Владимир Волков
Темная флейта вожатого

Под редакцией Анны Гутиевой

Комикс Ланы Отрешко

Карта на форзаце Антонины Линдеманн

© Волков В., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Какая разница, кто убил Роджера Экройда?

Эдмунд Уилсон, американский критик

Глава 1
Дети

26 июля 2003 года (суббота)

1

Столовая детского оздоровительного лагеря «Белочка» медленно заполнялась народом. Отряды, подгоняемые вожатыми и воспитателями, один за другим втекали через распахнутые двери матового стекла в залитый солнцем обеденный зал. Воспитанники мыли руки, рассаживались за столами по четверо под песню про куклу Барби, которую крутили по внутренней сети вещания по кругу. Все еще полусонные и вялые, несмотря на только что оттарабаненную зарядку, дети ковыряли ложками в жидкой манной каше, мазали масло на хлеб, прихлебывали жидкий переслащенный чай. Вскоре все места были заняты, и только восемь столов у восточного окна оставались пустыми.

Прошло двадцать минут. Песня про куклу Барби, отыграв положенное количество раз, закончилась. По радиосети включили городские новости. Воспитанники вскакивали, несли тарелки с разворошенной манкой к окну грязной посуды и бежали к выходу навстречу разгоравшемуся июльскому дню. Столовая понемногу пустела, а завтрак на восьми пустующих столах так и оставался нетронутым. Каша в тарелках остыла и покрылась пупырчатой серой коркой, похожей на гусиную кожу.

– Смотри-ка, а десятый и не торопится на завтрак! – буркнула толстая повариха на раздаче.

– Дык у ихней воспитательницы-то, у Лидии Георгиевны, выходной седни, – отозвалась ее худая товарка, с грохотом скидывая партию тарелок в мойку. – Проспали, видать, вожатые-то. Ох, попадет же им от Ивана нашего Палыча…

Как раз в этот момент в столовую вкатился сам директор лагеря Иван Павлович Половняк, сопровождаемый администратором Варей и старшей вожатой Леночкой. Варя по обыкновению шла налегке, а у Леночки, как всегда, были заняты обе руки: в одной еле умещался пухлый блокнот с заложенной между страниц ручкой, в другой бряцала связка ключей. Совершив обязательный обряд омовения рук, троица устроилась за отдельным столом в углу.

Пока они усаживались, новости закончились. Динамик заиграл бравурную музыку, и бодрый мужской голос проговорил: «Новинка! Сладкие шарики “Кукурузка” со вкусом малины от компании “Тариан”. Покупайте уже сейчас в магазинах города». Хор детских голосов пропел: «Кукурузка, тинь-тинь-тинь! Пум!», и реклама оборвалась.

Иван Павлович поморщился, стащил с носа очки-хамелеоны, отер круглое румяное лицо носовым платком и с удовольствием принялся уплетать двойную порцию манки, не забывая про хлеб с маслом. Леночка цепляла маленькие комочки кончиком ложки, долго и тщательно пережевывала, вертя головой. Варя проигнорировала содержимое тарелки, отломила треть кусочка хлеба, пригубила чай и откинулась на стуле с видом скучающей царевны.

Насытившись, Иван Павлович залоснился, затопорщился пшеничными усами и бровями. Прихлебывая чай, он выпрямился, оглядел столовую и тотчас нахмурился.

– Так-так… А это чьи столы там у нас?

– Десятый отряд, – тотчас отрапортовала Леночка. – «Морские котики».

– Опаздывают, оболтусы, – проворчал директор, сверившись со старыми электронными часами «Монтана». – Больше чем на полчаса. Ты посмотри-ка!

Иван Павлович встал, прошелся между столами, с недовольным пыхтением разглядывая пропадающую зря манку и приговаривая: «Ну куда это годится?», «Вот ведь…», «Ну надо же!» Снова сверившись с «Монтаной», он поджал губы и запыхтел еще громче.

– Ленок, иди позови их, что ли… – обратился он к старшей вожатой. – Совсем совесть потеряли… Ну как так можно? Разгильдяи!

Леночка сунула ложку в недоеденную манку, схватила блокнот с ручкой и выпорхнула из столовой. Иван Павлович прошелся туда-сюда и вдруг остановился, словно споткнувшись. Румянец сошел со щек директора, и его лицо стало похоже на каравай серого хлеба.

– Слушай-ка, – обратился он к Варе, – так это ведь те самые «котики», у которых наш пионер-герой командует. Так?

– Угу, – кивнула Варя.

