Часть I

Глава 1

Был конец Нового года или конец света. В итальянском ресторане вечер напоминал поле боя: персонал сражался, сдавал территорию и нес потери.

– Нет… нет… к сожалению, мест нет. И в курящем тоже… Я вас уверяю… Ну куда же вы?!

– Извините, все зарезервировано… Может быть, через полтора часа… Подождите! Ну правда, мест нет!!!

У Веро́ прилипла к спине рубашка, от дыма слезились глаза, от тарелок немела шея. Ей срочно надо было принять заказ с десятого столика.

– Девушка! А принесите оливок!

– А чтобы с косточками?!

– А еще пармезана…

Вверх-вниз по лестнице, вверх-вниз… Она все время помнила про десятый…

Шестнадцатый стол ждал заказа, тридцатый был готов заказать, пятый просил чай, ах!.. Черный или зеленый?!

Веро судорожно полистала блокнотик: ах, черт!.. Черный или зеленый?!

– А принесите лимона!

– А два эспрессо!

Веро безуспешно старалась пробиться к десятому.

– А посчитайте…

Кофемашина единственная из персонала молча отрабатывала вложенные в нее средства и надежды. Бармен, как тигровая кошка, хищно высматривал тех, кто отвечал за доставку напитков: «Капучино падает! Эспрессо оседает! Проклятые официанты!»

Веро вжала голову и постаралась малодушно прошмыгнуть мимо.

– Я тебя вижу, Веро!!!

Потом ее еще три раза дернули, и когда она, уже задыхаясь, добралась до десятого столика, то старалась говорить медленно и незаметно трясла головой – чтобы кровь от затылка отхлынула.

– Что-нибудь выбрали?

Веро умела быть вежливой – это был ее дар. Природа не слишком одарила ее талантами, но вот в искусстве «держать лицо» постаралась. Даже с лихвой отмахнула. Веро улыбалась, кивала, старалась не поддаться соблазну опереться рукой о стол, а лучше двумя, а лучше упасть на него, забыться и пролежать так два дня – только бы никто не трогал и счет не просил.

– Да-да, я запоминаю: оливки, карбонара. Что вы сказали? Соуса побольше?

(О, это непременно. Вам не повезло, вы сидите далеко, а два столика рядом с кухней и случайные прохожие на улице слышали, как недавно на кухню явилась Принчипесса¹ и попросила на разговор шеф-повара.

– Робертино, – сказала она, поправляя челку и показывая, что она здесь главный официант и ей не требуется ни ума, ни такта, – гости попросили карбонару с двойным соусом. Уважь их… Сделай-ка по-быстрому.

– Я тебе сделаю, – сказал Робертино так, что даже жилки на лбу проступили. – Я тебе сделаю с таким двойным соусом, что ты сама в нем утонешь!!!

А потом зашвырнул в нее сотейником, крича, что он итальянец и кладет столько соуса, сколько нужно, и пусть она идет туда-то… раз она такая-то… не уважает итальянскую кухню! А потом вытер пот со лба и добавил, что впредь убьет каждого, кто явится с подобной просьбой. Веро сама едва успела убраться.)

– Может быть, я предложу вам пасту с грибами? Там много сливочного соуса и тоже есть бекон. Что? Аллергия на грибы? Да бросьте, какие там грибы… Это же шампиньоны.

– Девушка!

– Девушка?! Вы подойдете, черт вас дери?!

…Где-то у лестницы ее догнала Алессандра. Храброе сердце, верное плечо и стабильная нервная система. В руках у Алессандры был тяжелый поднос с бокалами, и в тот момент она была особенно похожа на гладкошерстную легавую – дрожала от волнения, оглядывалась, высматривала дичь. Увидела Веро с горой тарелок, проявила выдержку. Остановилась.

– Я только с кухни. Там Робертино… Мне кажется, он сегодня кого-нибудь точно зарежет. Веро, сходи, а? Ну что? Ну, у тебя больше всех шансов выжить.

…На кухне была своя война. Робертино кричал, ругался и обещал выбить дурь из официантов, которые не успевают забирать заказы.

– Idioti!!! Уже целая минута! Сколько можно ждать?! О, Madonna!!!

«Мадонна»… – помниться, услышала в первый раз Веро и с восторгом подумала: «Как красиво. Молится, наверное».

Оказалось, матерится.

Робертино недаром был шеф-поваром – он мог один талантливо приготовить и отдать двадцать разных паст одновременно. А еще он был как непроспавшийся медведь после зимней спячки – одним ударом открывал жестяные банки, гнул сковородки и мог убить сотейником. И хотя у него под кителем билось благородное (Веро в это свято верила), почти рыцарское сердце, он уже обычно с утра был так крепко не в духе, что, услышав его голос, Веро срывалась с места и, не дослушав заказ посетителей, мчалась как бешеная лошадь на кухню. На одном дыхании, перепрыгивая через ступеньки, здравый смысл и других официантов. К финишу, как правило, приходила первой, чем иногда заслуживала скупую похвалу шеф-повара.

– А?! Что?! Пасту отнести?! – заплеталась Веро в словах, держась одной рукой за бок, а другой стараясь нащупать опору. Дыхание уже восстанавливалось, но в глазах еще было темно. – Так кричал… Думала, уже никому не спастись.

– Осторожнее, – с досадой бросал помощник шеф-повара Томми, торопливо раскатывая тесто для пиццы, – ты так себе шею сломаешь. И почему опять ты, Веро?! Кроме тебя еще кто-нибудь работает?!

Веро обожала Томми. Он был для нее самой важной птицей ресторана. Он был настоящим пеликаном, птицей-другом, птицей-мозгом, и это проявлялось во всем – в оперении, в телосложении и, что самое ценное, в нравственном отношении. Он был очень добр, подкармливал Веро пармезаном, отказался учить ее курить, а когда все особенно ныли, научил посылать Принчипессу таким шикарным итальянским жестом, что Веро, обрадовавшись, еще долго тренировалась и однажды, показывая всем, как научилась, выкинула руку перед носом изумленного Удава, который открыл дверь на кухню, дабы объявить, что он теперь управляющий, и в неконтролируемом запале послала его так красноречиво, что все вокруг обмерли…

В умственном отношении Томми тоже превосходил своих сородичей. Когда Веро с ним познакомилась, он, как истинный итальянец, мог произнести без акцента только слово «лазанья», и то только во время обеда.

– Давай я тебя русскому научу, а ты меня итальянскому, – предложила как-то Веро и была снисходительна. – Я, конечно, тебе фору дам, ты не бойся. Итальянский – что там учить… Ха! Это не наши семь падежей… С понедельника начнем, да?

– Ой, Томми, давай со следующего понедельника?

– Что-то неохота сегодня. Давай с начала месяца начнем, а?

И вот уже Томми выучил русский, немецкий и начал учить арабский, а Веро все бегала туда-сюда и досадливо морщилась:

– Тьфу ты, карбонара на trentaunо. Томми, я опять перепутала: это тринадцатый или тридцать первый?

…Но тот день новогоднего побоища даже Томми выдерживал с трудом.

– Две пиццы – сорок первый стол! Эти три на десятый. Лазанья готова!!! Веро, готова!!!

– Томми, у меня только две руки!

– Еще пицца! Четыре салата! А-а-а, Веро! Ты знаешь, что твоя подруга Хорошая перепутала заказы, уронила пиццу и отнесла пасту не на тот стол?!

– Суп! Три пасты! Где эти проклятые официанты?! Опять ты, Веро!!!

Где-то у бара ее снова догнала Алессандра.

– Этот день никогда не кончиться. Три полных зала и два с половиной официанта на всех.

– Почему два с половиной? – не поняла Веро.

– Ну, как же?! Ты, я… и половина Хорошей.

– Почему половина? – снова не поняла Веро.

– Потому что ее вторая половина, – разозлилась Алессандра, – витает где-то в облаках, где гости сами за собой тарелки убирают.

– А Принчипесса?

– Рыдает в подсобке. У нее стресс… Не правда ли, самое время поплакать?!

