Он подводит меня к столу и отодвигает стул. Легко усаживает на него, все это время не переставая касаться шеи. Остановившись за спиной, поглаживает горло, ключицы, играет с волосами, все дальше и дальше забираясь пальцами под воротник… А у меня в ушах продолжает звучать уверенно произнесенное им: «Моя Таня». Как будто все это очень серьезно для Рыжего. Или мне так только кажется? После Вовкиного трусливого и осторожного: «Ну вот, мам, пап, мы приехали», – сказанного еле слышно в удивленные лица родителей. И куда решительнее мне: «Ты только не пугай их сильно, хорошо? Они и так не в восторге от того, что мы вместе. Ты же знаешь…»
Знаю. А потому не понимаю, как можно так легко играть словами? Мнимыми чувствами? Жестами, в конце концов? Даже преследуя цель? Это как театр, а я, каким бы трагикомиком в юбке ни была для Рыжего, – актриса никудышная. Это все равно, что назвать его при знакомстве с отцом «Мой Рыжий».
Мой Рыжий. Только мой.
О, Господи!