© Янина Казликина, 2025

© Издательский дом «BookBox», 2025

Часть первая. Переводчица

 
Для пьянства есть такие поводы:
Поминки, праздник, встреча, проводы,
Крестины, свадьба и развод,
Мороз, охота, Новый год,
Выздоровленье, новоселье,
Печаль, раскаянье, веселье,
Успех, награда, новый чин
И просто пьянство – без причин!
 

С. Маршак, «О пьянстве»

В начале июля тысяча девятьсот восемьдесят второго года я посетила свой университет в последний раз, чтобы получить диплом и попрощаться с нашими преподавателями. Преподаватели пришли не все. Да и понятное дело: они тяжело переносили эти минуты расставания со своими бывшими студентами.

Вот и стали мы молодыми специалистами! Чем занимается филолог-германист, мы представляли себе смутно. Многие еще в процессе обучения работали переводчиками в «Интуристе» или в «Спутнике». Большая часть выпускников работали в университетской библиотеке и оставались там. И уж совсем немногие планировали отправиться в школу. Я не знала, куда мне пойти. Я не чувствовала в себе никаких особых наклонностей. Мне просто нравился немецкий язык, и я уже вполне себе сносно читала и понимала литературу в оригинале. Мне нравилась романтическая проза Теодора Фонтане, мистические рассказы Генриха Кляйста, деревенская проза Эрвина Штриттматтера и Марии фон Эбнер-Эшенбах. Но больше всего мне нравилась немецкая драматургия начала XX века: Бертольт Брехт, Макс Фриш, Петер Хакс, Хайнер Мюллер и опять-таки Эрвин Штриттматтер. В ленинградских театрах шли пьесы Б. Брехта. Его пьесы привозили театры, которые приезжали в Ленинград на гастроли. Очень редко, но иногда к нам приезжали немецкие театры из ГДР и выступали в стенах Ленинградского ТЮЗа. Я сидела в зале, абсолютно погруженная в происходящее на сцене, и не замечала течения времени.

Чтобы попасть на преподавательскую работу в школу с углубленным изучением немецкого языка, надо было побегать и, кроме того, иметь рекомендации от университетских преподавателей. Некоторые наши выпускники отправились в эти школы. Я почему-то решила не торопиться с таким выбором. «В обычную школу меня и так возьмут», – думала я. Мне хотелось поработать переводчиком. Чтобы получить должность переводчика, надо было устроиться на какой-нибудь крупный завод или концерн. Так я оказалась на заводе турбинных лопаток, который в 2000-х вместе с АО «Ленинградский Металлический завод», АО «Электросила», АО «Калужский турбинный завод» и ЗАО «Энергомашэкспорт» образовали концерн «Силовые машины».

История завода берет свое начало с 1964 года, со строительства «Северной базы» – крупного специализированного предприятия по производству турбинных лопаток. Чуть позже «Северная база» была выведена из состава АО «Ленинградский Металлический завод». Так был создан «Ленинградский завод турбинных лопаток». Какое-то время он функционировал самостоятельно и обеспечивал лопатками турбостроительную промышленность страны. Развивалась научная база завода, специалисты предприятия освоили новые технологии изготовления уникальных лопаток из титанового сплава. И в 1981 году было образовано ПО «Ленинградский завод турбинных лопаток» имени 50-летия СССР.

Мне повезло: это было новое, формирующееся предприятие, где нужны были разные специалисты, в том числе и переводчики. В конце лета 1983 года я пришла на этот завод.

В 2000 году была основана российская энергомашиностроительная компания АО «Силовые машины», в состав которой и вошел наш Завод турбинных лопаток (ЗТЛ). Концерн находится на четвертой ступеньке в мировом рейтинге по объему установленного оборудования, имеет крупнейший в РФ инженерно-конструкторский центр и обеспечивает собственную страну и двадцать других государств мира качественным энергетическим оборудованием. С концерном сотрудничают многие зарубежные компании и фирмы.

* * *

В отделе кадров сказали, что меня возьмут на работу переводчиком только при одном условии: в моей трудовой книжке будет совсем другая запись!

– Что значит «другая запись»? Какая? – поинтересовалась я, округлив глаза.

– Вы будете у нас работать подснежником, – ответил кадровик и широко улыбнулся, видимо, довольный произведенным эффектом. – Вы будете числиться инженером, но выполнять обязанности переводчика. Понятно?

– Понятно, – ответила я. – Ну подснежником так подснежником. – Тогда я не задумалась, чем все это потом мне аукнется… Так я и оказалась на этой «цветочной поляне»!

