Но и цветастость от перевозбуждения глаз,

китайская тушь диктует, что линия интенсивней,

смотрится на всё раскрашенное, и пестрит,

и рисуется пером чёрная орхидея.

Соснора

•

– Тебе нужно прежде всего определить цветовые отношения! – сказал Фося, глядя на мой холст, что нервно подрагивал и покачивался на шаткой, не очень-то рассчитанной на такие – для задания «одетая фигура в интерьере» – размеры, складной треноге, поскольку нормального стационарного мольберта мне в этом семестре странным образом не досталось, их все как-то разобрали и растащили по другим мастерским, и то ли кто-то из дипломников прихватил себе в мастерскую лишний, то ли вообще вынесли и упёрли в общагу, в общем, свободного мольберта, сколько я ни искал по всем мастерским, нигде не было, поэтому пришлось принести алюминиевую раздвижную треногу, которой прежде пользовался по большей части на пленэрах да изредка в той же общаге, когда, например, усаживали позировать портрет кого-нибудь из девушек с младшего курса, и вот, ожидая, пока Фося (так зовём мы – за глаза – Сергея Форостовского, новоиспечённого ассистента нашего профессора Кирилла Ивановича Шебеко) отвалит наконец восвояси, я, чтобы чем-то себя занять, пытаюсь выровнять холст, для этого нужно ослабить барашек на одной из опорных скоб и, поменяв её высоту, снова затянуть рыжий от ржавчины винт, слушая, как неприятно скрипит и скрежещет алюминиевый сплав и под прижимным хомутом хрустят неистребимые песчинки с берегов Сидими и Славянки… ну вот, теперь мне кажется, что холст перекошен уже в другую сторону, вообще в этом семестре всё идёт как-то наперекосяк, на живописном факультете ДВГИИ с этого семестра решили вдруг внедрить систему персональных мастерских, как в Академии художеств; это такой, вообще говоря, традиционный, складывавшийся на протяжении не одного века принцип преподавания в высшем учебном художественном заведении, он устроен схематически довольно просто: первый и второй курсы являются как бы «вводными», все студенты работают вместе, занимаясь в одной или в нескольких мастерских – в обычном значении этого слова, то есть в специально оборудованных помещениях, а после второго курса студенты распределяются уже по этим самым мастерским персональным, каждую из которых ведёт профессор, и помогают ему в этом его ассистенты; дипломники на шестом работают над дипломом (и часто в нарушение запретов живут, ну, как это обычно пишется на мемориальных досках: «жил и работал», – вот так дипломники живут и работают) в своих уже отдельных дипломных мастерских, остальные три – с третьего по пятый – курсы, как правило, занимаются в одном помещении, рисуют и пишут одни – общие на всех – постановки с разными при этом задачами для разных курсов; сейчас подумалось вдруг, что очень похожая система была у нас в Михайловской школе искусств, в самом первом моём художественном учебном заведении: все мы, независимо от класса, ну, то есть, от года набора, занимались в одном помещении, поскольку другого просто не было, и в одно и то же время; четыре года, что называется, от звонка до звонка – продержались только мы вдвоём с моим другом Саней Барабошкиным, ещё двое девчонок, проучившихся по три года, закончили тогда школу искусств вместе с нами, тоже получив «корочки» – свидетельства об окончании, вся же остальная мелюзга осталась доучиваться дальше; так вот, на занятиях все мы собирались вместе, задания же у нас были разные: младшим наша учительница Елена Борисовна Фрис ставила постановки попроще, нам, старшим, – посложнее, при этом мы и сами участвовали в постановке натюрмортов, один такой натюрморт с последнего года обучения – пастель на светло-сером картоне большого формата – у меня сохранился: возле журнального на металлической ножке столика стоит гитара, позаимствованная на музыкальном отделении (она неважно построена по рисунку: гриф повело на сторону), на само́м столике на драпировке – сухие растения в вазочке из оранжевого стекла (также неважно построенной), стопка книг и раскрытый альбом с большой, на всю страницу репродукцией фаюмского портрета… ну, стало быть, вот и ДВГИИ – такая же примерно академия, как МШИ, никакого прямого отношения к Академии художеств он не имеет, разве что косвенное: основатель живописного факультета В. А. Гончаренко – выпускник Ленинградской АХ (недавно в Доме молодёжи Васильевского острова, куда ходили