Часть I

Телевизор в большой комнате, или в зале, как торжественно величала ее мама, был включен на полную мощность, разнося хорошо поставленный голос дикторши из программы «Время» по всем закоулкам дома. Впрочем, как всегда – мама была глуховата на ухо. Что ж, надо терпеть. Не ее, конечно, а громкую передачу, потому что это – святое дело. Каждый вечер, хоть «небо разверзнись», как говорит старшая сестра Наталья, телевизор, как по расписанию, начинает «орать» о происшествиях… И ладно бы стоящие новости были. Так, общая говорильня об одном и том же, переливание из пустого в порожнее. Нет, ничего страшного, конечно, в этом нет, полчаса перетерпеть можно… Тем более уже в привычку вошло – плаваешь и плаваешь в этом потоке надоедливых фраз, не имеющих к ее малолетней девчачьей жизни никакого, собственно, отношения. Какая уж тут биология с географией, когда над ухом вьется громкое многословие-тарабарщина…

Тяжело вздохнув, Надя подняла голову от учебника, состроила себе смешную радостно-торжественную гримасу, зашевелила в такт дикторскому голосу губами – «…и в эти последние дни уходящего тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года партия и правительство подводят итоги первых широкомасштабных реформ во всех сферах жизни советского общества, провозглашающих политику гласности и перестройки в духе демократического социализма…».

– Надька, перестань кривляться! Я все вижу! Давай лучше уроки учи! – сердито прикрикнула мама, прогнувшись спиной на стуле и заглядывая в проем смежной с залой комнаты.

– Мам… И впрямь, сделай потише, уж очень орет… – подала голос Наталья, зевнув во весь рот. – Чего там особенного слушать-то, каждый божий день одно и то же…

– Может, тебе и нечего! А я обязана быть в курсе всех событий, у меня должность такая! Понимать должна, не маленькая! Орет ей, видите ли…

Но руку все же к телевизору протянула, сердито защелкала рычажком громкости, снизив звук до минимума. Даже слышно стало, как позвякивает ложка в Натальиной чашке с чаем, как шелестит по оконному стеклу сухой снежной поземкой декабрьский вьюжный ветер.

– Подумаешь, должность – парторг на швейной фабрике… – тихо проворчала Наталья, отхлебывая чай. – Нашим теткам на конвейерной линии только и есть дел, что гласность в духе перестройки обсуждать…

– Ай-ай… Ишь, как заговорила, посмотрите-ка на нее! – беззлобно усмехнулась мама. – Да если б не я, как бы ты в начальники цеха в свои двадцать семь лет вылезла? Сидишь себе в конторке, в тепле, отчеты строчишь… Люди вон годами такую должность добывают, а тут раз – и в дамки! Ох, и наглющая ты у меня девка, Натаха, как посмотрю…

– При чем тут моя должность и перестройка с гласностью? В одну-то кучу все не вали!

– Ладно, не заводись. А то я не знаю, как ты умеешь, с пол-оборота…

– Так первая начинаешь! Сама бы хоть понимала чего! Выучила нужные слова и толкаешь их на собраниях, как лозунги, – да здравствует гласность и перестройка! Вдумалась бы, что за этим стоит…

– Ну? И что такое страшное там стоит? Смерть с косой?

– Да ну тебя, мам… Вот как с тобой серьезно разговаривать? Ты ж непроходимая, как лесная чащоба!

Надя в своей комнатушке уже со страхом вслушивалась в их диалог, улавливая в сестрином голосе нарастающие истерические нотки. Наташа в спорах бывала гневлива и раздражительна, заводилась буквально с пол-оборота – мама сейчас правильно сказала. А соседка, добрейшая Полина Марковна, однажды по поводу этого вердикт вынесла: мол, замуж Натаху надо спровадить, и все как рукой снимет… Мама же вполне резонно возразила: легко сказать! Можно подумать, по их жалкому поселку при швейной фабрике каждый день кавалерийские полки гарцуют и томящихся свободой девиц высматривают!

– Вот скажи, ты помнишь, как третьего дня к нам лектор из области приезжал?

– Помню, конечно… – задумчиво вздохнула мама, с опаской глядя на старшую дочь. – Умный такой парнишка… Женатый только, двое детей…

– Да при чем тут двое детей! Я ж не об этом… Помнишь, как он на последний автобус опоздал и его к нашим девкам в общежитие на ночь определили?

– И что? – напряженно разогнула спину мама.