В нашем отделе работала группа «переводчиков-подснежников» и еще ряд специалистов, которые занимались представительством завода. В отделе работали над изданием книги о заводе, писали статьи, заметки в заводскую малотиражную газету, разбирали фотографии, вели картотеку. Часть сотрудников готовили экспонаты для выставки: документы и предметы. Отдельная группа специалистов занималась погрузкой, разгрузкой и установкой этих экспонатов на отведенных для этой цели площадях. В наш отдел входила заводская библиотека, где можно было разжиться специальной литературой, отдел изобретений и рационализации производства, а также отдел патентной информации.

Переводчики занимали большой угол в светлом помещении с окном во всю стену на одиннадцатом этаже. Угол был отгорожен от других сотрудников книжными стеллажами, на которых стояли словари и лежали разные папки.

У стены стояли три больших письменных стола, за одним из них сидела Милана Федоровна, переводчица с французского языка, вторым языком которой был немецкий. Работала она на заводе со дня его основания. Милана полностью соответствовала своему имени: была очень позитивной и симпатичной женщиной. Она часто сокрушалась, что с французским ей мало удается работать: французы приезжают редко. Иногда приезжают швейцарцы. Швейцарцы, как известно, говорят на четырех языках, в том числе и на французском. А кроме этого, разумеется, на немецком, итальянском и даже таком редком языке, как ретороманский. А так, работа не пыльная, жить можно.

Я села за стол в середине ряда, впереди Миланы Федоровны.

Передо мной стоял еще один стол, у которого пока не было хозяина. Рядом со мной стояли два стола, и за ними сидели Леонид Петрович и Сергей Витальевич (или просто Сережа). Сережа уже успел поработать за границей. Сразу после окончания университета уехал в Пакистан и работал там переводчиком английского языка в советском посольстве. Вернулся в страну, чтобы жениться, и собирался туда снова, но уже как семейный человек. А пока суд да дело решил поработать на заводе. Леонид Петрович владел одинаково хорошо английским и немецким. Он дружил с Сережей, они вместе часто подрабатывали на разных технических выставках.

В самом дальнем углу стеллажей расположился Вадим Сергеевич – он был настоящий полиглот! Говорил на английском, французском и итальянском языках, по чуть-чуть знал несколько европейских языков и упражнялся в написании китайских иероглифов.

Я хорошо владела немецким, французским – так себе. Работать я, однако, начала с французским. Ох, намаялась! Язык знала плохо, да и технический перевод – не «Путешествие Нильса с дикими гусями». Это абсолютно другой язык! То же самое случилось и с немецким. Я свободно читала романы Ремарка и не понимала ни слова в простейшем техническом тексте. Пришлось засесть за терминологию. Мне очень помог Вадим Сергеевич. Поначалу я просто переводила технические тексты: договоры, письма, которые нам приносили из других отделов. На мои переводы никто не жаловался. Я научилась переводить, соблюдая не только грамматику, но и стилистику деловых бумаг. А потом стала выходить в цех, где собирали и устанавливали закупленное в Европе оборудование.

Цеха оборудовали металлообрабатывающими станками с программным управлением. Тогда это был высший пилотаж! Турбинные лопатки для самолетов, например, обрабатывали на швейцарских станках по копиру. Станки были небольшие, красивые. Работали бесшумно. Я стояла в цехе и пыталась понять, какие детали на этом станке я знаю по-немецки.

Такие слова и фразы, как «подача», «рабочий стол», «охлаждающая жидкость», «скорость вращения шпинделя» и еще ужас сколько непонятных слов, ничего мне не говорили…

Я должна была видеть их в реальности: этот шпиндель, эту жидкость, откуда она идет и куда, этот рабочий стол, на котором крепились детали, и понять их функции в процессе обработки… Постепенно я выучила самую частотную терминологию, и моя речь на немецком языке становилась все уверенней.

Переводческая группа у нас была большая и продолжала расширяться. Руководство завода частенько ездило в страны, откуда к нам поступало оборудование. Ездили без переводчиков, так как переводчиками их обеспечивала принимающая сторона. Думаю, что такая «экономия» потом выходила заводу боком. Хитрые капиталисты так и норовили подсунуть нам некачественный продукт.

