© Сизов В. Н., 2016

© ООО «Издательство «Яуза», 2016

© ООО «Издательство «Эксмо», 2016

* * *

 
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
 
 
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.
 

Иона Деген (1944 г.)

Пролог

Из неопубликованных воспоминаний Маршала Советского Союза Шапошникова Б. М. (АИ)

«…В конце декабря сорок первого года в ходе обсуждения дальнейших планов наступления наших войск на Калининском, Западном, Центральном и Брянском фронтах Сталин напомнил мне о письмах, хранившихся у него. В свое время материалы тех писем нам серьезно помогли. Вот и теперь Иосиф Виссарионович предлагал мне вновь воспользоваться сведениями оттуда.

Говорить о том, что те письма давали нам ответ на все вопросы, глупо. Мы пользовались ими как справочными материалами, так как целый ряд событий, описанных в них, не нашли своего отражения или были нами своевременно не допущены. Например, прорыв войск 2-й ТГ в тыл Юго-Западного фронта, захват Брянска и т. д. Автор писем к Сталину, по моему мнению, будучи долго оторванным от своей исторической Родины, не смог предусмотреть великого патриотизма нашего народа, его веру в Победу над врагом. Не смог он предусмотреть массовый героизм и подвиг советского народа на оккупированной территории. Например, рейд по немецким тылам сравнительно небольшой оперативной группы войск НКВД, захват ею в плен Гудериана, уничтожение целой плеяды выдающихся полководцев Германии, создание Слуцко-Бобруйского кармана, героическая оборона Смоленска и Могилева, восстание в Минске. Что дало возможность советскому командованию своевременно подготовиться к обороне Москвы, накопить необходимые стратегические резервы и уничтожить врага.

Верил ли Сталин изложенному в тех письмах? Я думаю, что до конца нет. Но то, что он их хорошо изучил, могу утверждать. Об этом говорили его закладки и пометки на страницах писем. Слишком уж там был пессимистический вариант развития ситуации для наших войск. Тем не менее надо отдать должное профессиональной подготовке автора, его аналитическим способностям, предусмотревшего еще задолго до войны возможный сценарий боевых действий и указавшего на возможные ошибки при проведении тех или иных операций…

…С учетом того, что складывавшаяся в тот период обстановка на советско-германском фронте в целом соответствовала описанному в письмах, мы воспользовались анализом возможных ошибок, совершенных нашими и германскими войсками в ходе проведения Ржевско-Вяземской стратегической наступательной операции 1942 г. Благодаря этому нам в значительной степени удалось осуществить многое из задуманного в ходе Сычевско-Вяземской, Торопецко-Холмской, Ржевской наступательных операций войск Калининского фронта, Минской и Вяземской воздушно-десантных, Можайско-Вяземской наступательной операций войск Западного и Центрального фронтов…»

Глава 1

Из воспоминаний красноармейца Пономарюка Андрея Станиславовича (АИ)

В армию меня призвали по мобилизации в июле. У нас в артели я был лучшим краснодеревщиком, поэтому директор наш Семен Григорьевич никак не мог с этим согласиться. Все «бронь» в горкоме партии пытался мне сделать как нужному в производстве человеку. Да не вышло, все равно призвали. Так попал я в саперы. Под Смоленск. Батальон наш там оборонительные укрепления строил.

