пытались. Но ты как будто не существуешь! Тебя нет в Интернете. Полиция тоже не смогла ничего выяснить. – Врач пожимает плечами. – Таких бедных потеряшек, как ты, у нас много, – улыбается Тарас Петрович, но в его глазах я вижу только леденящий душу холод.

Взгляд у этого человека совсем недобрый. Его ухмылка с явной издёвкой поднимает во мне очередную волну ярости.

– Попробуйте поискать по имени, – предлагаю я, отворачиваясь, потому что не выдерживаю испытывающий взгляд Профессора.

Стараюсь не показывать ему своё настоящее отношение и настрой.

– Ты думаешь мало Ян на свете? – усмехается он.

Затем главврач встаёт из-за стола и опять подходит к окну. Прищуривается от яркого солнечного луча. Замирает на несколько секунд, закрыв глаза в наслаждении. Боюсь заговорить, разозлить его тоже боюсь. И еле сдерживаюсь от соблазна разодрать ему физиономию. Но всё-таки решаюсь: