Глава 1

– Откройте, откройте!!! Есть же тут кто-нибудь! – надрывался детский голосок.

Был поздний вечер, и я – старый аптечный кот Лео – поужинав кусочком рыбки, уже предвкушал, как я устроюсь под боком у своего хозяина, юного аптекаря Маттеуса, и предамся сну. Но сейчас, сидя на аптечной стойке, я повернул голову в сторону входной двери, из-за которой раздавался звонкий полудетский голос вперемежку с ударами дверного молотка – там, за дверью, был кто-то, кому нужна помощь. Потрусив в комнату хозяина, я попытался своим мяуканьем привлечь его внимание.

– Что-то случилось, Лео? – осведомился он. Затем взял свечу и пошел следом за мной. Дрожащий огонек свечи последовательно осветил коридор, затем мраморную лестницу, холл с высоким потолком, украшенным старинной росписью, и, наконец, массивную входную дверь, запертую на щеколду. Когда дверь была отворена, мы увидели там миловидную девочку – судя по скромной одежде, юную служанку – лет двенадцати, не более.

– Чем могу быть полезен, синьорита? – осведомился Маттеус.

– Мне нужна синьора Оливия, хозяйка этого дома. Меня послали за ней… Прошу извинить, что я поздно, но мне важно увидеть ее прямо сейчас!

Голос крошки дрожал от волнения.

Лицо Маттеуса подернулось дымкой печали.

– Синьора Оливия умерла полгода назад, – отвечал он, – я сожалею.

Девочка отшатнулась так, словно с разбега налетела на стену.

– Но… как же…

– Сеньора Оливия – моя прабабушка, я очень любил ее, – тихо ответил Маттеус, – может, я могу вам чем-то помочь вместо нее?

Девочка опустила глаза, затем вздохнула глубоко, как бы прощаясь со всеми своими надеждами, и покачала головой.

– Умирает одна женщина… она всю жизнь служила в доме моих хозяев, старая нянюшка, – сказала она тихо, – она послала меня сюда…. хотела чтобы сеньора Оливия помогла ей…

– Помогла? Но чем?

– Я не знаю… и сеньор Антонио так расстроен… и что я теперь скажу им обоим?

Она развернулась и, опустив плечи, медленно побрела прочь.

Маттеус, вздохнув, закрыл дверь.

– Да, Лео, – сказал он, взяв меня на руки и запирая дверь, – уходят те, кого мы любим, и что бы я мог сказать в утешение этой бедняжке? Разве что помолиться за упокой души этой доброй женщины, ее няни…

Но мы еще не знали тогда, что душа этой доброй женщины не скоро обретет покой.

Глава 2

Ночью сквозь сон я слышал странный гул, свист: за окном поднимался ветер. И это бы не легкий ветерок, а ураганный поток воздуха, сгибающий деревья – несомненно, он сбил бы с ног любого человека, который осмелился бы в такую погоду покинуть свой дом. Я пошевелился, приподнял голову, встопорщил шерстку…

– Спи, Лео, – пробормотал сонным голосом Маттеус, которого я разбудил, ворочаясь у него под боком, – это трамонтана…

Да, видимо так, вздохнул я. Свирепый зимний ветер с гор, именуемый трамонтана – холодный и злой, пропитанный вековыми горными снегами, сейчас обрушился на наш город. В комнате становилось прохладно, и я забрался под одеяло к хозяину, прижался к его горячему телу…

И уснул. Во сне я снова увидел себя человеком – старым маркизом де Колле, чья душа днем была заключена в теле старого аптечного кота. Я сидел на краю кровати и слушал вой ветра, пытаясь понять, отчего моей душе так мучительно, так тягостно?

Словно не звуки стихии, а человеческий голос слышал я в завываниях ветра, и голос этот взывал, умолял… а этот стук – что это? это ветка, отломившись от дерева, стукнула в нашу дверь? Но нет, стук повторяется, – однако, возможно, это просто ветер шатает дверь? Странно: она плотно пригнана…

Мои беспокойные размышления были прерваны появлением в углу комнаты графа де Абрантеса – точнее, его привидения. Граф де Абрантес, извольте видеть, когда-то погиб с этой старой аптеке, проводя некий магический эксперимент – и теперь его дух был привязан к этому месту навсегда. Белоснежное, полупрозрачное, привидение графа некоторое время пребывало неподвижным, затем покойный граф поднял палец весьма многозначительно.

– Вы слышите? – спросил он.

– Да, – кивнул я, – но не могу понять, что это за звуки…

– Неупокоенная душа, – отвечал он, – и она, похоже, жаждет проникнуть именно в наш дом.

– Как же ее отогнать? – спросил я в тревоге.

– А стоит ли отгонять? Если она рвется именно в наш дом, то это, уверяю вас, неспроста – ей нужна либо помощь, либо…

– Либо что? – спросил я, замирая. – Месть? Кому-то из нас?

– Возможно. Но в любом случае, в покое она нас точно не оставит никогда, и нам придется жить в вечном напряжении – так что уж лучше впустить ее и спросить, чего ей надобно.

– А почему она сама не пройдет сквозь дверь? – осведомился я, – вы же умеете проходить через стены и запертые двери прекрасно.

– Я – старое и опытное привидение, – возразил граф, – а эта душа, возможно, стала неупокоенной совсем недавно…

– Но как же открыть дверь? – спросил я растерянно.

