Пролог

Земля. Наши дни, где-то в одной из «горячих точек»…

Недельное преследование противника подходило к концу. Разведвзвод лейтенанта Камышова, выполняя несвойственную ему роль преследователя, вышел на заброшенный полустанок, словно на блокпост, охранявший «железку», ведущую к такому же заброшенному золотому прииску.

Где-то здесь бандиты укрылись вместе с заложниками, мирными строителями, используя их как живой щит от возможного авиаудара со стороны федеральных сил. К прииску, где спрятаться гораздо легче, они добраться уже не успевали – погоня наступала на пятки, и они это знали.

Позади остались десятки тяжелейших заснеженных перевалов, в горах от нехватки кислорода солдат быстро покидали силы, этому способствовал и глубокий снег. Бойцам приходилось подолгу отдыхать на стоянках, чтобы организм акклиматизировался к тяжелым условиям, и накапливать силы для очередного перехода через кручи.

Лейтенант понимал, что боевики тоже выдохлись. Они хоть и знали здесь все и вся, привыкли к жизни в горах с самого рождения, но все равно находились в роли убегающих. К тому же боевикам приходилось тащить за собой пленников, без живого щита их давно бы уже уничтожила «касатка» – штурмовой вертолет Ми-24. Так что силы были примерно равны, как у тех, кто убегал, так и у тех, кто преследовал.

Лейтенант иногда терял след боевиков, но он воевал здесь достаточно долго, чтобы отыскать его вновь даже по едва различимым признакам.

В последний раз, например, они нашли труп пленного рабочего. Видимо, он совсем выбился из сил, и потому его убили, так как он стал обузой и мешал движению.

Солдаты оставили его лежать как лежал, боясь выдавать себя взрывом, если под трупом вдруг окажется граната. Боевики любили такие «шутки». Впрочем, и у федералов имелись свои излюбленные и не всегда законные приемы.

Дальше след был четким. Бандиты перли напролом, не скрываясь, своим звериным чутьем чувствуя, что уже далеко уйти не смогут и нужно отсидеться и решить, как действовать дальше: с боем идти на прорыв или же сдаться на милость правосудия, или же придумать что-то еще.

– Чуй, ты видишь их? – спросил лейтенант у снайпера.

Раскосый выходец из северных народов отрицательно мотнул головой, не отрываясь от окуляра оптического прицела.

– И я не вижу, – горестно сказал лейтенант, отстраняя бинокль от глаз.

Если не видел Чуй, то ему вообще смотреть бесполезно. В остроте зрения своего ефрейтора лейтенант не сомневался.

Группа залегла за низенькими деревьями в четырехстах метрах от полуразрушенных зданий полустанка и прилегавшего к ним поселка.

– Где же они, мать их?…

Здания выглядели безжизненными. Нигде нет никакого движения или видимых на земле следов пребывания бандитов. Они умели прятаться…

«Этого у них не отнять», – мрачно подумал лейтенант. Ну, не уважать же их за то, что они умеют прятаться?…

Крепче всех выглядело административное здание. Оно и понятно, кирпич лучше держал удары стихии, чем тонкие доски из мягких пород древесины. Но это не значит, что боевики засели именно там, хотя как знать? Извращенная человеческая логика на войне делала свои, подчас необъяснимые, загогулины, и боевики могли оказаться именно в этом самом крепком здании, где по логике их быть не должно.

Ночь в горах наступала быстро, едва солнце скрывалось за далеким хребтом, как тут же опускалась темнота. А вместе с темнотой усиливался пронизывающий ветер, становилось еще холоднее.

К лейтенанту подошел радист, протягивая наушники с переговорным устройством, провод от которого тянулся к тяжеленной рации за спиной рядового Землемчука.

– Что? – задал в общем-то ненужный вопрос лейтенант Камышов: если пришел радист и протягивает трубку рации, значит, дело серьезное.

– Вас вызывает полковник Градский.

– Давай его сюда…

Лейтенант раздраженно взял наушники. Любой незапланированный выход на связь мог обернуться для его группы гибелью. У боевиков отличная аппаратура, легко умещающаяся в руке, вместо этих «гробов» на спине у войсковых радистов. Оставалось только удивляться, как это худосочный Шура мог таскать такую тяжесть по горам.

– Слушаю вас, господин полковник.

– Ромео, воздушная разведка докладывает, что в вашу сторону движется большая группа боевиков. Мы нанесли по ним удар, но сам понимаешь, даже потеряв половину своих бойцов, от своей затеи они не откажутся. К тому же мы их посеяли. Они наверняка разбились на мелкие группы по три-четыре человека…

– Как близко они от нас? – быстро спросил лейтенант, зная, что при таком раскладе боевиков действительно практически невозможно найти. Плюс темнота…

– Очень близко. Сегодня же ночью они будут у вас. Часа через два, не больше… если не меньше.