В плен попал в августе. Нашему взводу тогда поставили задачу восстановить разрушенный авианалетом мост. Приказ нам тогда был срочно все исправить, так как войска выходить из окружения там должны были. Мы приехали, посмотрели, что к чему. Нужно было заменить часть настила и столбов. По-хорошему там работы той было часа на два, а вот времени-то столько и не было. Наши вроде как уже на подходе были, и требовалось ускорить работы. Вот только народа у нас для этого мало было, а помогать нам было некому. Охрана моста во время налета погибла. Взводный в деревню, что в пяти километрах стояла, поехал насчет помощи узнать. Ну, а мы делом занялись. Ребят погибших в воронке похоронили. Потом в рощу, что неподалеку была, я с десятком парней пошел бревен напилить. Управились быстро. Напилили и назад несем. Только мы к мосту подошли и бревна на землю положили, а тут немцы на всей скорости на бронетранспортере подъехали. Стоят, хохочут, руками показывают, чтобы мы, значит, продолжали работу. А у нас оружия с собой нет. Мы его, чтоб не мешало в работе, на телеге сложили. Тех, кто решился бежать, немцы из пулемета положили. Осталось нас стоять у моста от взвода всего двенадцать человек. Немцы опять руками показывают, мол, работайте, делайте свое дело. Пришлось делать, жить-то хочется. Мне тогда всего 25 лет было. Сначала мы одни работали, затем к немцам подкрепление пришло, в том числе и их саперы. Обер-лейтенант немецкий посмотрел, что и как мы делаем, похвалил, своих солдат на помощь прислал. Так что через два часа мост был готов, и немцы через ту речушку переправились. А наш взводный так и не появился. За работу немцы нас накормили, паек дали, разрешили погибших парней похоронить и как были с инструментами и вещами к себе в тыл отправили. В сопровождение дали двух своих раненых. Так мы до сборного пункта пленных и топали. Держали нас от остальных пленных отдельно в небольшом бараке. Обер-лейтенант, оказывается, записку своему командованию про нас написал, что мы специалисты хорошие. Вот немцы нас и использовали по специальности, на разные работы посылали. Чаще всего мосты да дома ремонтировать. За это кормили из своего котла, куда как получше других пленных, одежку какую-никакую давали. Старшим у нас был знающий русский язык, прихрамывающий на левую ногу пожилой немец. Он и за охранника, и за переводчика, и за начальника в одном лице выступал. Нас сам не обижал и другим в обиду не давал. Посредником в меновой торговле выступал. Я от скуки из остатков материалов поделки всякие вырезал, а он их менял у своих сослуживцев на продукты, папиросы или вещи для меня. Ну и себя и своих друзей не забывал, частенько просил какой-нибудь подарок сделать. Глядя на меня, и остальные наши мастеровые стали делать поделки да менять. В общем, по сравнению с другими пленными неплохо мы жили. Мастеровой человек – он нигде не пропадет. Я в немецком языке очень даже поднаторел, часто сам с немецкими инженерами и специалистами говорил.

В октябре нас под Оршу послали чинить железнодорожный мост, что партизаны взорвали. Дело было уже привычное, да вот я в реку упал. Слава богу, выплыл и свой инструмент не потерял. Простыл, не без этого. К тому времени у меня уже немецкие документы были. Поэтому лечиться определили в немецкий госпиталь. Там несколько палат для русских помощников имелось. Обслуживали нас русские и немецкие врачи. Хорошо лечили, дело быстро на поправку шло. Однако вскоре нас в Минск было решено эвакуировать, так как мест для прибывающих с фронта раненых и больных не хватало.

По дороге наш поезд был подорван и обстрелян из леса, часть вагонов сошла с рельсов и опрокинулась. В том числе и тот, в котором находился я. Раненые и больные посыпались с полок. Так получилось, что на меня сверху упал очень крупный немец с открытой раной на теле и почти придушил своим весом. Я его с себя аккуратно сдвинул и положил рядом. Вылезти из-под него хотел, да не совсем получилось. Смог я только слегка приподняться и его под себя слегка подтолкнуть. Слишком уж он крупный был, зажал мне руку своим телом, кровью меня всего измазал. Я слабый еще был от всех переживаний и сомлел. Так нас и нашли лежащих рядом. Спасатели посчитали, что я немца того собой прикрыл, так как рядом с нами трое немецких солдат убитыми оказалось. Немец тот был большим чиновником из организации ТОДТа. За его спасение мне выдали 200 рублей премии, а когда выписали из госпиталя, то направили в рабочую команду на склад ТОДТа в Минске.

Работало нас на складе всего полсотни человек – русских, украинцев, белорусов. Жили мы своим тесным мирком. Тут, в отличие от других рабочих команд пленных, нам за работу платили деньги, выдавали неплохой продовольственный паек и рабочую одежду, практически не охраняли, давали возможность еженедельно помыться в бане. Бригадиром у нас сначала был Рудольф, выдававший себя за поляка, жителя западных областей Польши. Но это было неправда! Евреем он был чистокровным! Уж чего-чего, а евреев я во Львове насмотрелся и могу лучше гестапо определять, где еврей, а где поляк. Хотя они все там и перемешаны и сами не знают, кто есть кто. Нехороший и злой человек, вот что я о нем могу сказать. Вел себя он в отношении нас хуже, чем сами немцы. Те 7 ноября нам бутылку водки и небольшой шмат сала передали, а этот гад у нас постоянно воровал из пайки. Ну да бог шельму метит! В конце ноября его забрали на службу в охранную дивизию.