Она достала из сумочки пакет с «Кукурузкой» и захрустела сладкими шариками, складывая их себе в рот по одному. Иван Павлович снова глянул на допотопные электронные часы, на которых сложилась комбинация 8:45, и в раздражении цокнул языком. Не успел директор произнести очередное «ну надо же!», как к нему подбежал запыхавшийся мальчик в шортах, полосатой майке и синей бейсболке с полустертой надписью «American Eagle».

– Вам сказали… – выпалил гонец, переступая с ноги на ногу, – чтоб вы пришли…

– Куда? – Иван Павлович взглянул на воспитанника поверх очков.

– Туда… В Синий корпус, – махнул мальчик и сглотнул.

– Зачем?

– Не сказали. Сказали только, чтоб пришли…

– Та-а-а-к, – протянул начальник лагеря. – Черт-те что! Постой, а в чем дело?

Мальчик с усилием сглотнул, и лицо его болезненно скривилось. Казалось, он сейчас расплачется, но вместо этого гонец вытаращил глаза и выпалил:

– Там кровь!

Директор застыл с открытым ртом.

– То есть как? – Иван Павлович изобразил бледными губами слабую улыбку. – Ты уверен? Впрочем, я сам выясню. И ты это… сними кепку-то в помещении.

Мальчик стащил бейсболку за сломанный козырек, наблюдая, как бледный Иван Павлович семенит к выходу. Несколько человек бросились к окну, наблюдая за тем, как директор большим колобком скатился по лестнице, пересек площадку для линеек с тремя флагштоками, на которых уныло, по причине полного безветрия, повисли три флага – с гербом лагеря, с гербом области и официальный триколор, – и заковылял по дорожке к видневшемуся за березками Синему корпусу. За ним семенила Варя.

– Кукурузка, тинь-тинь-тинь! – прозвучало из всех динамиков, и радио замолчало.

2

– Тихо! Народ, все успокоились быстро! – в который раз повторил Иван Павлович. – Давайте наконец выясним, что здесь происходит.

Лицо директора розовело как после прогулки на морозе. Сверкающие глаза бегали туда-сюда, а пухлые руки то и дело сцеплялись в замок. Стоявшая посреди комнаты Леночка облизнула губы, закивала мелко и часто. Варя привалилась к косяку плечом и вздохнула. Присоединившийся к директору по дороге из столовой физрук Семен Ильич Стожаров не к месту улыбнулся. Прибывшие на зов вожатые и воспитательница одиннадцатого отряда переглянулись.

Они находились в игровой Синего корпуса. Здесь царил беспорядок: у одной стены стояли составленные неровными рядами стулья, посреди комнаты лежали раскиданные по кругу детские тапочки. Несколько пар также валялось около выхода и на пороге. На другой стене в полутора метрах от пола красовалась надпись, выведенная неровными красными буквами:

AVEC QUE LA MARMOTTE

Именно она и вызвала столько беспокойства. Сумрак в помещении, корявый почерк, алые потеки на стене и капли на плинтусе – все это производило зловещее впечатление. И хотя сразу же выяснилось, что автор неряшливого граффити пользовался обычной гуашью (баночку из-под которой нашли на подоконнике), это нисколько не успокаивало.

– Сразу нельзя было выяснить? – ругался директор. – Зачем надо было кричать «кровь, кровь»? К чему пугать людей?

– Мы ничего такого не говорили, – оправдывалась Леночка. – Андрюша случайно увидел и вообразил себе бог весть что…

– Ладно, – оборвал ее директор. – Меня другое интересует. Где отряд?

Леночка переложила блокнот с ручкой из одной ладони в другую и пожала плечами. Варя сложила руки на груди и с трудом удержала зевок. Физрук поскреб загоревшую безволосую макушку.

– И вожатых тоже нет? – продолжил директор. – И воспитательницы? Так получается?

– Прямо «Мария Селеста», – заметила Варя.

Синий корпус, на первом этаже которого размещался десятый отряд, а на втором – одиннадцатый, был осмотрен досконально. Директор лагеря самолично прошелся по коридорам, заглянул в туалеты, в сушилку и даже в пыльную, заваленную разным хламом кладовку, но не нашел ни души. Четыре пустые палаты на первом этаже. Везде аккуратно заправленные, укрытые покрывалами постели, на которых белыми холмиками возвышались подушки с тщательно вытянутыми уголками; полотенца на спинках коек, сложенная одежда на стульях и обувь у каждой кровати, книги и тетради на тумбочках. Что называется, идеальный порядок, все на своих местах. Но такие аккуратность и организованность нисколько не радовали глаз, а навевали совершенно другие настроения. Корпус действительно напоминал печально известный парусник, как справедливо заметила Варя, пассажиры и команда которого сгинули без следа, а обстоятельства произошедшего так и остались невыясненными.