– Та-а-ак… – недовольно протянул лейтенант. Он, как и полковник знал, что, разбившись на мелкие группы, боевики двигаются значительно быстрее. Это путало его карты. – Уж лучше бы вы не наносили по ним удар.

– Авиация работала сама. Я не мог сказать, что вы в этом районе, – оправдывался Градский. – Сам понимаешь, у боевиков везде есть уши.

По всему выходило, что из загонщиков они через два часа сами превратятся в дичь. «Ладно, не в первый и не в последний раз», – обреченно подумал лейтенант имевший шутовские позывные «Ромео». Но боевую задачу надо выполнить, а это в свете последней информации сильно усложнялось.

– Та-а-ак… Вас понял.

– Твои предложения, лейтенант.

– А чего тут предлагать? Мочим их в сортире, как завещал нам наш верховный главнокомандующий, и уматываем.

– Я понимаю, ты не сентиментален, но как насчет заложников… – напомнил полковник.

– М-да…

Из десятка строителей осталось только четверо. Остальных боевики порешили во время перехода как недостаточно подвижных и выносливых. Лишняя ноша боевикам ни к чему.

– Я имел в виду, что освобождаем заложников и валим всех бородатых, – поправился Камышов. – Но вы должны понимать, что операция не подготовлена. Я не могу ручаться…

– Но это не значит, что нельзя и пытаться.

– Конечно, господин полковник…

Он вдруг с неприятным чувством внутренней пустоты понял, что потерял всякое уважение к человеческой жизни, не говоря уже о жизни боевиков, и даже ни в чем не повинные заложники стали восприниматься им как помеха.

«Пора в отпуск, – невесело подумал лейтенант. – Вот только кто мне его даст?…»

– Хорошо, действуйте.

– Вас понял. Для эвакуации нужен вертолет не позднее чем через час.

– Э-э… с этим проблема…

– Не понял! – повысил голос Камышов, рискуя выдать себя. Звук в горах разносится далеко. – Что значит «проблема», господин полковник?!

– Все вертушки на задании. Тут еще журналисты приперлись на ночь глядя, права человека, то да се… опять-таки им транспорт нужен… они сейчас улетают обратно, только что сели в вертолет…

– Бардак… Вертолет с огневой поддержкой должен быть через час, иначе я вообще ни за что не отвечаю. Конец связи.

Лейтенант вне себя от злости нажал кнопку отбоя. И раньше возникали мелкие осечки, то кормежку несъедобную привезут на базу, то с боеприпасами напряженка, но все это еще терпимо и достаточно быстро решалось. Но то, что происходило теперь, его выводило из себя. Так получилось, что наемников-контрактников бросали в бой, не слишком заботясь об их дальнейшей судьбе.

Усилием воли он заставил себя успокоиться, ведь нужно еще освободить заложников, приказ никто не отменял. «Это мне еще повезло с командиром, – усмехнувшись, подумал Камышов. – Другим вообще такие дуроломы попались. Своих солдат за людей не считают».

Лейтенант еще раз осмотрел местность, на которой им предстояло действовать. В небольшом тупичке стояло несколько цистерн, что находилось внутри них – оставалось загадкой, никаких надписей, кроме полустершихся цифр не имелось. Удивляло, что их еще не сперли на «самовары», для переработки краденой нефти в низкопробный бензин. «А может, их сюда для того и пригнали, чтобы эти самые „самовары“ и сварганить?» – мимолетно подумал лейтенант Камышов.

Впрочем, сейчас это не имело никакого значения, и было принято к сведению лишь как возможное укрытие. Уничтожать подобные заводики было задачей совсем других подразделений, а в его обязанность входило лишь доложить об их обнаружении командованию.

Метрах в ста от железной дороги гора высилась стеной. Метров в трехстах по другую сторону от дороги находилась небольшая впадина, где под коркой льда тек никогда не замерзающий горный ручей, а дальше снова начинался довольно пологий спуск. И все это покрывал рыхлый свежий снег.

– Старшина… Виктор!

– Извини, слушаю Ромео.

– Возьмешь свою половину бойцов и зайдешь со стороны цистерн. Я пойду напрямую. Чуй, будешь нас прикрывать, найди место…

– Но Ромео! С такой оптикой…

– Я понимаю, ночника нет, но это все же лучше, чем ничего. Вспомни своих предков-охотников, они вообще без прицелов обходились. Ты же сам говорил, они попадали белке прямо в глаз, чтобы шкуру не испортить. Так что соответствуй.

– Скажете тоже…

– Действуем по стандартной схеме, а там уж как получится…

– Лейтенант, мне одно непонятно, – с сомнением сказал старшина Фрейндлих.

