У СТУДЁНОЙ РЕКИ

Молодой человек стоял на краю огромного сооружения – плотины ГЭС, перегородившей ущелье многомиллионными кубами бетонного конгломерата. Под ногами сложной изломанной жизнью жила река – могучий Енисей втягивался плавно в створы плотины с одной стороны и выскакивал как ошпаренный и обезумевший от боли многоликий зверь с другой. Грохот многих сотен тысяч, миллионов тонн воды – непрерывный и могучий, как вой вепря, совершенно несравнимый, с чем либо, давил на сознание, вызывал и восхищение, и невольно подступающий ужас. Плотина только строилась, перегородив одно из ущелий Западного Саяна, и до её пуска было около полугода, о чем свидетельствовала гигантская, несколько метров высотой, надпись, вывешенная прямо на скале:

«До пуска ГЭС осталось 156 дней», но казалось, что построить плотину за время, отведённое заранее, не представляется возможным, столько вокруг строительства и самой плотины было всего временного, неухоженного, шаткого.

Плакат висел на скале, на многометровой высоте и было непонятно, как менялись ежедневно цифры в раме, напоминающей стадионное табло у футбольного поля в районном городишке, по мере убывания срока наступающего события − пуска ГЭС. Но огладывая гигантскую бетонную плотину и нагромождение строительного железа вокруг, невероятные масштабы строительного процесса, перестаешь удивляться такое мелочи, как трудность замены цифры на скале или отсутствию надежных ограждений на самом краю строящегося гигантского сооружения.

Студенту Статиславу со спутником, ‒ штатным геологом партии, следовало преодолеть высоченную плотину по шатким лестницам и далее следовать в полевую геологическую партию на берегу таёжной реки, впадающей в Енисей выше по течению.

Река та, звалась гордо, – Кантегир.

На обратной стороне плотины у деревянного причала уже ждала путников длинная, узкая, элегантная своими плавными обводами и с загнутым дерзко вверх носом, смолёная дочерна лодка.

Савич, так величали хозяина лодки, был из местных. Слыл лодочник и охотник знатоком шумных студёных рек, спускавшихся к Енисею стремительными потоками с крутых склонов Саян, преодолевая многочисленные перекаты и «трубы-дудки», − узкие, как горловина каменного кувшина, места в русле реки. Беснующаяся вода несла дикую неукротимую энергию молодых гор, стремительно отплясывала на отмелях, буравя водоворотами скалистые берега и двигая камни, непрерывно что-то перестраивая и совершенствуя в конструкции русла.

Река была полна рыбы – ленками, тайменями, но в основном хариусами, натренированными быстрыми и студеными реками до такого физического совершенства, что пойманного пятнистого красавца невозможно было удержать в руках, так он бился, демонстрируя неукротимую мощь изящных форм и жажду свободы.

Вновь прибывшие, живо расселись в лодке. Савич, добродушно оглядел пассажиров и, кивнув крупной головой, как бы соглашаясь сам с собою, оттолкнул нагретый солнцем причал жилистой и сухой рукой. Лодка легко пошла по воде, а отчалив от мостков, Савич запустил мотор. Лодка сразу без раскачки стремительно пошла против течения, и в разговоре выяснилось, что лодочник теперь здесь на реке самый ходовой хозяин и мастер. Самым ходовым Савич стал после того, как отчаянный и неведомый пассажирам лодки Дедюхин не вернулся из тайги, а его разбитую лодку обнаружили через пару недель за третьим порогом свирепого Кантегира. Тело самого Дедюхина не нашли, но в том месте на берегу, где обнаружили лодку, соорудили высокий лиственничный крест, который так и стал зваться «дедюхинский». Также теперь называли и порог на реке – мало кому поддающийся при подъёме против течения реки третий порог Кантегира.

Дедюхин был и остался личностью, почитаемой местными рыбаками и охотниками и после гибели, а, учитывая его былые свершения, уже стал человеком-легендой. Из уст в уста передавалось предание о том, что Дедюхин всегда сам строил лодки, знал из чего и как их делать, ведал секретами ремесла и его лодки были лучшими в округе по своим ходовым качествам.