– Идите и откройте.

– Но погодите! Я же сплю. Значит, и дверь я открою не по-настоящему, а во сне, не так ли?

– Этого достаточно, – спокойно возразил граф, – она ведь тоже не принадлежит к материальному миру, так что вперед – пойдемте знакомиться.

И выплыл из комнаты.

Последовав за ним, я спустился по мраморной лестнице на первый этаж и отворил дверь. Во сне тяжелая щеколда отпирается как по маслу, а попробуйте-ка справиться с нею днем! – но это я так, к слову.

Из открытой двери в комнату ворвался ледяной воздух, колючий шквал снежных хлопьев, и на мгновение я узрел бездонно-черное ночное небо, словно проглоченное тьмой – и огромный, зловещий, кровавый диск луны. А на фоне всего этого – силуэт простоволосой старухи, чьи седые космы нещадно трепал свирепый ветер. Она была одетой в одну лишь ночную сорочку, но это ее, по-видимому, не смущало.

– Где дона Оливия? Мне нужна дона Оливия, – прохрипела она, – она меня вылечит… Проводите меня к ней!

– Но сеньора, дело в том, что… – начал было я, однако она не дала мне договорить. Обернувшись ко мне и уставив на меня горящий полубезумный взгляд, она разразилась тирадой:

– Разве вы не видите, сеньор? Перед вами тяжелобольная женщина, которая встала со смертного одра из последних сил, и пришла сюда в надежде на исцеление, несмотря на эту ледяную ночь и сбивающий с ног ветер! Будьте же милосердны, проводите меня к сеньоре Оливии!

Теперь, когда она вошла в темный зал аптеки, она явилась нашему взору совершенно полупрозрачной; было яснее ясного, что ее бренное тело осталось где-то далеко отсюда, и исцелять его уже поздно – и точно так же было ясно, что сама дама этого не осознает; она все еще считала себя живой.

– Сегодня вам стало немного лучше, да? – спросил тихо де Абрантес.

– Да, лучше. Но как знать, не временное ли это облегчение? Мне было так плохо, а мне нельзя болеть, мне надо встать на ноги – я должна понять, кто пытался убить меня и зачем, и вообще – что происходит в доме…

Она осеклась, словно спохватившись, что сказала лишнее.

– Так могу ли я видеть дону Оливию?

– Дона Оливия умерла полгода назад, – отвечал де Абрантес, – мне очень жаль.

Старуха тихо ахнула и прижала ладонь к губам.

– Какой ужас, – пролепетала она.

– Да, это ужасное известие, но боюсь, оно не единственное. У меня есть для вас еще одно известие, и даже более ужасное …

– Какое же?! – глаза ее широко распахнулись.

– Вы сами умерли, сударыня, но, судя по всему, душа ваша не обрела покоя, ибо здесь, в этом мире, у вас есть какое-то неоконченное, но очень важное дело… И да, не пытайтесь упасть в обморок, ибо вы теперь привидение, а привидения в обморок не падают.

Последние слова его относились к попытке дамы закатить глаза и тихо осесть на пол.

– Я бы охотно угостил вас вишневой наливкой для поддержания сил, – вмешался я, – но не знаю, можно ли этого снадобья привидениям…

– Но ведь я думаю, чувствую, следовательно, я существую, – пролепетала она робко.

– Рене Декарт тоже считал, что «Cogito ergo sum» – «Мыслю, то есть существую», но не уточнил, о существовании какого рода идет речь. Оставим этот вопрос философам, – возразил граф.

– Да что вы такое говорите! – вскричала она в растерянности, – что вообще происходит … Я пришла сюда поговорить с живыми людьми, а меня встречают привидения… И еще твердят, что я тоже умерла!

– Я могу только извиниться перед вами за то, что уже закончил свое бренное существование, – вежливо начал граф, – но что касается вас, то увы….

Старуха замолчала и как будто задумалась.

– Я вспомнила! – воскликнула она, – я вспомнила, прежде чем мое сознание померкло, я вслух, шепотом, молила небеса: «Пусть дух мой не будет знать покоя, пока я не выясню, кто и зачем лишил меня жизни!». Но неужели Бог услышал мою молитву?

Граф помолчал немного, потом усмехнулся.

– Кто-то ее услышал, – сказал он, – это несомненно. Теперь вы дух – смиритесь с этим.

– Нет, нет! – вскричала дама в отчаянии, – я вам не верю! Пусть хоть весь этот город умер, но я жива, и Оливия тоже – она не могла умереть…

С этими словами она взвилась в воздух, пронеслась вихрем по лестнице, юркнула в коридор…

– Куда это она, – спросил я в замешательстве.

– Вероятно, ищет Оливию, – отвечал граф, – что интересно – она точно знает, где ее комната… надо как-то ее успокоить, быть может, мы сможем ей помочь…

Но призрак уже пронесся мимо нас к выходу, проструился в неплотно прикрытую дверь и исчез.

– Интересно, откуда она знала Оливию, – вздохнул я, – но теперь уже не спросишь.

– Мне почему-то кажется, – заметил де Абрантес после небольшой паузы, – что нам еще не раз придется встретиться с этой шумной дамой, так что расспросить ее обо всем – у вас точно будет шанс.