– В чем дело?

– Почему они засели здесь? Практически на открытом пространстве. Без защиты, ну не будем же мы считать защитой эти ветхие домишки… Тут что-то не так.

– Полностью с тобой согласен, но другого пути у нас нет. Либо мы сейчас накроем эту банду, либо они еще всласть попьют нашей кровушки. Все, мы не девочки, пошли.

Старшина со своим десятком солдат стал забирать вправо и вскоре перевалил через железнодорожную насыпь, скрывшись с глаз за щебнем.

Лейтенанту предстояло пройти самую опасную часть пути. Он двигался напрямик. Белоснежные маскхалаты, конечно же, скрывали его на фоне столь же белого снега да еще в темноте, но он также понимал, что и боевики не первый день воюют и в случае чего смогут отличить настоящий неподвижный сугроб от движущегося.

Но лейтенант надеялся, что ничего плохого не произойдет, а в случае чего Чуй не подведет, и одновременно с хлестким выстрелом снайперской винтовки можно будет отбросить всякий камуфляж.

Но, к счастью, пока никаких выстрелов не звучало, и Роман Камышов продолжал ползти к зданиям, используя любые складки местности, осторожно перебрасывая автомат по земле, следя за тем, чтобы ствол и прицел не забился снегом, и это не помешало бы в самый ответственный момент.

До зданий оставалось метров сто. Лейтенант надеялся, что ветерок донесет до него хоть какие-то звуки или запахи, по которым можно сориентироваться в дальнейшем направлении движения, но вместо этого ветер от цистерн пригнал едкий запах какой-то технической жидкости, не то растворителя, не то еще чего-то. Лейтенант в этом не разбирался.

– Я на месте, – доложил старшина Фрейндлих по рации близкого радиуса действия.

– Видишь что-нибудь?

– Ничего. Будто и нет здесь никого.

«А может, здесь действительно никого нет?» – вдруг подумал Камышов. Но он тут же прогнал эти мысли. Боевики здесь, иначе и быть не могло. Ночью даже они по таким кручам двигаться не рисковали. Опять же с ними заложники.

– Здесь они, здесь, – убеждая себя, проговорил лейтенант. – Занимайте позиции. Мне тут немного осталось.

Отделение лейтенанта медленно, но верно добралось до передних зданий, вот только свежий снег предательски скрипел при неосторожном движении там, где намело сугробов чуть больше. Казалось, этот скрип слышно за километр в округе.

Солдаты быстро заняли свои места, уставив стволы автоматов во все стороны, вглядываясь в подозрительные проемы пустых глазниц окон.

Роман оглянулся, позади его отряда оставались темные углубленные дорожки. «Слишком заметно, – критически подумал он, – следы как от беременных черепах, выползших на пляж для кладки яиц».

Но сейчас было не до любования пейзажем, к тому же ничего уже нельзя переиграть, и лейтенант коротко махнул рукой, показывая, что можно начинать осмотр ближайших домов.

Бойцы продвигались вперед со всей возможной осторожностью так, что даже снег не скрипел. Прежде чем быстро заглянуть в окно для проверки наличия заложников или часовых, приходилось подолгу вслушиваться, и если никаких подозрительных звуков не доносилось, лишь после этого осматривать внутренние помещения разграбленных мародерами домиков, состоящих из четырех голых стен и выбитых дверей, с поднятыми полами.

Несколько зданий было проверено и предстояло пройти довольно большое пространство до следующей группы домов. Лейтенант успел сделать только пару шагов, как началась стрельба и все мгновенно залегли.

Сначала раздался выстрел Чуя. Среди домов кто-то громко вскрикнул, и в следующую секунду началась шквальная пальба. Среди зданий то тут, то там заплясали язычки пламени, это стреляли боевики. Этим они выдали себя, чем не преминул воспользоваться Чуй. И еще пара боевиков надолго вышла из игры.

«Чего-то мы недосмотрели, – с досадой отметил лейтенант Камышов. – Зацепили какую-то ловушку».

Воспользовавшись небольшим затишьем, лейтенант скомандовал:

– Назад!

И десять бойцов бросились за своим лейтенантом, быстро преодолевая оставшееся пространство до крайних строений. Оставаться там, где они находились, нельзя из-за угрозы окружения. За спиной лучше иметь чистое пространство, где их сможет прикрыть Чуй и они сами смогут видеть врага.

Их, естественно, заметили, и снова начался обстрел. Один из солдат вдруг остановился как вкопанный и в следующую секунду безвольно рухнул в снег.

– Черт…

Теперь уже стало не до заложников. Лейтенант и раньше понимал, что эффект внезапности скорее всего не сработает, и сейчас он в этом убедился.