* * *

Оборудование привозили в основном из Швейцарии, ФРГ, Австрии, Франции и ГДР. Мне удалось поработать со всеми представителями этих стран. Монтажники из центральной Германии (ФРГ) были самые критично настроенные по отношению к нашей стране. Называли нас «развивающейся страной». В то время как все наши газеты писали о Советском Союзе, как о стране развитого социализма. На вопрос, почему они приехали работать в Советский Союз, отвечали откровенно: «Потому что это выгодный контракт». Советский Союз платил золотом за их оборудование. Не всегда это оборудование было качественным, иногда возникал вопрос о компенсации. И что тут начиналось! Самое интересное, первым делом они начинали обвинять переводчика, мол, раз они сделали что-то не так, значит это переводчик неправильно перевел. Или начинали обвинять наших специалистов, кто ездил на фирму и принимал станки, мол, видели очи, что выбирали: «Почему на месте не высказали свои претензии? А теперь вам не нравится наше оборудование? Вы же инженеры, надо было сразу смотреть, что берете! Нет уж, купили – пользуйтесь тем, что купили. Мы смонтировали все как положено».

Когда я составляла протокол на завершающей стадии монтажа, они буквально диктовали мне, что я должна писать в протоколе! Я не могла согласиться на такое и тоже ругалась с ними. Но в конечном итоге находили компромисс: писали в протоколе, что деньги они получат только в том случае, если их инженеры приедут и еще раз посмотрят станок. Ох, они и злились!

Все эти монтажники были простые люди: они копили свои трудовые деньги, чтобы купить себе где-нибудь в Германии домик или завести ферму и жить на пенсии безбедно, на своем хозяйстве. Все они работали на частных фирмах. Там больше платили. Особенно хорошо оплачивались командировки за границу. Наша страна и наши люди их совершенно не интересовали. Когда им предлагали поехать в Пушкин, Павловск, Петродворец, всегда отказывались. Видимо, не очень образованные люди были. Или боялись, что с них плату взыщут, хотя им объясняли, что это совсем бесплатно, так сказать, бонус от завода. Мне иногда казалось, что их информировали там, у себя, чтобы они особо никуда не ездили, мол, хотите вы того или не хотите, но вам могут напомнить, что вы сделали «хорошего» в этой стране в годах этак 1941–1945… Может, кто-то из них и так помнил, что их отцы и деды когда-то сровняли эти пригороды с землей, и было стыдно снова все это вспоминать. Экскурсоводы всегда подчеркивали, что фашисты все здесь разрушили, интерьеры вывезли, в том числе и янтарную комнату. Не знаю, но негатив от них сквозил такой, что наше общение было всегда очень коротким, без растекания мыслью по древу…

Но приезжали и другие люди. Я чувствовала, что относились они к нам с большим уважением и симпатией, даже в чем-то завидовали. Их поражали наши льготы: и образование у нас бесплатное, и здравоохранение, и жилье. «О! Какие у вас социальные гарантии! Да, заработная плата маленькая, но зато какие социальные гарантии! И люди у вас общительные, добрые, приветливые! У нас такого нет. У нас никто ничего никому не подскажет. У нас люди закрытые, даже улыбаются редко».

С товарищами из ГДР было проще всего. Они сразу спрашивали, где можно купить дефицитные вещи, которых не было у них. Так, с одним товарищем мы долго бегали по Невскому проспекту, искали театральный магазинчик. Нашему гостю срочно понадобились пуанты для дочери. Она училась у него в хореографическом училище. Любящий «фатэр» закупил девочке аж три пары этих пуантов! Очень был доволен. Ну еще бы! Прославленный русский балет!

Однажды к нам приехал онемечившийся чех по фамилии Гавличек, а звали его Густав. Он чуть-чуть говорил на русском. Сильно возмущался нашими порядками, разводил руками и вопрошал: «Что такое? Почему?»

По натуре он был типичный ловелас, женский угодник. Он мне все уши прожужжал о своих похождениях. Густав мне напоминал персонажа из рассказа Надежды Тэффи «Виртуоз чувства», который по сюжету пытался охмурить молоденькую девушку. Густав тоже постоянно находился в поиске, кого бы ему охмурить? Сначала он пытался охмурить меня! Но со мной был дохлый номер, поэтому он знакомился и охмурял кого-нибудь на стороне. Густав Гавличек постоянно жаловался на меркантильность русских женщин: «Прихожу к одной, а она сразу же потребовала у меня подарок! Что такое? Почему? Я, конечно же, не с пустыми руками пришел, но нельзя же так сразу с порога подарки требовать…»

Я подумала: «Скажи спасибо судьбе, что рядом с этой женщиной не оказался какой-нибудь амбал, который бы разделал тебя как бог черепаху и отправил в гостиницу, оставив тебе на память пару фингалов!» А вслух сказала:

– Ну, наверно, вы долго не виделись, женщина соскучилась… Ей не терпелось узнать, с чем вы к ней пришли.

