Пролог

В мире 45 тысяч аэропортов. И в разы больше взлётных полос, в разы больше мест, пригодных для посадки, хранения и заправки малых летательных аппаратов. Лиши их неба, Янос. И они останутся ползущими тварями.

Согласно моим расчётам, за этот год я уничтожил уже 250 миллионов особей.

Но они всё равно оказывают сопротивление.

1

Много лет назад, в том небольшом городе, где я жил, на главную площадь пришёл мужчина с канистрой бензина, облил себя и – поджёг.

2

Люди проходили по площади рядом с мужчиной, не обращая на него внимания.

Канистра тяжёлая била его по коленям, неудобная, мешающая. А он упрямо шёл прямо к центру площади с напряжённым лицом, как монолитной головой – уставленной в линию своего маршрута. Прочие рядом, не в пример ему, целенаправленному в обречённости – беззаботно меняли темп шага, разговаривали, искрили в жизнь.

Монотонно мигал жёлтый сигнал светофора в тупом повторе. Длинная очередь из автомобилей по крайней полосе не могла свернуть налево – уступали несущимся непрерывным потоком автомобилям навстречу.

Улица центральная, многополосная. Дорожный инспектор ещё не появился, светофор продолжал мигать.

Это из-за жары. Выбило что-то в электросети города и – очередь из машин не двигается. Дрожал пьяно калёный воздух от металла кузовов, пахло сухой пылью.

Чёрная обмотка руля жгла пальцы. Из воздуховодов дуло горячим. Тёк пот. Солнце жарило маркую приборную панель. Кондиционер давно сломался и давно следовало его починить.

Я стоял в середине затора, отпуская педаль тормоза на доли секунд, продвигаясь очень медленно. Сознание вязло. Рука механически переключала радиостанции – любая музыка была шумной, досадной своей неуместностью. Я будто на этом перекрёстке находился сотни лет, а не несколько минут.

Скучающим наблюдателем я смотрел на мужчину. Как он упрямо шёл через людей, волочил тяжёлую канистру. Смутно думалось, что его бы следовало остановить. Но если он просто выполняет какую работу? Несёт бензин для, допустим, генератора. На нём грязная одежда: выцветший комбинезон, неуместный плотностью в такую жару…

Затем мужчина застыл, поднял канистру над головой, облил себя и – поджёг.

Сначала те, кто проходил рядом – оторопело кинулись прочь. Потом те, кто поодаль – кинулись к.

Я же, будто проснувшись, будто тело знало, что делать – вдавил педаль акселератора, развернулся поперёк встречного потока и въехал на парковку площади, остановившись перед высоким бордюром.

Я выбежал из машины, из багажника, точными движениями, достал огнетушитель. Красный производственный, большой, порошковый. На вид и по определению – тяжёлый, но периферийно ощущался слишком лёгким в моих руках. Но тогда я не обратил на эту «лёгкость» должного внимания.

К горящему мужчине уже подбежал один из обступивших его, стал сбивать пламя курткой резкими взмахами. Огненные капли разметало в стороны бисером. Те, падая на неровную тротуарную плитку, продолжали гореть пламенем то сине-зелёным, то ядовито оранжевым, переливаясь.

Окружающие расступились, боясь.

К горящему мужчине подбежал я. Тот истошно визжал от боли, но стоял как вкопанный, расставив руки, будто распяли его. Пахло палёным мясом, растопленным жиром и промасленной тканью. Комбинезон растёкся по нему, плавясь, стекая.

Я дёрнул чеку огнетушителя, направил раструб и стал тушить.

Пена вырывалась струями, шипя. Мужчина заметался, размахивая руками принялся уходить от меня, подкошено валясь в стороны, вскрикивая, шугая визгливую, полную страха и осмысления толпу. Приходилось бегать за ним.

«Ударить бы его по голове», – подумал я злобно.

Раструб шланга огнетушителя издал горловые звуки, затих.

Обугленная гуманоидная фигура, в лохмотьях, чёрная, неузнаваемая, лежала, подёргивая прижатыми к животу в коленях ногами, сучила ими, пыталась обнять руками, в судорогах вытягивая их, мычала как животное.

У меня пересохло во рту, я попытался откашляться (не выходило – гарь не пропадала), выронил пустой огнетушитель и вскользь заметил: на красной его блестящей глади – вмятины от моих пальцев. Будто корпус был сделан не из твёрдой стали, а из нечто податливого, мягкого.

Внутри вдруг стало (появилось) нечто яркое, сильное, огромное и серьёзное.

Всё больше оно окутывало: кожа дубела и в камень обращало тело. Распирало силой, как невидимо будто я вырос над этой площадью, толпой людей, снующих в непонимании, едкого запаха дыма и жара от солнца.

Первозданная материя, сжатая большим взрывом, коллапсирующая, взрываясь, открывая себя и поглощая – выжгла изнутри, заставив выдохнуть.

Краткий проблеск физической, простой мысли – «уйти отсюда».

Я двинулся к своей машине. Быстро, словно надо было срочно бежать.

3

Эпизод с моим героическим поведением показали в новостях, опубликовали в интернет-каналах.