Боевики наседали, шквальным огнем обдавая три хлипких домика, за которыми спрятались солдаты лейтенанта. В их сторону летели гранаты, но пока без особого успеха.

– Ложись! – дав короткую очередь, крикнул Камышов солдатам, засевшим рядом с ним.

Теперь он понимал, почему боевики предпочли остаться здесь, а не идти дальше. Оказывается, среди этих руин у них склад оружия и боеприпасов. Иначе чем можно объяснить тот факт, что в свете автоматных вспышек в руках одного из боевиков Камышов заметил тяжелый противотанковый гранатомет. С такой тяжестью по горам и десяти километров не сделать.

Раздался взрыв, и хлипкую противоположную стенку как ветром сдуло. Лейтенант впал в легкую прострацию, ничего не слыша и не понимая, хватая воздух ртом, как рыба, выброшенная на сушу.

После взрыва в бой вступило отделение старшины Фрейндлиха, отвлекая на себя часть боевиков.

Солдаты вели скупой перекрестный обстрел улиц селения, имеющего двадцать-тридцать домов, и стало понятно, что операция по освобождению провалилась. Лейтенант уже и сам не понимал, на что он надеялся, когда отдал приказ о штурме. «Это я от безысходности на амбразуру полез», – попытался оправдаться перед самим собой Роман Камышов, в следующую секунду понимая, что это для него не оправдание.

Боевики, в отличие от солдат, у которых даже подствольников не имелось, патронов не жалели и огрызались длинными пулеметными очередями, добавляя из легких одноразовых гранатометов «муха».

Бой продолжался уже более получаса, а изменений никаких не происходило. Среди солдат появились раненые и контуженые, но им удавалось удерживать позиции и даже занять еще пару зданий взамен разрушенных, чтобы иметь более широкий сектор обстрела.

Несли потери и боевики, в основном от снайперского огня Чуя, поэтому тоже особо не высовывались, понимая, что противнику деваться некуда и нужно лишь перегруппироваться, чтобы уничтожить его при поддержке идущего к ним подкрепления.

– Что будем делать, командир? – спросил по рации старшина, понимая, что ситуация после часового боя зашла в тупик. – Они ведь просто выжидают, когда к ним подойдет подкрепление. К тому же у нас боеприпасы к концу подходят.

– Я знаю…

Но очередной взрыв, буквально разнесший дом на щепки, не оставил другого выхода, как отступить. Рядом с цистернами раздался взрыв.

– Виктор, что там у тебя? – с беспокойством спросил Камышов. Тот долго не выходил на связь, и лейтенант боялся, что там все убиты.

– Нормально… в цистернах дрянь какая-то… Симчук подсказывает, что это антифриз… пил, говорит, раньше, потому и знает… только тут еще какое-то масло намешано. Хорошо, что не вспыхнуло… чудом, иначе бы все поджарились…

– Отходим, старшина. Нам тут делать больше нечего…

– Отходите, я прикрою.

– Давай.

Со стороны железной дороги усилился обстрел, и лейтенант приказал своему отделению отходить обратно в лес. Солдаты подхватили своих раненых и убитых товарищей и, отстреливаясь стали быстро отходить тем же путем, что и пришли.

«Это моя самая бездарная операция», – казнил себя Камышов.

Думая о своем, лейтенант на полпути до спасительных зарослей споткнулся и сразу же ощутил, что барахтается в какой-то луже, но явно не в воде, так как воняла жидкость паршиво. Одежда вмиг намокла и стала тяжелой, словно в нее напихали свинца.

В этот же антифриз, поскользнувшись, повалились и остальные бойцы. Послышался приглушенный мат и проклятья, адресованные всем и вся.

Со стороны насыпи появились тени.

– Не стреляй, это мы!

– Что случилось, старшина?! Почему…

Но на все вопросы ответили новые тени и автоматные вспышки, от которых несколько солдат упало в мокрый снег. Кто просто поскользнулся, а кого настигли вражеские пули, уже не разобрать.

– Подкрепление к бородатым подошло, – ответил старшина на вопрос лейтенанта. – Прямо к нам в тыл.

– Черт! Быстро они…

– Спринтеры, мать их…

Поредевший взвод лейтенанта сбился в кучу, продолжая отстреливаться от окружавших их со всех сторон боевиков, которые подступали все ближе и ближе. Понимая, что солдатам деваться некуда, боевики предложили сдаться, но таким тоном, что становилось понятно – в живых не оставят.

– Вертолет…

– Что? – не понял Роман Камышов, страдавший контузией, отчего слух его сейчас подводил.

– Кажется – вертолет.

И действительно из-за хребта перевала появилась винтокрылая машина. Солдаты ее не видели, но отчетливо слышали. Кто-то запустил ракетницу, чтобы обозначить себя и показать, что все кто не здесь – враги.