Часть I

Человек смертен, но это было бы ещё полбеды.

Плохо то, что он иногда внезапно смертен.

«Мастер и Маргарита» Булгаков

Марго

Я смотрела на девушку в гробу сверху вниз, но как только приблизилась к ней, чтобы оказаться лицом к лицу и рассмотреть детальнее, картинка тут же расплылась и исчезла. Меня вышвырнуло из сна. Бессознательно я вдохнула ртом, как при выныривании, но не почувствовала, чтобы воздух заполнил горло и грудную клетку. Чьи-то голоса отдалялись и затихали. Какие-то звуки ещё застыли рядом, повторяясь глухим эхом. Я пыталась вслушаться в слова, но не смогла разобрать речь – словно она была на другом языке. Кто-то что-то шептал. Или причитал? Или плакал… Я не понимала, где низ, а где верх, не чувствовала рук и ног, отправляла в мозг сигнал «открыть глаза», но веки по-прежнему были опущены. Наверное, так себя ощущают астронавты в открытом космосе без тянущей вниз гравитации.

Но даже будучи в положении полной дезориентированности, я не чувствовала страха. И тут я задумалась: а хоть когда-нибудь мне было страшно? Хотя бы раз в жизни! Казалось, я ничего никогда не боялась.

Воспоминания из жизни мелькали передо мной, то ускоряясь, то замедляясь. Не так, когда возвращаешься мыслями и видишь какой-то эпизод, – эти воспоминания были практически осязаемыми, я проживала их ещё раз, но уже другими эмоциями, цепляясь за те чувства, которых вовсе не помнила.

Ко всему прочему, сейчас я воспринимала и себя иначе. Словно к штурвалу выбралась незнакомая ранее часть меня. Думала, мне удалось принять все свои личности, даже те, которые я намеренно прятала от родных, от друзей, от общества. Но эта часть меня скрывалась где-то очень глубоко. Кто я теперь? Этот вопрос засел в подкорке, всплывая каждый раз вместе с воспоминаниями, как бегущая строка в телевизоре. И ответ, которого я так жаждала, наконец прозвучал: «Ты маленькая часть большого Духа. Душа, которая ещё не стала частью нематериального начала. Ты ещё помнишь своё тело и выглядишь так, как выглядело оно». Но этот голос не похож на мой внутренний – тот, которым я слышала свои мысли. Наверное, я просто начала приходить в себя после чего-то ужасного, случившегося со мной: несчастный случай? Я была уверена, что этот голос принадлежит кому-то осязаемому, а не звучит в моей голове.

Какое-то время я ничего не видела, кроме своих воспоминаний, и не слышала даже свои мысли. И по-прежнему не ощущала своё тело. Но тут как будто рассеялся туман, и перед глазами проявилось… пустота? Я находилась в комнате – без окон, дверей и очертаний стен – в горизонтальном положении. Что удивительно, ведь если бы я была в больнице, то очнулась бы в лежачем положении. Я выставила руки вперёд – обычные ладони, обычные пальцы. Опустила голову – ноги, колени, ступни. Всё это моё – человеческое. Я была босиком в длинной рубашке, цвет который из-за обилия белых оттенков в комнате отдавал в серый. Рубашка закрывала руки до запястий и ноги чуть выше колена. Пуговиц спереди не было. Я обернулась и опустила взгляд вниз – слава богу, и на спине она не завязывалась. Этой рубашке и белой комнате почти удалось убедить меня, что я спятила и нахожусь в психлечебнице.

«Ты ещё помнишь своё тело и выглядишь так, как выглядело оно…»

– Кто это сказал? – произнесла я. Вот эти слова точно принадлежали мне. И этим голосом я слышала мысли в своей голове.

«Я», – прозвучало в ответ.

– И как я, по-твоему, должна догадаться? – Я взмахнула руками, но так и не ощутила их тяжести. – Что за…?