Завершив предварительный осмотр, Иван Павлович приступил к дознанию. Сотрудники одиннадцатого отряда сообщили, что сегодня утром на первом этаже было тихо и что никого из «десятки» они со вчерашнего вечера не видели.

– И на зарядку они, кстати, тоже не явились, – вставил свои пять копеек физрук.

Иван Павлович взглянул на Семена Ильича сквозь полутемные очки, издал утробное «ур-р», собрал губы в бантик и уперся взглядом в потолок. Сверху доносились топот, смех, буханье чего-то тяжелого об пол. Там бесились дети из одиннадцатого, и от этого непривычная тишина на первом этаже казалась еще более гнетущей. Директор снова зашел в одну из палат.

– Они, выходит, так и ушли босиком и в исподнем? – в задумчивости пробормотал Иван Павлович, переходя от одной кровати к другой.

– А может, они пошутить решили? – предположила Леночка. – Ну, в прятки поиграть? Чтобы мы их нашли…

– Ой, да остыньте вы! – махнула рукой Варя. – Сразу ж понятно, что это прикол. Что я, «десятку» не знаю? Будто у них одежды запасной нет. Умотали, небось, в город за сладостями. Скоро вернутся. Может, они давно в столовке, а мы тут дурака валяем.

После краткого совещания было решено отправить гонца в столовую. (Тот вернулся через десять минут, но не принес утешительных известий.)

– Постойте-ка! – физрук нахмурился. – А это ведь тут вожатая в начале смены…

– Да тут, тут! – перебил его Иван Павлович и поджал губы. – Обязательно говорить об этом сейчас, правда?

Остальные вразнобой закивали, отворачивая головы, как при упоминании чего-то неприятного. Директор «Белочки» снял очки-хамелеоны, с усилием провел ладонью по лицу и опять повернулся к подчиненным. Повторилась все та же пантомима: Леночка совершила рокировку блокнота и ключей, Варя пожала плечами, а физрук изобразил задумчивость.

– А вожатые вообще где размещаются? – спросил Иван Павлович.

– Юля тут живет, – сообщила Леночка. – Комната в конце коридора. Мы к ней уже стучались. Там закрыто.

– Значит, плохо стучались, оболтусы! – Иван Павлович сверкнул взглядом из-за очков. – Ведите!

Физрук долго барабанил кулаком в обитую фанерой зеленую дверь, кричал и даже бил ногой. Собрались было послать за слесарем, как тут изнутри донесся недовольный голос, щелкнула задвижка. Мгновение спустя дверь приоткрылась, и в проеме возникла заспанная растрепанная особа в розовой ночной рубашке. Запахивая ворот и поджимая пальцы босых ног, она сонным голосом пробормотала:

– Ну что вы долбитесь как не знаю кто? С дуба рухнули, что ли?

Полуприкрытые глаза гневно сверкали из-под черных пушистых ресниц. Вздернутый и розовый, как у котенка, носик обиженно сопел. Молодая девическая грудь вздымалась и опадала под тонкой материей.

– Здрасьте вам! – воскликнул Иван Павлович. – Не разбудили?

Девушка зевнула, прикрыв рот ладошкой.

– Юля, где отряд? – выступила вперед Леночка. – Где дети?

Вожатая поморщилась и присела на кровать.

– Ой, я почем знаю? Антон их вчера укладывал. Он же их на зарядку водил утром. У него и спрашивайте.

– А воспитательница Лидия Георгиевна?

– Выходной у нее. В город она уехала. Все… Отвяньте от человека.

Юля шумно вздохнула и бухнулась на кровать. Панцирная сетка тихо взвизгнула.

– Та-а-ак, – ухмыльнулся Иван Павлович. – Ну и где же этот Антон, чтоб его? В Желтом корпусе, я так полагаю?

– Ага, – подтвердила Варя. – Он в одной комнате с длинноволосыми живет. Которые грузчиками на кухне работают.

– Погодите-ка! – перебил ее Семен Ильич. – Так это ведь тот самый Антон…

– Да он, он! – директор поджал губы. – Антон Шайгин. Ну и что?

– Ничего, – развел руками физрук. – Просто он же…

– За мной! – рявкнул Иван Павлович и поспешил по коридору к выходу из корпуса.

3

Оставив Леночку и Варю с Юлей, директор и физрук вышли на улицу. Утро понемногу раскочегаривалось. Небо голубело сквозь ветви кленов и лип, рыжие лучи пронзали сочную листву, а трава источала свежие летние ароматы. Вереницы детей тянулись по дорожкам в сторону летней эстрады, где готовились к общелагерному празднику Дню Нептуна, запланированному на двенадцать часов. По радио играли современные хиты. Под речитатив певицы, передающей привет ромашкам, директор и физрук пересекли лужайку с воткнутым в землю деревянным щитом с надписью «По газону не ходить!» и двинулись по главной аллее в сторону южных ворот. Стекла директорских очков-хамелеонов еще больше потемнели.