Савич, постукивая по борту своей лодки широкой ладонью, подчеркнул, – строил сам, но под приглядом Дедюхина. Подобная аттестация была лучшей рекомендацией лодке. Дедюхиным была построена добрая половина местных лодок, а другие более или менее удачно скопированы с его творений. Личная лодка Дедюхина, тем не менее, оставалась вне конкуренции – столько в неё было вложено труда и таланта мастера. Обводы лодки были идеальны: симметричны и обтекаемы, а возможности удивительны: лодка прекрасно держала поток и волну, была устойчива, вместительна, легка в управлении и прочна. От лодки в этих таежных горных местах зависело не то, что многое, – зависело в тайге на реке всё, ибо иной, кроме сноровистой реки, дороги среди молодых Саянских гор не было. Быстрые студёные потоки тестировали суденышки жестоко. Например, закупленные геологической партией неплохие для равнинной реки дюралевые «Казанки» в здешних местах не могли подняться по Кантегиру и пары километров, и в первом же скоростном потоке встали, натужно ревя мотором. Более мощные моторы спасали мало – в первой же дудке – узкой стремнине, «Казанку», при попытке пройти поток, снесло вниз, а затем нещадно раскрутило водоворотом.

Савича был заметным лодочником: несколько раз ходил за второй «чумной», как говорил сам Савич, порог, а третий преодолел только дважды, но по доброй воде, когда основные речушки и ручейки Саянских гор несколько мелели и поили свирепую реку умеренными дозами, что несколько успокаивало строптивую воду.

Теперь, оказавшись на службе в партии, и зная досконально здешние места, Савич доставлял новых сотрудников на место дислокации геологической сезонной партии экспедиции «Байкалкварцсамоцветы», штатного геолога Михаила и студента Стаса, прибывшего на практику. Михаил вернулся из отпуска и прибыл в партию, которая с весны разместилась в Саянах для поисков коренного месторождения нефрита, а также для изучения и отработки найденного в этих местах месторождения жадеита. Это всё были породы ценных ювелирно-поделочных камней, что зарождались в гипербазитовых массивах Саянских гор. На реке геологами были обнаружены валуны нефрита: окатанные рекой огромные камни лежали у воды, подобно смоляным тушам грузных морских зверей – сивучей и моржей, лоснясь на солнце. Главной же задачей геологов был поиск коренного месторождения этого ценного ювелирно-поделочного камня. Интерес представляло и небольшое проявление жадеита, которое острой скалой выпирало среди тайги на склоне горы, словно прорезавшийся зуб неведомого гиганта. В скале торчащего из земли серпентинита в виде ярких очагов зеленел астраханскими арбузами ядовито травянистый жадеит, – редкий поделочный камень, который при определенных генетических качествах мог быть оценен не ниже изумруда, если получал оценку на уровне империал.

Теперь поднимаясь по реке, пока только по плавному в своем течении Енисею, пассажиры осматривали берега могучей реки зажатой тесниной гор, вглядывались в скалистые берега и стройные ряды кедров, лиственниц, елей и пихт.

– Зверья, тут – уйма! – прервал молчание, предварительно хлебнув из фляжки, Савич.

– Здесь начинается заповедник, – а в нём обитает непуганый и никем не считанный зверь. Бывало, пойдешь на охоту – ходишь, ходишь – пусто. А сюда на полянку заповедную зайдешь как бы невзначай и быстренько «бах, бах!» – и готово! Тут тебе и соболь, и белка, лисица, и изюбрь на сковородку, – продолжал рассказ Савич.

– Ну, вот он, – Кантегир! – восхищенно и с нотками тревоги в голосе воскликнул лодочник, поворачивая лодку вправо в створ открывшегося взорам устья реки, стремительно вливающейся чистейшим потоком в мутноватые воды Енисея из скалистого разлома с крутыми скалистыми стенами.

Отмечая торжественность момента, Савич снова отхлебнул из фляжки и ещё более потеплевшими глазами осмотрел пассажиров, которые ранее наслушавшись рассказов о свирепой реке, попритихли.

– Не боись – служивые! Река не даст потонуть – все равно на берег высадит ‒ проверено, ‒ закончил Савич, хитро ухмыляясь и думая о том, что конечно на берег-то высадит, только это может оказаться нешуточным испытанием. Но пока всё шло без особого напряжения, только мотор стал гудеть более натужно, преодолевая теперь стремнину сноровистого притока, да временами брызги вылетали из-под носа лодки и мелкой прозрачной и холодной пургой обдавали плывущих.

– Щас будет «дудка»! Не дрефить! Эту шаловливую стервозу я проскакиваю на ура! – как-то резко повеселев, уже несколько хвастливо и даже заносчиво, провозгласил лодочник. Тем не менее, в голосе и движениях опытного таёжника ощущалась нарастающая неуверенность.

