С неба сыпался вечерний неторопливый снег, прохожие, слегка ошалев от одного вида остановившихся в воздухе снежинок, не торопились, оттягивая момент, когда им все-таки придется нырнуть в сухие, пыльные подъезды. В каждом произошла незаметная перемена, словно какая-то приржавевшая щеколда сошла со своего места и подул свежий воздух – прохожие заметили друг друга. «Батюшки-светы! Народищу-то вокруг! Да все разные, да румяные!»

Казалось бы, сущий пустяк – снег! Какое отношение он имеет к настроению человека? А вот имеет. Оказывается, даже картошка в темном подвале, где месяцами не меняется температура, влажность, освещенность, знает не только о приходе весны – наступление ночи чует, откликается на появление звезд, восход луны. Картошка! Подумать только, бесформенный клубок из крахмала и еще чего-то очень полезного для здоровья, томится на закате, волнуется, стремится ввысь, к светлой и достойной жизни.

Вот и прохожие, углубленные в свои заботы, доходы, в ненависти и симпатии, несмело откликнулись на снег, откликнулись и тут же вроде устыдились. Да, ничего не поделаешь, готовность к открытому общению многими стала восприниматься как постыдная слабость. А сила проявляется якобы в сдержанности, а то и в недоступности. Впрочем, возможно, так было всегда, хотя бы потому, что человек на протяжении жизни неизбежно переходит от простодушия и доверчивости к настороженной замкнутости. Усваивание жизненных уроков частенько заключается в этом.

Но речь о другом – на заснеженной улице, залитой розовым закатным светом, у самого светофора, роскошно мерцающего в снегопаде, передо мной вдруг возникло лицо с куцыми усиками и очками в тяжелой оправе. Лицо слегка улыбалось и поощряюще смотрело на окружающую действительность. Дескать, молодцы, очень хорошо, рад за вас, далеко пойдете, продолжайте в том же духе. Лицо лучезарно проплыло мимо, как праздничный воздушный шарик, и лишь когда оказалось за спиной, что-то дрогнуло во мне, как невнятное воспоминание. Обернувшись, я увидел, что обладатель очков и усиков тоже остановился и смотрит на меня несколько озадаченно.

– Чего не бывает на белом свете! – воскликнул он и, шагнув навстречу, сдернул с правой руки добротную перчатку, отороченную белым мехом. От маленькой розовой ладошки с аккуратными ноготочками шел пар. Рукопожатие его было крепким и… как бы сказать поточнее… достойным. Этот человек относился к себе с уважением, имея, по всей видимости, для этого достаточно оснований. – Кто бы мог подумать, что мы встретимся здесь! В такой снег! В таком возрасте! – Он с доброжелательным любопытством осмотрел меня с головы до ног, от кроличьей шапки до черных ботинок, которые, куда деваться, мне самому весьма напоминали ортопедические.

Я узнал его.

И ужаснулся тому, как начисто забыл этого человека. Будто и не было его никогда на белом свете, будто не было нескольких лет в большом южном городе, бесконечных разговоров о будущем, прогулок по раскаленной солнцем набережной, сухого вина в дежурных гастрономах и отчаянной откровенности, несмотря ни на что, вопреки всему, назло самому себе. Неужели были когда-то те молодые, глупые и прекрасные годы!

А ведь были!

– Слушай, да ты вроде не узнаешь меня? – воскликнул он с укором. – Ну признайся, забыл? Вот скажи, как меня зовут?

– Еремеем тебя зовут… Ты почти не изменился, а если и изменился…

– То в лучшую сторону! – подхватил он и засмеялся, откинув голову назад – и эту его привычку я вспомнил. – Сколько лет прошло, сколько лет!

– Да и зим, наверно, прошло не меньше, – добавил я, чтобы немного протянуть время и вспомнить хоть что-нибудь существенное, связанное с этим человеком.

Да, у него было странное по нынешним временам имя – Еремей. Оно ему не нравилось, и когда приходилось знакомиться, а в те времена мы часто знакомились с разными людьми, он называл себя Емельяном, Евгением и даже Евстигнеем, только не Еремеем. Чужие имена не затрагивали его самолюбие. «Называйте меня Евстигнеем», – говорил он. Дескать, можете смеяться над этим именем, писать его на заборах, рифмовать в срамных четверостишиях – мне на это наплевать, меня зовут иначе. Этакая своеобразная маскировка.

Мы отошли в сторонку, чтобы не мешать прохожим, и с полчаса предавались беспорядочным воспоминаниям о старых временах, приятелях, красивых девушках, а тогда, надо сказать, все девушки были красивыми, одно их слово могло и осчастливить, и уничтожить, каждая держала в руках твою судьбу, будущее, твою победу или поражение на вечные времена. Но даже уничтоженный, отвергнутый и осмеянный, ты мог искренне наслаждаться своим героем, потому что знал наверняка – впереди безбрежный простор лет и запросто можно все исправить, по-своему переиначить. А сейчас – что делать, – сейчас ты болезненно чувствуешь локтями стены бетонного коридора, в котором живешь, по которому снуешь каждый день взад-вперед, понимаешь, насколько ограничен круг людей, с которыми общаешься. Отношения с ними выверены и определены на годы вперед, это исключает неожиданности, и ты постепенно перестаешь даже ожидать их, более того – начинаешь их опасаться. Появление в твоей жизни