A

«А заплачу – изменится жизнь хоть на йоту…»

 
А заплачу – изменится жизнь хоть на йоту,
Или если покаюсь – то по новой вернёт
Юных грёз облупившуюся позолоту,
Что за золото я принимал в свой черёд?
 
 
И когда полыхнут громовые раскаты
Иль холодные руки протянет пурга,
Объяснит ли судьба, чем пред ней виноватый,
Коли так беспощадна она и строга?
 
 
Неужели ей жалко сотню тысяч зелёных
На квартиру и дачу посреди сосняка,
Строганины из нерки, литра водки палёной
И холодного пива до открытья ларька?
 
 
Ну и, главное, песни той, которою брежу,
Как подросток на женщин случайных смотря,
Правда с каждой весною всё спокойней и реже,
И всё чаще из окон чужих втихаря.
 

«Аз – альфа, смысл и суть вселенной…»

 
Аз – альфа, смысл и суть вселенной,
И точка над последним i,
России сын благословенный,
Что проклят и забыт людьми.
 
 
Свободный – рабству я обязан,
Когда от уз освободясь,
Не одичав от зла и грязи,
Простил врагам и зло, и грязь.
 
 
И остаюсь самим собою
Меж искушающих лжецов
Под твердью божией святою
Вдали от хижин и дворцов.
 
 
Предтеча будущих пророков,
Провидцев, магов, колдунов:
Как квинтэссенция пороков,
Как сила благостных основ.
 
 
Остерегающий надежду,
В беседах ищущий ума –
Пусть на тюремную одежду,
Давно мной сменена сума.
 
 
Позор меня да не минует,
А счастье отблагодарит,
Что жил в беспамятстве и всуе,
Где чернь позорная царит.
 
 
И кружит Клоты бестолковой
Нелепое веретено,
Пока заказанное слово
Судьбой не произнесено.
 

«Алым – ярче текущего в жерлах металла…»

 
Алым – ярче текущего в жерлах металла,
Половину небес залило, обметало.
 
 
А второю, остывшей, укутались ели,
Им казалось – надёжно, от дождей и метелей.
 
 
Так прости их, Господь, да и нас вместе с ними,
Если жили бездумно мечтами пустыми.
 
 
Ну, а если не хочешь, иль просто не силе,
Позабудь, словно мы ничего не просили.
 

«Ашшурбанапал был обычным тираном…»

1

 
Ашшурбанапал был обычным тираном,
Таким же, как до или после него,
Грозой Иудеи, Египта, Ирана
И прочих окраин из мира того.
 
 
Он так и остался бы в лике злодеев,
Кем наша история населена,
Из тех, что великие зверства содеяв,
Ославлен и проклят на все времена.
 
 
Хотя, может быть, они это хотели,
Оставив свои описанья побед
На дикой скале или царственной стеле,
Без страха пред мнением будущих лет.
 
 
Но в дьяволом выстроенной веренице
Безумных бесчинств, лишь Ашшурбанапал
От судного часа сумел уклониться
Туппумами, что для архива собрал.
 
 
И зря угрожал он жестокою карой
Тому, кто без спроса табличку возьмёт,
Зане, вопреки грабежам и пожарам,
Труд жизни его возвращён в обиход.
 
 
Сказания. Кодексы. Акты. Анналы.
Ан. Ки. Сотворенье. Потоп. Авраам.
Ничто, превратившееся в Начало.
И в чём-то, пусть смутно, понятное нам.
 

2

 
А кто-то, при власти он или в опале,
Смотрящий на зоне, шестёрка в гаи,
Как в зеркале видит в Ашшурбанапале
Несбывшиеся притязанья свои.
 
 
Глумленье, тщеславие и святотатство,
Насилие женщин, и чтоб на века –
Ни с кем несравнимое в жизни богатство
С потёками крови, замытой слегка.
 

«Аще ваших тузов бьют козырные масти…»

 
Аще ваших тузов бьют козырные масти,
Аще пики пришли к оглашённым червям,
Ни при чём здесь ни случай, ни эпоха, ни власти,
Выбор сделать до хода жизнь представила вам.
 
 
И никто помешать вашим планам не в силе –
Заложиться на банк, уступить, пасануть,
А когда вы получите, что заслужили,
О случившемся с вами не жалейте ничуть.
 