– А ничего! То есть в том смысле, каком ты сейчас подумала, – как раз и ничего… Нет, девки-то по-своему расстарались, конечно. И стол накрыли, и подпоили, а толку – ноль…

– Ну и замечательно! Значит, порядочный парень попался!

– Да я не к тому! Вот всегда у тебя голова в одном направлении работает! Везде только аморалку видишь!

– Но ты ж сама начала про этого парня…

– Ладно, неважно. То есть не в этом суть. В общем, подпоили, он за столом язык-то и развязал… Развыступался, только шум стоял! По пьяной лавочке все рассказал, что умные люди с изнанки этой перестройки да гласности углядели!

– И что там такого, интересно?

– А то, чего ни в какой программе «Время» никогда не расскажут. Например, что скоро нам всем неминуемый трындец придет… И партии твоей тоже полная хана будет. Останешься без работы в свои предпенсионные пятьдесят…

– Ой, да типун тебе на язык, Наташка! И как он у тебя на такую антисоветчину поворачивается! Как это – без партии? Думай, что говоришь! Смотри, не брякни где-нибудь, а то неприятностей не оберешься! Еще и при сестре! Надька, не слушай, уроки учи!

– Да я учу, учу, мам…

– Ну, все, понесло… – раздраженно отмахнулась Наталья. – Разве можно с тобой вообще о чем-то нормальном поговорить…

– А не надо со мной ни о чем таком говорить! Вот погоди, я еще разберусь с этим лектором, сообщу куда следует!

– Только попробуй! Вообще из дому уйду!

– И куда это, интересно знать? Кто и где тебя ждет, кроме матери? Да если б кто был, сама бы с удовольствием спровадила…

В комнате застыла предгрозовая тишина. Надя втянула голову в плечи, ожидая Натальиной взрывной отповеди. Может, еще хуже будет. В прошлый раз, например, в пылу подобного разговора сестрица тарелку с супом на пол опрокинула и тут же успокоилась, через десять минут пол подтерла и мирно села с мамой чай пить. А еще Наташа действительно может подскочить и убежать с плачем, сильно хлопнув дверью. И тогда мама будет плакать, ждать ее до ночи, в окна выглядывать…

– Ладно, чего мы… Обе, как ненормальные. На пустом месте ссору затеяли… – заискивающе произнесла мама, вставая из-за стола. – Пойду-ка лучше чайник подогрею. Совсем остыл… Ой, у меня же в сумке коробка конфет, клюква в сахаре, совсем забыла! Нынче по блату в буфете давали! Сейчас принесу…

Младшая выдохнула – на сей раз пронесло вроде. Молодец мама, вовремя собралась-одумалась. А клюква в сахаре – это хорошо. Исключительно вкусно!

– Надька, иди чай с конфетами пить! – позвала Наташа из комнаты довольно миролюбиво. – Потом уроки доделаешь!

– Ага, иду! – та с готовностью подскочила, успев сделать закладку в учебнике географии.

– Вот, девчонки, налетайте… – торжественно выложила мама в центр стола белую с красными разводами коробочку. – Сегодня руководящему составу в буфете наборы давали: сервелат финский, болгарские помидоры в собственном соку да вот конфеты… А в нагрузку фасоль в томатном соусе да консервы «Завтрак туриста». Совсем обнаглели – даже нам с нагрузкой давать начали… Колбасу с помидорами на Новый год оставила, а конфеты, так и быть, ешьте!

– Угу… – решительно открыв коробочку, Наталья цапнула белый сахарно-пудреный шарик, понесла в рот и, зажмурившись от кисло-сладкого вкуса, произнесла шепеляво:

– Мам, я тебя спросить хотела: в нашем цеху ремонт намечается, да?

– Не знаю… С чего ты взяла?

– Да к нам сегодня парень из стройуправления приходил… Обмерял что-то, приглядывался.

– Что за парень?

– Ну, парень как парень… Симпатичный такой. Девки говорят: молодой специалист из области, после техникума в наше стройуправление распределили.

– Надо же… А лет сколько?

– Да вроде двадцать два… Или двадцать три… Если армия да плюс техникум… В общем, молодой совсем.

– Ну, не такой уж молодой. Он откуда? Из каких мест?

– Не знаю. Говорят, вообще детдомовец.

– Что ж… Детдомовец – это хорошо…

– Ничего себе, сказанула! Чего ж хорошего-то, мам?

– Да я не в том смысле… Получается, у него в наших местах никого нет… Слушай, Натах, а может, мы его на Новый год позовем?

– С чего это?