«Сначала ты будешь меня только слышать. Потом увидишь. Позже…»

Я недовольно фыркнула, а потом будто попала в водоворот: меня закрутило, я вновь зажмурилась, борясь с приступом тошноты – ком в горле ощущался вполне реально, а когда открыла глаза, увидела комнату…

…где в гробу лежало моё тело. Над ним склонилась женщина. Я подплыла ближе и узнала в ней свою мать. Она скорбела и плакала, сжимая неподвижную ладонь моего тела. Я – так и не осознав, кто я теперь – не чувствовала ничего: ни страха, ни жалости, ни скорби. Свеча, которая спокойно горела возле моего портрета на столе, с моим приближением стала искрить.

«Энергия Души очень сильна вне тела. Ты можешь потушить эту свечу, стоит только подумать об этом», – всё тем же незнакомым приглушённым голосом пришёл ответ.

Но я не стала об этом думать. Подплыла ещё ближе к своему телу и заглянула в лицо. Наверное, сейчас я проснусь… Смахну с ресниц этот слишком правдоподобный сон и забуду о нём, как забывала обо всех кошмарах…

– На кого ты меня оставила! – всхлипывала мать, поглаживая ладонь моего тела и вытирая свои щёки чёрным траурным платком, повязанным на её шее.

Я не сомневалась, это были похороны. Мои! Похороны! Но как так вышло, что я – кем бы я ни была, чёрт возьми – присутствовала на них?!

Я почувствовала, как к горлу подступил… – нет, не страх! я по-прежнему ничего не боялась – ком злости, я ощутила его горький привкус, а вот свои руки, которые обхватили горло, я так и не ощущала.

Свеча затрещала сильнее, что привлекло внимание тех, кого не было в комнате. Они стали заходить сюда и заполнять маленькое пространство своей скорбью ко мне и жалостью к матери. Их эмоции я ощущала, а свои – нет.

В некоторых из присутствующих я кого-то узнавала, с кем была знакома при жизни: родственников, знакомых, соседей, коллег по работе. Имена слетали с губ, когда мимо меня проплывали их лица. Эти лица были серые, словно картинку перевели в чёрно-белые тона, по их щекам стекала скорбь. Эти слёзы высохнут через девять дней. Или через сорок. Может быть, через год.

Резко, словно меня кто-то подбросил вверх, я оказалась у потолка и смотрела на головы присутствующих. На своё неподвижное тело в гробу, которое расплывалось перед глазами. На макушку матери, которая подёргивалась с каждым всхлипом.

Голоса отдалялись, стихали, переходили в шёпот и вовсе замолкали.

После был крематорий. Моё тело не закрывали крышкой и не предавали съедению червям, не засыпали горстями земли и не ставили на мне крест. Здесь и сейчас это всё мне безразлично, но я вспомнила, что при жизни это было важно – я не хотела традиционных похорон. Понятия не имею, как маме удалось запомнить это, вряд ли она предполагала, что будет хоронить свою дочь. А я даже не помню, когда при ней упоминала об этом. Ведь мне было всего двадцать три года. В этом возрасте не думают о смерти и уж тем более не оставляют указаний о своих похоронах.

Открытый гроб медленно заехал в печь. Вспыхнул огонь. Загорелось моё тело. Но здесь я снова ничего не почувствовала. Для меня весь этот ритуал длился меньше секунды, но я услышала шёпот из толпы: «Это был самый тяжёлый час в моей жизни…» Там прошло уже больше часа. Время здесь текло иначе. Что быстрее секунды? Миллисекунда? А ещё быстрее? Микро? Нано? Атто? Я не знала подходящего определения.

Огонь ещё не потух, а люди стали выходить из комнаты. Кто-то подходил к матери и выражал соболезнования. Кто-то молча касался её плеча. Я смотрела на её дрожащие руки и по-прежнему не ощущала жалости или сострадания к ней. Я только подумала о том, почему ничего не чувствую, как снова прозвучал голос:

«Ты больше не связана с ней».