 
Не держите обиду и зависть под сердцем
К тем, кто выставил вас дураков дураком
В чэчэвэ, в карамболе, в генерале и терце
Или в вами задуманном деле другом.
 
 
Что считать не пришедшие вовремя флеши
И нечаянно взятые ералаши,
Лучше, вспомнив Петра, его «Камо грядеши?»,
Помолитесь неслышно за спасенье души.
 

Б

«Бал дворянский! Оркестр полнокровный!..»

 
Бал дворянский! Оркестр полнокровный!
Канделябры, колонны, паркет.
Словно не было, не было словно
Страшных и героических лет.
 
 
Зря сражались и гибли напрасно,
А потом ещё шли под расстрел
Сотни тысяч, и белых, и красных,
И кто выбрать цвета не успел.
 
 
Но смеётся и пляшет Россия!
От кавказских до северных вод
Торжествуют князья голубые
Меж сменивших окраску господ.
 
 
Бал в разгаре. Кружа и взметая,
Льётся музыки сказочный дождь,
Под которым визжит золотая,
Бриллиантовая молодёжь.
 
 
Чьи отцы – патриот к патриоту,
Выжигая свободы до тла,
Напилили без меры и счёту,
Как они называют, бабла.
 
 
Вот и знать не хотят нувориши
Под надёжною крышей ЧК,
Что в народе всё явственней слышен
Голос Блюхера и Колчака.
 
 
Не случайно, за орднунг радея,
На отмытый от крови помост,
Ставит власть монументы злодеев,
Аккурат в подполковничий рост.
 
 
И грохочет оркестр полнокровный!
Канделябры, колонны, паркет.
Словно не было, не было словно
Страшных и героических лет.
 

«Балкон напротив, а на нём…»

 
Балкон напротив, а на нём,
Как от мужских объятий тая,
Соседка в платье голубом
Лежит, случайный текст читая.
 
 
И что заставило её
Забросить рыбу в маринаде
И пересохшее бельё
Потрёпанной книжонки ради.
 
 
Каким сюжетом сражена
Красотка с королевским взором:
Благополучная жена,
И дважды мать, и скоро сорок.
 
 
Лак на ногтях лежит с утра,
В порядке губы и ресницы,
Но предрешенному вчера,
Сегодня, видимо, не сбыться.
 
 
Вечерний дождь снимает зной
И гасит уличные гулы.
Прошёл субботний выходной.
Над книгой женщина уснула.
 
 
Вернувшись вновь в разгул страстей
На фоне серой прозы буден –
Ведь скоро будет сорок ей.
А восемнадцати не будет.
 

«Без сдержек и противовесов…»

 
Без сдержек и противовесов
Власть абсолютная, она
От бога при посредстве бесов
Для наказания дана.
 
 
Ну, а богатство, нажитое
На муках и крови людской –
Не меньший знак: воздастся втрое
При встрече с огненной рекой.
 
 
Как незаслуженная слава,
Собой торгующих господ,
По справедливости и праву
Всё в ту же бездну приведёт.
 
 
Лишь только тот, кто чист и честен,
Сколь жизнь его ни тяжела,
Достоин быть в заветном месте
Среди заветного числа.
 
 
Дабы в Великую Седмицу,
В своё второе рождество
С Отцом навек соединиться
В чертогах Царствия Его.
 

«Бессильны акты и уставы…»

 
Бессильны акты и уставы,
Обыденных событий ход,
Когда по сердцу взгляд лукавый
Острее бритвы полоснёт.
 
 
Бесплоден приворот старинный
И паутина прошлых пут,
Коль губы спелою малиной
Притягивают и зовут.
 
 
А грудь, мелькнувшая сквозь вырез
Китайской кофточки цветной,
Хотя и нет прекрасней в мире,
Уже открыта предо мной.
 
 
Её соски желез молочных,
Твердея под рукой моей,
Нам обещают рай бессрочный
До окончанья наших дней.
 
 
И всё равно, как это чудо,
Чем заслужил я и когда,
Раз ты явилась ниоткуда
Спасти меня от вникуда.
 

