Цитаты из книги «Ржавчина»

В салоне пахнет свежим кофе, мармеладными конфетами и внезапно солидолом. Я незаметно оглядываюсь на заднее сиденье, где вижу хорошо знакомую джинсовку с вытертыми рукавами и, закусывая губы, беззвучно смеюсь. Весь оставшийся путь мы проводим молча.

– Иви, – выдавливаю я, переключаясь на громкую, и снова листаю ленту из видео. Одно, второе, третье послание. Каждое заканчивается признанием. И в каждом из них «Люблю». «Люблю». «Люблю»… Последнее залетело в топ и завирусилось. Внизу хештег #Ржавое_навсегда. На нем сотни тысяч просмотров и почти пятьсот комментариев. «Клянусь, это последнее. Хотя, может, и нет. Я готов дать тебе столько времени, сколько потребуется. – Август останавливается, глядя прямо в камеру, а кажется, будто в мою душу, и произносит: – Но когда отыщешь себя, вернись ко мне, – и снова прикладывает руку к сердцу, языком жестов повторяя: – Я люблю тебя».

Август наклоняется, притягивая меня к себе. Не целует, нет. Оставляет губами ожоги на моих губах. Вдыхая себя в мое тело. Жаром, голодом, лихорадкой. Самым губительным сумасшествием. Этот безмолвный поединок, в котором не будет победителей. Мы проиграли. Оба. Судьбе. Друг другу. Времени. Поэтому мы спешим, попадая приоткрытыми губами мимо ртов, срывая хриплое дыхание. Стискивая пальцы сильнее, чем требуется. Его губы двигаются от моих губ к скуле, щеке, мочке уха, которую чуть заметно царапает зубами. Прихватывая серебряный гвоздик, кончиком языка. Подталкивая меня назад, пока я не прижимаюсь спиной к стене. Его ладонь на моей талии, грудь прижимается к моей груди, и я почти физически могу почувствовать, как сильно бьется его сердце.

Мы останавливаемся у темного здания. У Августа есть ключи. Он роняет их, потому что тоже нервничает. А может, боится, что могу передумать. Глупый. Если бы я могла говорить, петь, я бы кричала о том, что несмотря на боль, несмотря на обиды и данные себе самой обещания, никогда не оглядываться, все, о чем мечтала эти месяцы – еще хоть раз его увидеть. Но лишь судорожно выдыхаю в прохладный воздух.

Я не знаю, как много ему известно. Что успел рассказать Сет, но Август не настаивает. Это вопрос из тех, что не требуют ответа. Я прижимаюсь лбом к его груди, и все случившееся кажется просто дурным сном. Его рука скользит мне за шею, прижимая близко-близко. И вот я уже обнимаю его сама, закрыв глаза и наслаждаясь ощущением безопасности в его ладонях. Запахом, голосом. И наконец, выдыхаю. Как будто с воздухом пытаюсь отдать Августу часть своей боли. Потому что его руки словно стены родного дома, в котором даже дышать легче. Но вместе с тем они несут и иные чувства, которые нарастают, словно грозовое облако. Но все, что мы оба делаем, – лишь смотрим, словно ожидая, когда грянет гром.

– Иди сюда. Сол притягивает ее в объятия. И хотя ее плечи расслабляются, ресницы дрожат, и, чтобы не расклеиться самой, я пересчитываю доски, из которых сбит пол. Сольдо гладит Ив по плечу, прижавшись губами к ее макушке. Говорит что-то совсем тихо по-испански. Ив сильна в языках, она понимает. Но слушает молча, роняя слезы, которые он собирает кончиками пальцев. А он продолжает говорить, укутывая ее руками и словами, словно теплым одеялом.

Я ее понимаю. Потому что одинокими вечерами, закутавшись в безразмерную желтую толстовку с логотипом «Лэйкерс», вдыхаю ее запах, которого там на самом деле уже не осталось, но все равно делаю это, потому что скучаю по Августу так сильно, что хочется выть. Скучаю по его сумасбродным выходкам. По рукам, которые были вечно замотаны белым пластырем, шершавым, поэтому прикосновение его рук я ни с чем не спутаю. Скучаю по тому, как он улыбался каждый раз, когда я при встрече бежала ему навстречу, запрыгивая на руки и впиваясь в его рот поцелуем. Он держал меня так легко, как будто я совсем ничего не вешу. А мне казалось, что в его руках я нашла свой дом. Иногда нам всем не хватает тепла чужого тела.

– Послушай, я ищу свою подругу, – выглянув, хриплю я как могу громче, хотя знаю, меня все равно не услышат, поэтому, не дожидаясь разрешения, проталкиваюсь мимо него. – Эй, ты куда? – хочет он схватить меня, но его рука так и замирает в воздухе, остановленная Сетом. – Слышь, девчонке в туалет надо. Пусть идет, а мы тут потолкуем.

– Люблю я ее просто. – Признание так легко с губ срывается, будто не томилось там спрятанное за семью замками столько месяцев. – Никогда не думал, что так сильно. А сейчас буквально жить без нее не могу. Правда, я накосячил так, что уже не исправить.

– Она терпеть не может, когда ее называют Аннет. Эрик замирает, так и не запихнув домашние штаны в ящик. Мы оба молчим, ожидая, что каждый из нас скажет или сделает. Сам не знаю, зачем пытаюсь ему помочь. Мы ведь должны ненавидеть, презирать друг друга, а по факту с каждым прожитым днем переплетаемся сильнее. Человек не создан, чтобы ненавидеть. Тем более так долго. Хуже всего, что мы оба это понимаем. – Она никогда не говорила, что ей не нравится, когда я так ее называю. – Она скорее стерпит, как бы ее имя ни коверкали. Привыкла уже. Эрик присаживается на кровать. И мы впервые разговариваем с ним так – не желая набить друг другу морду. – В каком смысле? – спрашивает он. – Они с матерью приехали из России, – говорю я, ощущая, как меня отбрасывает назад. Туда, где мы были вместе, где было безумно тепло и уютно. Там, где я мог называть ее своей. – Ей тогда только двенадцать исполнилось. Я сам сначала не понимал, почему дома все зовут ее Аней. – Аня… – медленно повторяет Эрик, словно пробуя имя на вкус. – Красиво. Я киваю. Он поднимает сумку и произносит: – Спасибо. А потом выходит из комнаты, захлопнув за собой дверь. А я падаю на кровать, запустив пальцы в волосы, и в очередной раз думаю, какой же я идиот…