…С Хорошей Веро столкнулась где-то между десятым и тринадцатым столами.

– Веро, у меня тут такое случилось. Ты не поверишь…

Если бы у Веро было время и сигареты (и она бы умела курить), она бы точно закурила, потому что после этих слов можно было спокойно готовиться к худшему.

– …Понимаешь, я взяла заказ на девятнадцатый, засунула его в штаны… и забыла про него напрочь.

…В первый раз Веро встретилась с Хорошей, когда та пришла устраиваться на работу. Это было воскресенье – единственный день, когда Веро завтракала. Солнце радостно светило в окно, посетители с утра не торопились, Принчипесса опаздывала, и никто не мешал выпросить в баре чашечку кофе, сесть подальше и, стараясь не очень накрошить на красно-клетчатую скатерть, сгрызть печенинку, припрятанную накануне. Веро в этот момент особенно замирала, стараясь продлить семь минут безмятежности, сладко представляя, что вдруг наступит чудо, и ей не надо будет следующие двенадцать часов бегать по ресторану с вытаращенными глазами… И вдруг к ней подходит новенькая, по-свойски кладет руку на плечо и, как будто они уже век знакомы, спрашивает:

– А что это у тебя? С молоком, да?

А потом берет ее чашку и отхлебывает ее кофе. Ее кофе! В этот момент Веро почти впала в кому от мыслей, что она сейчас с ней сделает… А пока выходила из комы, ее новая подруга откусила печеньку и по-хозяйски смахнула крошки со стола. После этого не было смысла в долгих реверансах. Томми еще плиту не нагрел, как новенькая уже две тарелки разбила и поднос со стаканами опрокинула.

– Откуда она свалилась? – вопрошал Томми, с шумом хлопая дверцей холодильника, и на его лице было написано неподдельное: «Ну как так можно?! Как?!»

– А мне она нравится, – улыбнулась Веро, словно почувствовав, что в ресторане теплым ветром повеяло.

Новенькая, уже порядком освоившись, дала обалдевшей Принчипессе метлу, и та, пока дар речи не вернулся, стала послушно подметать осколки.

– Я и сама удивляюсь, что это говорю, – облокотившись о барную стойку, довольно улыбалась Веро, – но мне почему-то кажется, что она хорошая.

Томми еще раз фыркнул, но тоже обернулся посмотреть, как Хорошая подбадривает Принчипессу мести быстрее…

Как Веро и думала, Хорошая стала ее личным золотым фондом. Схватывала все на лету и за словом в карман не лезла. Даже Принчипесса с ней старалась не связываться. А если Веро не хотела обслуживать каких-то посетителей, она всегда просила Хорошую подойти – та была толерантной и могла найти язык с каждым клиентом, и ей бы цены не было, если бы она еще тарелки без потерь до столов доносила…

Особенно Робертино к этому был неравнодушен. Он два раза в бешенстве срывал с себя фартук, чтобы пойти убить ее, и те несколько секунд, пока Томми держал извергающего проклятия итальянца, а Веро вздыбленно мчалась запирать Хорошую в подсобку, чтобы спасти ей жизнь, для всех казались счастливой и очевидной отсрочкой приговора… Для всех, но только не для самой Хорошей. Та гордо колотила в дверь, требуя реванша, в благородном порыве желая нести ответственность за свои промахи.

Веро же, протирая вилки и параллельно слушая вопли Хорошей, неизменно задумывалась, что неизвестно на кого бы поставила: уже через пять минут Хорошая вскрывала замок на двери, и чтобы разнять уже порядком собравшуюся свору, приходилось звать на помощь еще Алессандру.

Хорошую, как потом узнала Веро, воспитывала бабушка, строгого родительского контроля над ней не значилось, и Хорошая была как дитя улицы – знала все злачные бары, к ним явки и пароли, и с кем только знакомств не водила. Жизнь у нее обычно начиналась ночью, и Веро сама часто поражалась, когда Хорошая спит. Ясно было только одно: если на Хорошую выпадает утренняя смена, это катастрофа.

– Я так и говорю… Сунула в штаны и забыла.