– А что такого? Доброе дело сделаем… Должен же парень где-то отпраздновать! Почему не у нас? Если стесняешься, давай сама приглашу! Я же парторг, обязана о молодых, перспективных кадрах заботиться!

– Ой, все я поняла с твоей заботой! Жениха мне ищешь, да?

– А хоть бы и так, что с того? Хватит в девках-то сидеть! Двадцать семь стукнуло, а она все сидит как квашня!

– Мам, ты не ослышалась случаем? Ему двадцать два года всего!

– И что? Пять лет – невелика разница.

– Ой, да ну тебя, ей-богу… Не смеши…

– Ладно. Смешить не стану. Но парня Новый год отмечать позову, не обессудь. А там уж как сложится. Какая у него фамилия, говоришь?

– Серый. Сергей Серый.

– Ох, матушки, ну и фамилия…

Надя тихо прыснула в кулачок, лукаво глянула на вмиг смутившуюся Наталью. Всегда краснощекое лицо сестры сделалось совсем жарким, глаза блеснули сердитым огнем, выбившаяся из-под заколки-обруча прядка жестких волос нервно дрогнула над маленьким узким лбом. Вот зря она сердится – лицо совсем некрасивым делается. А когда улыбается, наоборот, вполне даже ничего. Все говорят, в эти моменты на маму в молодости похожа. А та на старых фотографиях такая красавица: взгляд смелый, в глазах веселый задор, толстая коса через плечо! Папа, помнится, ее называл «моя Фурцева»… И никогда ни в чем не перечил. Как-то умел потихоньку проворачивать – спорить не спорил, а делал все по-своему… Мама говорит, что она, Надя, якобы в него характером пошла – тоже молчунья, себе на уме. И пальцем при этом грозит. Хотя чего плохого, скажите, быть себе на уме? Вот Софья Михайловна, их классная руководительница, наоборот, заявляет, что иметь на все собственную точку зрения – это замечательно…

– Надька, все уроки сделала? Сидит тут, взрослые разговоры слушает! Еще и хихикает, главное!

– Да ладно тебе, Наташ… – вступилась мама, – и впрямь неказисто звучит – Сергей, да еще Серый…

– Можно подумать, у нас фамилия княжеская – Истомины! И вообще… При чем тут фамилия? К нам-то с какого боку припеку?

– Конечно, конечно… Ни с какого… – покладисто закивала головой мама, явно думая о чем-то своем. – Значит, на Новый год индюшку в духовке зажарю, пирог с рыбой испеку и с капустой… А для компании можно Полину Марковну позвать, она та еще балаболка, с ее трескотней даже уютнее будет…

– Ты о чем? – сердито осадила ее Наталья. Но чувствовалось, что сестра вовсе не сердится, а будто смущается. Или сердится, но тоже как-то понарошку.

– Как о чем? – мама удивленно подняла плечи. – Решили же паренька-детдомовца в дом на праздник позвать. Надо, чтоб все честь по чести было!

– Так уж и решили?

– Нуда…

– Ой, делай как знаешь! Вечно тебе какая-то блажь в голову придет… Надька, иди уроки учи!

Младшая допила чай, сунула в рот еще одну конфетку и послушно поднялась из-за стола. И впрямь, параграф из учебника географии недочитанным остался. Так, на чем там глаз остановился… Ага, значит, большая часть Восточно-Европейской равнины относится к той области умеренного пояса, где наблюдается постепенный переход от морского климата к континентальному… Вот бы сейчас попасть в тот самый морской климат, как по мановению волшебной палочки! Раз – и уже в море купаешься… Когда отец жив был, они, помнится, всей семьей на море ездили, в Одессу. Он ее там плавать учил… Жалко его. И откуда только эти проклятые смертельные болезни берутся? Когда папу хоронили, девочка для себя решила – обязательно врачом будет, чтобы уметь их лечить. Чтоб другие дети без отцов не оставались…

Хотя у этого детдомовца, которого мама собралась пригласить на Новый год, наверняка никого не было. Интересно, как это – без родителей? Скорее всего, он совсем грустный, этот Сергей Серый. Серенький, жалкенький… Хотя нет, они ж вроде не такие, детдомовцы, судя по известной группе «Ласковый май»! Наоборот, шустрые, песни под гитары поют! А может, этот парень вообще на Юру Шатунова похож? Тогда зачем ему вечно сердитая Наташка? Юра – он же такой… Глаз оторвать невозможно! Как запоет: «Белые розы, белые розы» – аж мурашки по коже бегут…

А мама-то хитренькая. Сразу понятно, зачем его решила позвать… Надеется старшую дочь замуж выдать! Ха, посмотрим…

* * *

– Ох, ну и морозец сегодня! Бегом до дому бежала…

Наталья торопливо расстегнула пуговицы пальто, аккуратно сняла с головы белый платок-паутинку, тут же сунулась к зеркалу, чтобы поправить прическу – немыслимо кудрявое сооружение под толстым слоем лака. Надя смотрела во все глаза – сроду таких кудрей на сестринской голове не было… Не прическа, а мамина каракулевая шуба, которую та надевала по праздникам!