– А с кем я связана? – Сорвалось с языка, и я машинально приложила обе ладони к губам, но меня никто из присутствующих не услышал.

«С тем, что осталось от тебя».

– После меня уже ничего не осталось… – Я взглянула на языки огня. – Теперь я могу уйти?

«Ещё не время…»

– Почему я не чувствую ни рук, ни ног… – тихо сказала в пустоту я.

«Твоя душа весит предположительно двадцать один грамм».

– Я слышала об этом эксперименте¹, – я задумчиво осмотрела скорбящих родственников и друзей. – Так значит… я Душа?

«Которая ещё не стала частью нематериального начала».

– Если я умерла… – Наверное, я почти сразу приняла это как данность, как обычно принимала всё, что со мной происходило: уволили с работы, бросил парень, перед носом уехал нужный автобус, но я не понимала одного: – …почему я не исчезаю? Я что… призрак?

Моё предположение нарочно осталось без подтверждения или опровержения.

Несколько дней после похорон я была рядом с мамой. Она много плакала, мало спала и почти ничего не ела. Я злилась. И в первую очередь на себя: я ничем не могла ей помочь – ни обнять физически, ни поддержать словом. «Родители не должны хоронить своих детей», – повторяла мама, глядя на мой портрет. Я каждый раз отвечала ей: «Никто не застрахован от смерти». И это спокойствие, которое мне при жизни было не свойственно, казалось таким несуразным сейчас. Как можно быть такой равнодушной к слезам своей матери? Но разве призрак умеет по-другому…

Когда маме отдали урну с моим пеплом, и она отвезла её на кладбище, я тоже осталась там. Возле урны мама поставила мой портрет с чёрной лентой. На этой фотографии я скорее ухмылялась, чем улыбалась. Не знаю, почему мама выбрала именно её, можно было выбрать получше. В последний год жизни я красилась в рыжий – оттенок корицы, а на этом фото тёмно-каштановые пряди спадали на круглое личико. И такие же тёмные глаза выражали абсолютное безразличие. Неудачная фотография. Я даже не помню, когда она была сделана.

Тут мне безразлично, какую фотографию будут рассматривать люди, волей случая оказавшиеся возле моей могилы.

В день, когда урна заняла своё место на кладбище, кроме матери были ещё родственники и знакомые. Они подходили к могиле и оставляли букеты живых цветов. При жизни мне редко дарили цветы. Но как бы долго люди не рыдали, бросая взгляд на мой портрет и шепча «Такая молоденькая…», всё равно настал момент, когда возле урны не осталось никого. Все ушли. Я же не двинулась с места.

Я не знала, сколько времени прошло со дня моей смерти. Единственным человеком, кто всё ещё навещал меня, была мать. И я приходила на её зов. Она чувствовала, что я рядом, но не видела и не слышала. Она разговаривала с пустотой, как сумасшедшая. Убирала могилку, уносила засохшие цветы, оставляла свежие. Если я не появлялась возле урны, то уплывала в нематериальность – словно засыпала. Больше не было той комнаты, как и не было других, таких же как я.

Я думала… когда наступает последняя минута, загорается свет. Кто-то – Бог или Ангел, не знаю, – зовёт за собой, на его голос нужно идти… Вот только никакого света не было. Никакой последней минуты не было. Как не было и того, кто б позвал.

– Так ты Бог? – вслух спросила я, глядя вслед маме, которая вновь призвала меня своими слезами к урне.

«Нет», – быстро пришёл ответ.

– А Он существует?

«Конечно. Как и ты. Как и я».

– А кто ты?

«Твой Ангел Хранитель».

– Как выглядят Ангелы Хранители?

«Извини, я пока не могу тебе показаться. Ты ещё не готова».

– Ну а хотя бы ответишь на некоторые вопросы?

«Задавай», – прозвучало тише.