Если романтическое свидание по какой-то причине у него срывалось, он мог целый день жаловаться, ворчать и приговаривать, какой он несчастный, провел день один-одинешенек (mutterseelenallein)! Я, по всей видимости, должна была выказывать ему глубочайшее сочувствие, но я на него смотрела, как на клоуна, которому, конечно же, было скучно и неуютно в чужой стране. Но есть же музеи, театры, кинотеатры. В конце концов, сходи туда и не будешь «один-одинешенек»!

Но была в нем одна хорошая черта: он был чрезвычайно добродушен и не злился. Что бы не происходило в цехе, как бы не складывались дела по монтажу – не зверел и не ругался.

Как-то раз мы с ним пошли обедать в нашу столовую. Было лето, стояла теплая погода. Наша официантка накрыла на стол и стала разливать суп в тарелки. Густав уже вооружился ложкой и что-то эмоционально рассказывал. В это время над столом пролетала муха, и то ли в порыве эмоций Густав прямо на лету эту муху сбил ложкой, то ли муха сама потеряла равновесие и спикировала прямо в его тарелку! Я застыла в ожидании: что сейчас будет? Густав уставился в тарелку, где муха, замочив крылья, пыталась выбраться из мокрого плена…

– Was? Eine Fliege? O! Das macht's nichts. Die deutschen Fliegen fallen auch in die Suppe!^[1] Он взял салфетку, вытащил муху и прямо на салфетке положил ее на окно, чтобы бедолага просохла и, возможно, вновь обрела возможность летать. И как ни в чем не бывало принялся хлебать суп! Словом, добродушный был парень Густав Гавличек!

Но не всегда все проходило так лучезарно в моей работе. Как-то раз после отпуска я пришла в цех, одетая в легкое штапельное платье без рукавов и в широкополую шляпу в тон этому платью. В руках я тащила пятикилограммовый арбуз. Подходя к бытовке, увидела, что там толпится народ: наши люди и три немца. Когда я уходила в отпуск, мы коротко познакомились, но я никого из них не запомнила. Меня обещали заменить, даже не интересовалась кем.

Оказалось, что это был наш инженер из какого-то отдела – то ли технолог, то ли конструктор. Я заметила, что немцы сидят какие-то хмурые и недовольные. Курят и на меня смотрят, как коты на мышь! Я, вся такая летняя, легкая, отдохнувшая, улыбнулась во все тридцать два зуба и говорю:

– Hallo! Ich heisse Janina. Ich bin Dolmetscherin und stehe Ihnen zur Verfuegung. Wie geht's? Wie steht's?^[2]

Обычные дежурные фразы. Наверно, все было бы ничего, но я слишком переборщила с этими дежурными фразами, да еще такая вся веселая! Возможно, я произвела впечатление совершенно несерьезной особы, вычурной и легкомысленной… Немцы, все как один, на меня уставились. Кто-то сказал:

– О, der Sommer ist da!^[3]

Другой продолжил:

– Endlich hoere ich eine richtige deutsche Rede! Ich bin schon muede mit Haenden und Fuessen zu sprechen…^[4]

А еще один, хмурый и неулыбчивый, мрачно так выдал:

– Es geht, solange es steht…

Я не буду переводить эту фразу. Скажу только, что это игра слов с сексуальным подтекстом. Немец, наверно, думал, что я не пойму… Я же стояла пунцовая, как мои платье и шляпка. Душная, жаркая волна предательски накрыла меня с головы до ног, вышибая из глаз слезы.

Я понимала, что люди они не шибко грамотные, работяги, одним словом. А я-то должна была подумать, как себя правильно представить! Сама нагородила черти что, а теперь хоть сквозь землю провались! Я молча подала одному из них арбуз. Теперь пришел черед смущаться немцам. Тот, который похвалил мой немецкий, приобнял меня, сердечно поблагодарил и даже погладил мою шляпку, как будто я маленькая девочка. Для меня это был хороший урок: маска официоза надолго прилипла ко мне.

* * *

Однажды меня вызвали в первый отдел и попросили сопровождать группу монтажников из Австрии. Группа состояла из двух человек. Это были не совсем обычные иностранцы. Они оба были женаты на русских женщинах, живших в Австрии. Одна из этих заграничных жен приехала вместе со своим мужем. Руководитель первого отдела прочитал мне лекцию, как я должна себя с ними вести, на что обратить особое внимание и так далее:

– Переводчик всегда знает больше других, – говорил он. – Вы не должны замалчивать любые факты, вы должны мне все докладывать…

Я считала, что все эти рекомендации носят формальный характер, и не обращала на них внимание. И, кроме того, я не Рихард Зорге, я просто переводчица, а если еще точнее – проводник чужеземцев по территории нашего завода. Все их добрые и не очень дела я фиксировала в своих протоколах, и руководство их читало. Чего же боле?