– Посмотри! – звонко выкрикнула Наташка в сторону кухни. – Как тебе?

– Ух ты, помереть можно! – выглянула оттуда распаренная от новогодней готовки мама. – Красавица моя писаная! А я костюмчик тебе нагладила, тот, красненький… Ну, который из Чехословакии привезла, когда меня в поездку от райкома партии включили… Иди-ка надень, посмотрим, как будет с причесочкой-то!

– Ага, сейчас!

Сестра торопливо нырнула в комнату и вскоре показалась в дверном проеме в костюмчике: узкая юбка чуть выше колен, пиджачок с воланом-воротником и такими же рукавами. На шее – золотая цепочка с кулоном-сердечком, стыдливо сбегающим в ложбинку груди. В ушах – такие крупные золотые серьги с камнями-рубинами, что мочки смешно оттянулись.

– Мам, я твои серьги надела… Ничего? Та не успела ответить – в дверь с шумом ввалилась Полина Марковна, бухнула на скамейку прикрытую полотенцем эмалированную расписную плошку.

– Девки, а холодец-то у меня подморозился! С вечера оставила в сенцах да и забыла… Не знаю, отойдет ли к столу-то! Ух ты, Наташка, какая ты расфуфыра нынче…

– Так праздник же, теть Поль! Как встретишь Новый год, так его и проведешь! Может, я весь год собираюсь красивой ходить?

– Ну-ну, куда там с добром… – понимающе хихикнула Полина Марковна, со значением глянув на старшую подругу. – Татьяна, может, помочь чего?

– Ага, давай, а то с салатами не успеваю! – призывно махнула рукой мама. И, обернувшись, кинула на ходу: – Надька, чего стоишь как истуканша? Иди платье новое надевай!

– Ой, ну мам…

– Не ойкай!

– Да ладно, ладно…

Не любила она это дурацкое платье: совсем детское, в красно-белую клеточку, воротник под самое горло, юбка солнце-клеш ниже колен. Даже вытачек для груди нет… Вместо них – кармашки со смешными аппликациями.

Как в детском саду, ей-богу… Даже в зеркало на себя смотреть не хочется. Лучше уж к телевизору присесть, досмотреть «Соломенную шляпку» с красивой актрисой Людмилой Гурченко…

– На вот, бокалы полотенчиком протри! – тут же дала ей работу мама, суетливо пробегая мимо накрытого в зале стола. – Да аккуратно, смотри не разбей! Чешские, всю дорогу над ними тряслась!

Около десяти часов стол был накрыт, исходил вкусными запахами приправленных майонезом салатов, горделиво пыжился припасенными к празднику дефицитами – нежной розово-соленой горбушей, веером тонких колбасных кружков, блюдцем с какими-то черными ягодами с чудным названием «маслины». Она тихонько стянула одну, сунула в рот… И тут же выплюнула. Ничего себе, дефицит! Горечь-соленость одна, проглотить невозможно!

А ровно в десять раздался робкий стук в дверь, и все дружно вздрогнули, будто не ожидали. Мама первая рванула открывать, развязывая на ходу фартук. И тут же задребезжала приветливой скороговоркой:

– Заходи, заходи, Сережа, молодец, что пришел! Давай раздевайся, пальто можно вот сюда… И не стесняйся, у нас все по-простому! Наташенька, где ты там? Сережа пришел!

– Привет… – девушка вальяжно выплыла в прихожую, небрежно теребя золотое сердечко на груди. – Ну, шампанское-то с мандаринами зачем принес?.. У нас же все есть.

– Сереж, а это Полина Марковна, соседка наша! Моя мама, покойная, с ней дружила… – продолжала приветливо ворковать хозяйка. – Мы вообще все хорошо общаемся, и Новый год всегда вместе встречаем! А вот еще Наташенькина сестра, младшая моя дочка… Наденька, ты где?