мы на хореографический концерт, в фойе была выставка старых фотографий, посвящённая истории острова, и там было фото, сделанное в своё время для журнала «Огонёк»: на нём молодой Гончаренко стоит за мольбертом с кистями в руке и такой же молодой китайский студент, стоящий рядом, смотрит на его холст, тогда уже, выходит, учились в Репе китайцы), ну и наш К. И. Шебеко тоже выпускник той же Ленинградской АХ и вдобавок – член-корреспондет РАХ; впрочем, на протяжении полутора десятков лет наш институт официально именовал себя академией, ДВГАИ, это было уже после того, как я выпустился, а когда я только поступил в 1991-м, он был ещё ДВПИИ – педагогическим, и лишь на следующий год стал государственным: 1962—1992 ДВПИИ, 1992—2000 ДВГИИ, 2000—2016 ДВГАИ и далее вновь ДВГИИ… так или иначе, «настоящих» Академий Художеств в теперешней постсоветской России ровно три, это: питерская Репа – СПбАХ, «потомок» исторической Императорской Академии художеств, московский Сурок – РАХ, «потомок» Академии художеств СССР и этой последней региональное отделение КрГХИ на родине Сурикова в Красноярске, куда я в своё время провалился на вступительных, получив «двойку» за рисунок головы; к слову, даже эти самые задания на вступительных в ДВГИИ были другие: не голова и обнажёнка и по живописи, и по рисунку, как в КрГХИ и в двух других «настоящих» АХ, но: по живописи – голова и натюрморт, а по рисунку – обнажёнка и гипсовая голова, то есть, задания отчасти, ровно наполовину, похожие, отчасти же более простые; но вот в 1994-м кому-то на кафедре живописи пришло в голову ввести эту самую академическую систему персональных мастерских и в ДВГИИ, сделано это было как-то неуверенно, нерешительно: объединили не четыре, как в академии, а всего лишь два курса: нашу, четвёртого курса группу перемешали с пятым, и каждый из профессоров – наш К. И. Шебеко и пятого курса Н. П. Жоголев – отдал часть своих студентов другому, при этом отдали, разумеется, тех, кого было не жалко – наиболее слабых своих студентов, и отданные в чужую мастерскую студенты были, разумеется, этим обижены; куда этичнее было бы устроить жеребьёвку, но до этого на кафедре почему-то не додумались, в общем, всё вышло в соответствии с известной сентенцией российского политика, появившейся как раз примерно в те годы: «хотели как лучше, а получилось – как всегда»; к нам в группу попали тогда старшекурсники: Я. Пирогова, М. Соболевский, С. Стародубцев и А. Шадурин – этот перечень я позаимствовал из мемуаров самого Шадурина, а из нашей группы Шебеко отправил к Жоголеву Савина и, кажется, ещё Логинова, несмотря на то, что этот последний все годы, начиная с первого курса, был у нас старостой, кого-то, вероятно, ещё, но я точно теперь уже не помню, не хочу врать, в любом случае и Савина, и Логинова отчислят позже, в конце уже пятого курса, поставив им «двойки» на просмотре… ну и профессорам Шебеко и Жоголеву, как это делается в «настоящих» академиях, назначено было по ассистенту: в мастерской Жоголева ассистентом стал Игорь Жердель (позже он переберётся с семьёй в СПб., где мы с ним теперь нет-нет да пересечёмся на чужих вернисажах), а у нас, в мастерской Шебеко – Сергей Форостовский, поисковик говорит, что сейчас он уже председатель правления Красноярской региональной организации ВТОО «Союз художников России», такой умница; ассистенты Жердель и наш Фося (ну так его называли в институте, пока он был студентом, и мы «по инерции» продолжали так его называть, только, как я уже написал – за глаза, между собой) окончили институт только что, в прошлом учебном году, что называется, без году неделя; интересно, что в результате всего этого кипиша с дележом и перераспределением студентов и помещений наша группа, она же мастерская Шебеко, пострадала неожиданным образом: нам почему-то досталась мастерская, в которой традиционно занимался первый курс, для нас, старшекурсников, с нашими большими холстами под двойные уже постановки и фигуры в интерьере она была тесна, а ещё – сами стены её за долгие годы пропитала первокурсничья неофитская аура или как правильно, не знаю, эманация, ацилут, ну, то есть, в помещении ощутимо витали пронизывающие его волны робости, неуверенности, тихого ужаса и безмолвного трепета, находиться там было неуютно, через какое-то время одолевали смутные тревога и беспокойство, и вот это вот словосочетание «цветовые отношения