«Больше у России нет друзей…»

 
Больше у России нет друзей,
Исключая армии, и флота,
Жуликов всех рангов и мастей,
Да «шестёрок-жириков» без счёта.
 
 
Дальше – хор попов про третий Рим!
Питерские, брайтонцы, мигранты.
Вертикаль и, непоколебим,
Рейтинг венценосного гаранта.
 
 
А вокруг извечные враги,
Крик сестёр вчерашних вороватых
Под Китая гулкие шаги –
Тоже нами вскормленного брата.
 
 
И потом, наверное, в аду,
Черти ждут нас, веривших на слово,
По весне в двухтысячном году
Летоисчисления Христова.
 
 
Потому и нет у нас друзей,
Исключая армии, и флота,
Жуликов всех рангов и мастей,
Да «шестёрок-жириков» без счёта.
 

«Боюсь, когда на лодку катит вал…»

 
Боюсь, когда на лодку катит вал,
А ветер лишь крепчает, пеной вея,
И грешен, что животных убивал
Не для еды насущной – для трофея.
 
 
Мне стыдно говорить про геморрой,
Тем более показывать кому-то,
Хотя бывает утренней порой
Почти невыносимая минута.
 
 
Чего скрывать, я жаден и ленив,
Неадекватен и непостоянен,
С первопричиной путая мотив,
Как баб доступных путают по пьяни.
 
 
С господствующей логикой мирясь,
Свой интерес всегда держу в уме я,
Не прерывая дружескую связь
Со всеми, кто со мной её имеет.
 
 
И вычеркнув, как фейк, ночной дебош,
Мне дышится свежо, легко и ровно.
Чего скрывать, я дьявольски хорош
И ангельски приятен, безусловно.
 

«Бровей багровей глухаря…»

 
Бровей багровей глухаря
И ярче крови глухариной
Сползает медленно заря
На травы с поросли осиной.
 
 
Как ранее по кедрачу,
По соснам, взвившимся над строем,
Где были тучи по плечу,
И звёзды, льющиеся роем.
 
 
Хотя известно на земле:
Она лишь отблеск солнца краткий,
Пока блаженствует во мгле
Восток, на сладость неги падкий.
 
 
Проснётся он и хлынет свет,
Открыв назначенное зрячим:
Кто будет вскормлен и согрет,
А кто для жертвы предназначен.
 
 
При этом выиграет тот,
Чьё сердце в сумраке урочищ
Ритм выживания найдёт,
Не заморачиваясь прочим.
 
 
А те, другие, сгинут зря,
Под дробью пух развеяв пудрой,
Приняв за брови глухаря
Следы кровавые под утро.
 

«Брызги крови во мху – осень сыплет брусникой…»

 
Брызги крови во мху – осень сыплет брусникой
Да рядами маслят по оленьей тропе:
Это доля твоя, чем с тобой, с горемыкой,
Расплатилась судьба, что ты выбрал себе.
 
 
Ведь ещё повезло – не оборыши встретил
Под приветливым солнцем, хоть пора холодам,
И вернулся домой в срок, который наметил,
И устал не до смерти – сообразно годам.
 
 
Так чего ты бурчишь, расплатившись с ментами,
Перекупщикам сбыв результаты трудов,
И палёнкою друга, как всегда, остограммив
В прибазарном шалмане между мелких воров.
 
 
Лучше, вспомнив былое, со слепым гармонистом
Спойте песню любимую хором втроём,
Чтоб её подхватила своим голосом чистым
Всем шалавам шалава за соседним столом.
 
 
И не трогайте мать, матерь вашу – Россию,
Что, детей разогнав, как назойливых псин,
Холит новых хозяев, пряча глазки косые
За зеркальными окнами офисов ФСИН.
 
 
Неужели вы четверо, вместе с другими,
Заслужили иное за деянья свои,
Если челядью верной при каждом режиме
Прославляли господ за пайки и паи.
 
 
Или может не вы, самодержцу в угоду,
Под попов и начальничков брань и враньё,
Словно дикого зверя обложили свободу
И волками в клочки растерзали её.
 
 
Брызги крови во мху – осень сыплет брусникой
Да рядами маслят по оленьей тропе:
Это доля твоя, чем с тобой, с горемыкой,
Расплатилась судьба, что ты выбрал себе.