Трясущееся изображение с камеры смартфона и чёткий дикторский голос.

Трясущееся изображение с камеры смартфона и лаконичное описание текстом под.

Смотреть на это было неприятно.

(На следующий) в свой выходной день, проснувшись, я лежал несколько часов, собираясь встать, апатично ощущая, как от волос ещё пахнет горелым.

Хотелось лежать вечность. Да смотреть на яркое солнце в окне испепеляющее, лучом разрезавшее комнату, подсвечивающее мерно оседающие пылинки.

В дверь постучали настойчиво и грубо. Беспрерывно. Снова – и ещё раз.

И ещё раз, поднимая, заставляя и – пробуждая.

На пороге – полицейские. Двое непрошенных в синеватых мундирах.

Лист показаний, кончик гелевой ручки, мелькающий в стороны, дежурные вопросы, канцелярский планшет, блик на металлической пружине.

Нелепо поблагодарили меня за проявленную бдительность, нелепо объяснили, что нашли по номеру машины, сухо предупредили, что следователь ещё может вызвать на допрос, а если так станется, то и на суд («пока в качестве свидетеля»).

Уклончиво и коротко ещё немного вопросов, уточнений, предположений, взмахов фуражками, почёсываний головы козырьками, ходьбы в ботинках по ковру из стороны в сторону.

И они ушли.

Стоило запереть дверь как —

Стук. На этот раз робкий тихий, но – настойчивый.

С мокрыми, в красных прожилках, комках туши, глазами в морщинах женщина. Она сказала, что её муж умер, так и не приходя в сознание, что у него остались двое детей и она не знает куда обращаться и что делать. Кем был её мужу я? Почему я оказался там и были ли мы с её мужем знакомы раньше? А может, вы были с ним заодно? Её лицо странно менялось на части времени, становилось то озлобленным и подозрительным, то просящим и подобострастным. Я отвечал, как есть: что просто проезжал мимо, пока ехал с работы домой. Она не поверила мне и не собиралась уходить пока бы не получила простой рецепт избавления от давящего на неё, она напирала, пытаясь войти.

Зажужжал мой смартфон. Это был следователь. Он спросил про огнетушитель: мой ли, откуда, почему так смят? Я ответил, подняв ладонь в сторону женщины – что «мой, из багажника и смят от нечеловеческой силы, появившейся в момент стресса». Далее я сообщил, что ко мне домой пришла жена погибшего и есть ли какие-либо вопросы к ней? Следователь живо поинтересовался, зачем она пришла, как долго она у вас, были ли вы знакомы с ней раньше? Я попытался передать трубку женщине, но та развернулась и торопливо сбежала. Следователь многозначительно помолчал и снова принялся задавать те же самые, как в начале разговора вопросы. Я покорно ответил на них точно также. Меня пригласили на допрос и пообещали вручить повестку.

Заперев дверь, пройдя на кухню, стоило мне налить себе выпить (бутылка-бокал), как стали звонить на смартфон прочие.

«Коллега, как проходит день? Видели тебя в новостях, как себя чувствуешь? В понедельник выйдешь? Не забудь, у нас совещание, проблемных вопросов по проекту много, в этом квартале у нас…»

Я залпом выпил и подумал, что нужно пройтись и купить новый огнетушитель. Без езды с ним могут и оштрафовать.

Звонок-смартфон. Расспросы журналиста, что снимает выпуск про социальную напряжённость, невыплату зарплат и самосожжения. «То есть – вы понятия не имеете, кто был тот человек? А как вы думаете, в контексте ситуации, но не по теме протеста…».

Пока я послушно отвечал – налил в бокал выпить ещё.

Звонки – родные.

Звонки – друзья.

Звонки – бывшие женщины.

Завтрак. Бутылка-бокал.

По стеклу смартфона поползла от угла трещина – маленькая, еле заметная.

Я и не думал, что это событие («рядовое», «незначительное», «неинтересное») так займёт весь мой выходной день.

…нас ведь ещё восемь миллиардов.

…главное, оказывается, не умереть; а как умереть – им это было интересно.

Бутылка-бокал.

Звонок – руководитель. «Ты – молодец. В понедельник совещание, не забудь».

(совещание из-за их денег, это делается только из-за их денег, это простой процесс – сначала делаешь то, за что дают деньги, потом тратишь и так – серо и пресно идёшь в понедельник)

Звонок – следователь. Несколько уточняющих вопросов (те же самые).

(вопросы-ловушки с целью дать какой-то ясности его делу; неприятное ощущение – привкус кислоты)

Звонок – не хочешь встретиться, обсудить наедине?

(это лишнее, лишний ненужный процесс беспокойства, мне бы в тишине…)

Звонок.

«По теме этого протеста…»

(кому какая разница…

но кто я, чтобы определять это?)

По толстому стеклу бутылки понизу, где сжимала ладонь – крошечные молнии. А потом бутылка рассыпалась, будто из трухи. Стекали через пальцы остатки жидкости, смешивая, смывая на пол крошечные осколки, бликующие спектром.

Я разжал ладонь – ни порезов, ни следов, ни царапин.