Веро невольно посмотрела на часы при входе.

– Давно, говоришь, он у тебя в кармане?

– Минут двадцать… нет, минут сорок.

Веро почесала затылок.

– Посчитаем… На кухне заказы опаздывают минут на тридцать, плюс сорок минут ожидания… Получается, Удав придушит тебя часа через полтора и даже гостей стесняться не будет, потому что, чего тут скрывать, он давно этого хотел. Что у тебя заказали? – Веро быстро пробежала глазами по заказу. – Так… Две пасты, пицца… Еще одна пицца. Ладно, не переживай, попробуем Томми упросить сделать твои пиццы вне очереди.

…Но Хорошая не переживала. А Томми кричал, не слушал, говорил, что бараны умнее, но пиццу сделал.

– Вот повезло! – обрадовалась Веро, когда план почти не провалился. Они встретились с Хорошей у лестницы и заговорщицки пожали друг другу руки.

– Tu!!! Sempre tu!!! Cuarenta minutti!!!

Удав выполз из-за угла и дико довольный, что застал сразу обеих («занесем в простой, вычтем из зарплаты, выпишем себе премию»), загородил дорогу.

– Tu! No pizza! No pasta! Cameriera stupida!

«Вот черт, – соображала Веро, – как он узнал, этот гад? Не иначе как Принчипесса доложила. А она откуда? Если только… Подслушала! Вот дрянь!»

Но больше всего Веро досадовала на себя, что потеряла бдительность.

Обычно Удав поджидал жертву где-нибудь в засаде, потом вылезал, подкрадывался и… оп! набрасывался, хватая добычу за горло. Потом шел выписывать себе премию. Веро это знала и с пониманием уже старого обтрепанного воробья старалась держать местность в поле зрения, и осторожно выбирала слова на враждебных территориях.

«Ну что ты орешь-то?! – с раздражением подумала она вдруг, к вечеру ей особенно трудно было держать себя в руках. – Что ты мельтешишь-то все перед глазами, тунеядец? Хочешь сделать что-нибудь полезное – тарелку отнеси».

– Tu! Sempre problemi! Sempre cretina!

Хорошая вышла вдруг вперед и громко так, почти по слогам, как говорят обычно глуховатым людям с явным желанием помочь, сказала:

– Я вас не понимаю. No capisco. Я не говорить по-итальянски. Ну, что ты хочешь? Веро, что он хочет? Что? – И участливо добавила: – Может, чая?

…Примерно в двенадцать часов ночи Веро устало оглядела зал, машинально поправляя скатерть.

«Три стола, два посчитались, осталась большая компания. Капучино – счет. Шесть бокалов пива – сдача. Еще пицца. Четыре пасты. Ну, что же вы, ребята, все жрете…»

Мимо, прихрамывая, прошла Алессандра. Принчипесса, притихшая, с темными кругами под глазами, несла тарелки вниз. Веро посторонилась пропустить ее к лестнице.

«Надо же, утром мы как серны гор, проворные и стремительные, а к ночи как три старые клячи, дохлые и изможденные. Ну ладно, последний поход в бар… Тут тоже трагичные лица. Держитесь, ребята, скоро спать. Осталась пара перевалов. Поднос. Оп… Взяла… А вот это зря они мне шесть бокалов поставили. Мадонна… Тяжело-то как!!! Несем… Несем… Вершина близка. Пришли. Думай о равновесии, думай… и улыбайся как дура, словно это самая большая радость в твоей жизни. Так, сначала девицам: берем, ставим бокал, держим равновесие. Хорошо… Берем, ставим… Эй! Справа! Не надо помогать! Не надо! Убери руки! Убери руки, говорю! Ах!.. Можешь не убирать. И ведь не на тебя, дрянь, на подругу твою. Все… Куртка, платье. Все… Вскочила, кричит, мокро. Понимаю, шесть бокалов – три литра, мы сейчас все утонем. Господи, а смотрят-то как… Вот он, мой конец. Как там еще про серн: мясо ценят за питательную ценность, а из кожи выделывают перчатки?»