Впереди открылся узкий проход между вертикальной и нависающей стеной справа и невысокой, также вертикальной и плоской по верху стеной берега слева. Проход был чрезвычайно узок – весь объём воды на данном участке собирался в теснине размером в десятки раз меньшем, чем ширина русла, а от этого река в узком горле разгонялась невероятно – просто выстреливала из «дудки». Вода стремительно летела навстречу лодке, сваливаясь яростным и могучим потоком, словно выгнувшийся спиной стремительный в порыве зверь. Уже не было слышно и мотора, только рёв воды давил и рвал ушные перепонки, когда нос лодки ткнулся в упругий невероятно плотный живой поток, как в стену и стал продвигаться вперёд и вверх рывками, копя энергию, с остановками на пару, тройку мгновений. Скорость движения лодки была так мала, что её можно было оценить, только уперев взгляд в едва продвигающуюся вдоль ползущей вверх посудины вертикальную стену скалы. Стало тревожно и все, за исключением Савича, смотрели, несколько унимая беспокойство, на эту стену, изучая невольно изгибы трещин и минеральных прожилков на ней. Савич же цепко глядел вперёд, удерживая строго одной рукой мотор, а второй вцепившись в борт лодки. Десяток метров узкой «дудки» преодолевали пару минут, которые показались бесконечными, изъятыми из жизненного цикла.

Но всё заканчивается рано или поздно, закончилось и восхождение через «горлышко» Кантегира и снова открылась панорама реки – крутой её берег справа и заваленный каменными глыбами пологий левый. А вокруг стояла густая тайга – и справа и слева, уходившая резко вверх по склонам молодых островерхих Саянских гор. Савич, отметивший проход «дудки» новой порцией из заветного сосуда, лихо вёл свою лодку вперёд, что вальсировала теперь между валунов, демонстрируя высокий уровень управляемости. После преодоления «дудки» сразу стало тише, и лодочник поделился, что по реке можно ходить только в эту пору. Весной и в начале лета, когда много воды и более простые места проходить невозможно. То же самое и в дожди: река вздувается в верховье стремительно.

– Ох! Сколько здесь народу осталось в такие-то времена! Плохо ходить по реке и когда засуха. Тогда река мелеет и много камней вылезает из-под воды, ‒ продолжил свой рассказ о реке Савич.

Подходили к первому порогу Кантегира. Савич посерьезнел и, причалив к левому пологому берегу, приказал:

– Все из лодки марш на выход! Вещи свои возьмите. Если, что – лагерь партии в паре километров по берегу. А пока идите вон к тому плёсу, там я вас подберу после порога.

Идти берегом нужно было метров пятьсот. Шли тропой по камням и зарослям, обходя скопления воды и огромные валуны. На реке в один из моментов была видна лодка с Савичем, которая затем скрылась из глаз за скалой. Река кипела и кидалась на торчащие из дна камни и обломки скал. Водовороты кружили опасную кадриль, переходя мгновенно на быструю чечётку, энергичный гопак, канкан и краковяк. Между этими противоречивыми потоками нужно было проскользнуть, особенно не противореча, но и не поддаваясь напору, уходя от прямого столкновения и оставаясь на плаву, выныривая иногда чуть ли не со дна реки, следуя турбулентности стремительной воды. Изредка лодку так кидало вниз, что она продавливала воду и стукалась килем о камни дна. Это было крайне опасно, но на сей раз, всё прошло удачно: Савич причалил выше по течению, уже за порогом, раньше подошедших и взмокших под поклажей своих пассажиров и деланно равнодушно оглядел их. Все расселись по местам, и лодка вновь пошла вверх, за тем, чтобы причалить уже на песчаном и каменистом плёсе у лагеря полевой партии, расположившейся у студёной реки и на дне будущего моря-водохранилища, которое будет собрано огромной плотиной, перегородившей Енисей.

Весь лагерь, – десяток вместительных палаток, сколоченный навес над костровищем и длинный обеденный стол, собранный из жердей и досок, да склад взрывчатых материалов в достаточном отдалении от палаток, раскинулся у реки среди леса.

Прибывших встретил инженер партии Виктор – средних лет студент-заочник, спортсмен-лыжник и просто хваткий, энергичный малый, который и вершил в отсутствие начальника партии Сергея Николаевича все дела. Особенно получались у Виктора дела хозяйские. Начальник снова отсутствовал, и дела в партии шли сложившимся порядком. Правда при этом партия не выполняла план по горным работам, добыче и вывозке нефрита, и геологическим маршрутам. Тем не менее, Виктор был весел, лучился лукавой улыбкой и походил обликом на всё понимающую и многое предчувствующую наперёд собаку. Образ собаки подсказывало выражение лица и фигура Виктора – смотрел пристально, как бы принюхиваясь и, казалось, вот-вот начнет помахивать несуществующим хвостом. Оглядев мельком прибывших в партию по реке Михаила и Стаса, Виктор направил студента располагаться в лагере.

Решив этот незатейливый вопрос, Виктор подошёл к Савичу и стал его что-то вкрадчиво выспрашивать, торопливо перекладывать что-то из сумки к себе в мешок, вновь и вновь настоятельно давая наставления лодочнику: Савич должен был вернуться завтра поутру назад.