Хоть выход в город у нас был свободный, специальный пропуск для этого выдали, ходить нам было некуда. Если только на рынок купить что-нибудь из вещей. Деньги, что мы получали, я откладывал на будущее. Краж и побегов у нас не было. Да и куда бежать? Кругом же немцы, а с местными мы почти не общались. О том, что в Минске подполье готовит восстание, мы не знали, так как целый день были заняты на погрузке-разгрузке и ремонте. Немцы на католическое Рождество нам на всех выставили пару бутылок водки. Еще дали каждому по пачке своих сигарет и пирогу с капустой, а следующий день объявили выходным. Вечером мы постирались, выпили, закусили и легли спать пораньше. Проснулись, когда на складе начался бой. Караул восставшие быстро скрутили. Там и было-то всего десять пожилых солдат. Из казармы нас не выпустили, оставив под охраной часовых из числа подпольщиков. Правда, несколько человек из нашей команды, чего-то испугавшись, сбежали через окно в уборной.

К обеду появились чекисты, которые занялись нашей проверкой. Мне и остальным парням скрывать было нечего, присягу мы не нарушали, никого не предавали. Я следователю все без утайки рассказал, как в плен попал и где находился, чем занимался. Чекистов больше кто сбежал интересовали. Я, что о них знал, поведал.

Вечером нас отправили на сборный пункт, где присоединили к группе бывших пленных из «Пушкинских казарм», зачисленных для службы в штурмовой полк комиссара Григорьева. Привезли на окраину города, всех сводили в баню, постригли под машинку, а тем, у кого не было вещей, выдали обмундирование: брюки, гимнастерку, шинель, ремень, шапку, варежки, ботинки с портянками и обмотками. Часть вещей были трофейными, с немецких складов. Прямо на заснеженной лесной поляне при свете костров нас разделили на батальоны, роты и взводы. Назначили командиров из числа чекистов-штурмовиков. Ротным к нам поставили опытного товарища, орденоносца младшего лейтенанта Прокудина. Очень скоро мы в роте поняли, как нам невероятно повезло. Прокудин оказался очень хорошим командиром. Во время боя он всегда был рядом и все свои силы направлял на решение трех главных задач: безоговорочное выполнение приказов вышестоящего командования, максимальное сохранение личного состава роты и обучение военному делу своих подчиненных.

При получении оружия мне досталась самозарядная винтовка Токарева – СВТ, делающая десять выстрелов без перезарядки. Сначала это понравилось, но уже очень скоро стали ясны ее недостатки: повышенная чувствительность к малейшей грязи. Чистить винтовку приходилось иногда по несколько раз в день, а во время боя это было очень некстати. Так я и тащил эту дуру, пока не обзавелся трофейной винтовкой «Маузер».

Под утро следующего дня мы участвовали в атаке и захвате города Заславль. Охрану станции и лагеря для военнопленных там держали две немецкие роты охранной дивизии и железнодорожники. Узнав о восстании в Минске, немцы в Заславль еще подкрепления прислали, вот они и засели в окопах, что от летних боев остались. Рано утром под минометную канонаду нас бросили в атаку. Первую атаку нашего батальона немцы отбили. Не очень охотно парни в атаку пошли, не добежали до врага. Под пулеметным огнем залегли на поле, а потом и отступили на исходные. Даже раненых с поля не забрали. Только «штурмовики» за окраину городка зацепились, дрались в городских кварталах и рвались к железнодорожному вокзалу.

Нас, тех, кто уцелел в атаке, собрали в перелеске, дали минут двадцать отдохнуть и снова бросили в бой. За нами развернулась пулеметная рота, поддержавшая нас в новой атаке. Во время нее мы бежали в сторону противника, стараясь оттеснить его и заставить выйти на поле под огонь полковых минометов. Неожиданно из немецкого окопа выскочил высокий пожилой унтер-офицер. Увидев невдалеке нашу пехоту, он сразу же буквально нырнул обратно. Я ближе других находился к нему и, не задумываясь, прыгнул в тот же окоп. Немного пробежав и вскинув винтовку, хотел было выстрелить, но немец внезапно исчез за очередным поворотом. Пробежав еще метров тридцать и несколько развилок, я окончательно потерял противника из виду и приостановился, чтобы понять, что делать дальше. Неожиданно сзади послышалось дыхание бегущего человека. В нескольких метрах от себя я увидел штык-нож винтовки того самого унтер-офицера, за которым чуть раньше гнался сам. Уберечься от удара не оставалось времени, и я почти бессознательно упал. В тот же момент по телу скользнуло холодное железо, рядом прогремел выстрел, и меня обдало чем-то горячим. Это были кровь и мозги немца, которого сверху в упор застрелил бежавший недалеко от меня командир роты, видевший немецкого унтер-офицера и меня, бросившегося за ним. Сейчас я могу смело утверждать, что остался жив только благодаря умелым действиям нашего комроты. Мы закрепились в захваченных траншеях, а чекисты-«штурмовики», поддержанные танками и артиллерией, окончательно выбили врага из города в чистое поле. Где их и добили. После этого нас оставили в городе в качестве гарнизона, для получения пополнения и обучения.