Через пять минут Иван Павлович и Семен Ильич зашли в сумрачный, пропахший хлоркой коридор Желтого корпуса. Еще издалека они заметили распахнутую дверь в конце коридора и поспешили к ней.

В комнате царил разгром. Кровать с голой панцирной сеткой лежала на боку. Недалеко от нее валялся загнувшийся полосатый матрас с содранной простыней. Две другие кровати без покрывал стояли, неровно прижавшись друг к дружке, а в углу у окна разевал пасть старый пустой чемодан. В другом углу лежали разбитый вдребезги двухкассетник «Россия» и несколько раздавленных кассет; повсюду валялись одежда, листы с нотами и книги. Посреди этого бедлама стояли два парня – высокий худой Димон и малорослый коренастый Вован, оба длинноволосые, в драных джинсах и стоптанных белых кроссовках.

– Та-а-ак, – протянул директор, снимая очки. – И что тут у нас произошло?

Димон и Вован заявили, что сами «не в курсах», поскольку не видели Шайгина со вчерашнего вечера. Оказалось, что нынешней ночью он в комнате не появлялся, а погром, видимо, был учинен утром с пяти до восьми, когда приятели работали на кухне.

– Веселенькое дело! – воскликнул Семен Ильич.

– Так-так, и где же нам его найти? – нахмурился Иван Павлович.

Коренастый Вован шмыгнул носом и буркнул что-то неразборчивое. Длинный Димон почесал худую шею и выдал:

– На чердаке кинотеатра его можно выцепить по-любому. Он обычно там зависает.

Через десять минут директор и физрук стояли у здания кинотеатра, по совместительству служившего актовым залом, у пожарной лестницы. Иван Павлович задрал голову, прищурившись на небо. Он снял очки, спрятал их в карман и двинулся вслед за Семеном Ильичом: тот уже громыхал кроссовками по ржавым ступеням.

Добравшись до верхней площадки, они остановились у маленькой двери, обитой листовым железом. В воздухе витал отчетливый аромат гари, а над крышей поднимались клубы жидкого дыма. Физрук переглянулся с директором, взялся за ручку двери и решительно дернул ее на себя.

Из образовавшегося проема тотчас хлынул густой дым. Стаей черных бабочек навстречу выпорхнул ворох клочков жженой бумаги. Они закружились в воздухе, оседая на одежде и запутываясь в волосах. Иван Павлович охнул и отступил. Семен Ильич кашлянул, вглядываясь в мутную полутьму. Когда дым немного рассеялся, директор и физрук шагнули в проем, щурясь и прикрывая рты носовыми платками.

Через минуту из задымленного полумрака появился человек. Он сидел на стуле, положив локти на колени и обратив к вошедшим макушку с неровным пробором. Длинные, почти до плеч, волосы болтались влажными космами, кисти рук свисали вниз, а босые ноги с закатанными штанинами были забрызганы грязью. Белая рубашка, вымазанная сажей, как будто светилась в единственном луче солнца, пробивавшемся из слухового окна. Шелковый пионерский галстук, обхватывавший шею вожатого, пламенел, как огонь. Концы его подрагивали на сквозняке.

Перед сидящим стоял эмалированный таз, в котором скручиваясь и потрескивая, дотлевал ворох обугленных листов, испуская последние струйки дыма. Рядом валялись обложка книги, выпотрошенная общая тетрадь и серебристая флейта, облепленная комками желтой засохшей грязи.

– Антон? – осторожно позвал физрук, вытирая слезы. – Эй… вожатый!

Семен Ильич развернул вожатого к свету и тотчас отпрянул. Директор попятился, ударился головой о балку и тотчас вылетел из каморки на площадку, где раскашлялся, тряся пухлыми щеками. Семен Ильич выбрался следом, жадно глотая свежий воздух и вытирая слезящиеся глаза.

– Дрянь какая-то… – пробормотал он. – Просто дрянь.

Иван Павлович не сказал ничего.

4

– Да что с ним такое?! – воскликнул директор, всплеснув руками. – Пьяный он, что ли?

Иван Павлович развернулся на каблуках. Круглая физиономия директора рдела, как раскаленный металлический блин, волосы топорщились клочьями, а слипшиеся брови и усы свисали, словно поникшая трава.

С вожатым бились уже полтора часа. За все это время он не произнес ни слова. Ни крики, ни обливание водой, ни остальные попытки привести его в чувство, включая две оплеухи, которые отвесил ему в сердцах самолично директор «Белочки», не принесли желаемых результатов.