Та робко ступила в прихожую, подняла глаза… Нет, вовсе он не был похож на Юру Шатунова. Обыкновенный, как все: светловолосый, синеглазый, с детскими ямочками на щеках. Вот нервным жестом оправил черный свитерок, торопливо провел пятерней по волосам. И улыбнулся так искренне, будто плеснул благодарностью – я весь ваш, ребята, спасибо, что пригласили…

– Надюшка, поздоровайся, чего стоишь как неродная! – окликнула весело мама.

– Здрассьть… – смущенно пролепетала девочка, глупо и не к месту пожав плечами.

На нее и впрямь накатило неуемное стеснение, обволокло с головы до ног, задрожало тоненько в горле. И рука сама по себе потянулась к волосам, устроившимся русой волной на плече, зачем-то перекинула их назад, за спину. Щеки покрылись пунцовым румянцем – как она его терпеть не могла, этот румянец стеснения! Ну, чего все на нее уставились, что она им, Людмила Гурченко из телевизора?

– Ишь, красота какая растет… – вздохнув, тихо произнесла Полина Марковна.

– И не говори, растет и растет… Уж тринадцатый год пошел… – подхватила Татьяна, улыбаясь, – платье-то весной на вырост покупали, а теперь, гляди-ка, почти мало… Не знаю, что и дальше будет…

– Мам, теть Поль, ну чего мы все здесь столпились! Давайте за стол садиться! – скомандовала Наташка, стрельнув по лицам обеспокоенным взглядом.

– Ой, и впрямь! – засуетилась мама, снова ласково зазывая гостя: – Проходи, проходи, Сереженька… Не стесняйся, будь как дома, у нас все просто, без этикетов! Вот сюда, поближе к салату оливье. Любишь его?

– Да я все люблю, Татьяна Ивановна. Что на тарелке есть, то и люблю.

Присаживаясь, Надя глянула на парня исподтишка – надо же, опять улыбается. Так и брызжет из глаз веселой приветливостью, нежно-голубоглазой и беззащитной, причем такой, что хочется прикрыть ее руками, утишить, укоротить…

– Ага! Вот и молодец! Давай-ка тарелку, я тебе всего положу, ешь на здоровье! – продолжала буйно гостеприимствовать мама. – А то, знаешь, мужика у нас нет, даже и похвалить за вкусную еду некому! Ты пока налей всем вина, поухаживай за дамами…

– Да уж, без мужика в доме шибко плохо! – подхватила эстафетную палочку Полина Марковна. – Ни гвоздя вбить, ни крышу починить… Три бабы неприкаянные – чего они могут-то? Борщи варить да чистоту блюсти? Так этого не отнимешь, конечно… Всегда в доме обед есть…

– Ладно, Марковна, хватит! – оборвала ее причитания Татьяна Ивановна. – Давай лучше праздновать, Новый год на носу!

Разобрались наконец с бокалами, салатами, переглянулись неловко: кто первый тост скажет? И снова Полина Марковна оказалась на высоте, приосанилась, заговорила душевно:

– Ну, проводим по обычаю старый год, значит… С добром проводим, чтоб наступающего не испоганил. А в новом пусть всех здесь присутствующих по-своему счастье найдет… Чтоб дом – полная чаша, чтоб умели друг дружке дать то, чего у самого в избытке, а другому по жизненной неурядице не хватает… Эх, да что там…

Взмахнула полной ладонью, вытянула из бокала до донышка, зажмурилась сладко:

– Какое винцо-то у тебя знатное, Татьяна Ивановна, надо же! Крепенькое, сразу мозги сшибает!

– Это не вино, Полина Марковна, а рябина на коньяке! – весело поправила ее Наташка, едва пригубив из своего бокала. – Страшный дефицит, между прочим!

– Так кто ж спорит, что дефицит! Нынче что повкуснее – то и дефицит… – и, обернувшись к Сергею, спросила коварно: – Может, тебе водочки, а?

– Нет, спасибо, я водку не пью.

– Что, совсем?

– Совсем. Нельзя. Говорят, отец мой алкоголиком был. Потому даже пробовать не хочу, извините…

Сказал так просто, будто попросил солонку с другого конца стола передать. Надя видела, как напряглась мама, как нервно затеребила серьгу в ухе Наташка. Только Полина Марковна совсем не смутилась, продолжая свое простодушное дознание дальше:

– А мама кто была?

– Ее совсем не помню. Она меня двухлетнего у бабушки оставила, а потом сгинула где-то и больше не объявилась. Когда бабушка умерла, меня в детдом забрали…