– Опять что-то крамчит, вот поросячий вертлявый хвост! – вполголоса сказал Игнатич – пятидесятилетний сезонный рабочий, призванный в партию по зову беспокойного сердца и исстрадавшейся за зиму печени. Поздней осенью, зимой и ранней весной Игнатич работал в городе в кочегарке, в которой часто и проживал, гонимый из дому сварливой и вечно раздраженной женой. За зиму, бывало выпито немало водочки, сивухи и часто всяких аптечных растворов и настоек. Измученный за зиму по весне Игнатич срывался с места, собирался в дорогу и здесь вдали от цивилизации, придуманных ею магазинов и рестораций, вынужден был отдыхать в режиме «сухого закона», чему был в тайне несказанно рад. Организм, правда, поначалу бунтовал, но после третьей поездки Игнатича «в поле», обвыкся и смирился с резкой сменой характера энергетической подпитки. Здесь в партии Игнатич вновь округлился, порозовел и смотрелся молодцом и уже стал нешуточно заглядываться на повариху. А сидя у потрескивающего костра после работы и добротного ужина Игнатич с некоторым недоумением теперь вспоминал темный закопченный подвал кочегарки и привычную поутру кружку суррогатного напитка и чефир долгими вечерами.

– Да, что, там не ясного то? Водку видимо привёз Савич для Виктора. А еще сказывают, получили какой-то дефицитный инвентарь – вот и прибирает, ‒ вставил, внимательно приглядывающий за Виктором, Гриша взрывник.

– Куда ему водка, он же, как будто не пьёт, − подивился Игнатич, с тоской вспомнив, как блаженно растекается по жилам тепло, дурманит голову и резко веселит сердце первая выпитая стопка.

– Куда? Да он к охотникам на заимку бегает, ‒ думаешь зря? Ему что, лосю, пары десятков километров не пробежать? А оттуда он, сказывают, таскает что-то. Меняет видимо на водяру жратву и прочие ценные в тайге вещицы. Шкурки может? Но какие летом шкурки? – отреагировал Сергей, − друг Гриши.

– Да, думаю, моют мужики там золотишко. В этих местах остались, сказывают и старые шурфы, и отвалы от золотодобычи, а значит и золото есть. Вроде как на охоте мужички, а сами роют, моют, отстирывают золотце земное, ‒ подытожил, ухмыльнувшись, Григорий.

Студент быстро устроился в выделенной ему палатке, расстелив спальник на топчане, и вышел снова к реке. Водный поток летел мимо курьерским поездом, демонстрируя полное равнодушие к мирским проблемам временно поселившихся на берегу людей. От реки веяло прохладой, а неукротимая энергия воды питала бодростью.

Подошёл Виктор, и лукаво улыбаясь, сообщил, что завтра с утра Станислав должен пойти в маршрут с Мишей, а подбросит их к месту исходной точки предстоящего маршрута Савич на своей лодке, поскольку ему по пути.

Утром долго не собираясь, – маршрут планировался всего-то двухдневный, Савич, Миша и Стас отправились в обратный путь по реке, теперь сплавляясь вниз. Лодка шла без мотора, бесшумно лавируя между камней. Река уже не казалась такой страшной, ‒ все же сплавляться по течению было более безопасно. В очередной раз, выныривая из-за изгиба реки, на берегу были застигнуты местные жители – огромная медведица, медведь пестун и пара совсем ещё маленьких медвежат. Семейка возилась у воды и, не замечая в грохоте перекатов реки плывущей лодки, сосредоточенно решала свои медвежьи проблемы.

Савич привычный к тайге не обращал внимания на зверей. Стас с большим интересом рассматривал таёжных жителей, жалея, что нет с собой фотоаппарата.

Флегматичный тихоня Михаил, всю дорогу сосредоточенно о чём-то думавший, вдруг проявил непонятно откуда взявшуюся агрессивность и, выхватив из кобуры на поясе свой револьвер, стал палить в сторону зверья.

– Ты, что, мать твою! Тут до них метров около сорока, а твоя пукалка не бьёт и на двадцать. Поранишь зверя, мучиться будет – вот и вся твоя охота! Брось немедля, сказал! – заругался на геолога Савич.

Мишка в азарте пульнул еще разок и довольный, спрятал револьвер.

Взрослые медведи, завидев лодку и людей, напуганные выстрелами, кинулись с берега к лесу и только медвежата, запутавшись в камнях, носились вокруг валуна, не находя дороги к лесу. Мамаша, оценив угрозу цепким взглядом на плывущую лодку с людьми, вернулась от кромки леса назад, быстро и решительно настроила малышам верный курс, отвесив лапой каждому достаточную порцию «ускорителя».