Все ушли и даже мама, серый дождь идёт с утра.
У меня сегодня замуж вышла старшая сестра.
Будет чёрная машина, будет свадьба допьяна,
Пляшут женщины, мужчины, только я совсем одна.
Ты кого любила я, ты кумир, мечта моя.
Будем жить с тобой мы вместе, мы теперь одна семья,
Но так вышло, что она, а не я тебе жена.
Что за странная ошибка, что ты сделала, сестра?
Песня Татьяны Булановой про мужа старшей сестры – первое, что возникает в памяти при чтении первой части «Провинциальной мадонны». Возможно, эта нехитрая песенка и дала жизнь истории. А свадьба так вовсе её новеллизация. Но обо всём по порядку.
Надя выросла в крошечном посёлке, с матерью и старшей сестрой, - намного старшей, - которых объединяли жадность, злоба и подлость. Добрый отец давно лежал в могиле. Однажды вечером мать предупредила старшую дочь, Наташу, что у них на заводе появился молодой технолог, во всех отношениях удобный: молодой, двадцать пять лет, трудолюбивый, сирота из детдома, покорный – самое то для двадцатисемилетней, некрасивой, вздорной Наташи. Ещё не видя потенциального жениха сестры, но зная их с матерью, Надя отчаянно жалеет этого несчастного. А когда молодой технолог, Сергей, добрый, скромный молодой мужчина с невесёлыми глазами, появляется за семейным столом, тринадцатилетняя Надя безоглядно влюбляется в него, раз и навсегда. Оттого ей и больно, что Сергей всё же женится не на ком-нибудь, а на Наташе: Надю точит не столько девичья бессмысленная ревность, сколько сознание скорого несчастья любимого. Она знает, что Наташа не умеет любить, терпеть, снисходить и прощать, одержима стяжательством, как и мать. Свадьба становится для девочки горем.
И жизнь Сергея с Наташей в самом деле не задаётся. Весь их брак проходит в вечных ссорах, затеваемых жадными Наташей и её матерью, в вечных претензиях к малому заработку. А как технолог Сергей мог заработать в начале девяностых годов прошлого века? Поэтому вскоре он оставляет завод и переезжает в город, где устраивается в ремонтную бригаду, а чуть позже оставляет и Наташу, сойдясь с красивой, доброжелательной парикмахершей Лилей, хорошо чувствующей себя в новой жизни.
После ухода мужа из семьи мать с Наташей срываются с цепи и окончательно теряют человеческий облик. Они превращаются в тех, кем стращают пользователи антибабских форумов: кричат до хрипоты оскорбления Сергею, не смущаясь соседей, угрожают, мстят Сергею, игнорируют постановления суда, держат сынишку Наташи и Сергея взаперти, не позволяя видеться с отцом. От этого страдают и Сергей, и маленький Миша, и, конечно же, Надя, о чувствах которой странным образом никто ещё не догадался. Если бы не она, сын с отцом никогда бы не виделись. Всю первую половину книги Надя поддерживает мужа сестры и тайно горюет – от того, что он уходит из её жизни, но больше всё же от того, что он страдает. И чтобы облегчить страдания Серёжи, Надя готова буквально на всё, даже отдаться. Причём последнее она делает легко, как будто занимается этим давно (на самом же деле Надя неопытна). После проведённой со свояченицей ночи Серёжа уезжает. Увидеться им придётся через год, ненадолго, при весьма трагических обстоятельствах: Надя останется круглой сиротой с маленькой дочкой на руках после пожара. Но, едва Сергей понял, от кого у Нади ребёнок, она исчезает из его жизни на долгие годы.
Надя – добрая, задумчивая, молчаливая, довольно замкнутая, умная, бескорыстная, начитанная, красивая настолько, что становится первой красавицей, и только Сергей почти до победного конца этого не видит. В характеристику героини просится ярлык «Мэри Сью». Понимаю, что многим замкнутым и задумчивым любительницам стихов хочется быть повелительницами мужских сердец, но это если бывает, то крайне редко. Первая красотка всегда модно одета, активна, порой до наглости, общительна, жива и весела, пусть и не всегда на самом деле красива; замкнутые красавицы в жизни, увы, уходят в тень, оставаясь девушками на любителя. К типажу первой красавицы ближе школьная подружка Нади Маша Огородникова. Также Надя выставляется в белом свете, в благородном ореоле. Она не такая как все, она выше всех, потому что задумчивая, любит читать книжки и стихи, не любит мексиканские сериалы и сахарные песни про любовь. Причём это подчёркивается самой Надей.
- Я потом тебе челочку выстригу, начесывать правильно научу, лаком покрывать...
- Ага. У нас в классе все девчонки с такими челками ходили.
- А ты почему не ходила?
- Не знаю... - пожала Надя плечами. - Мама с Наташкой говорили, что я блаженная, все книжки читаю...
То есть, девушки с модно поставленными чёлками не могут читать книжки. Они не такие блаженные сиречь возвышенные, как наша Героиня. Но если отвлечься от ненатуральности образа, - мы ж любовный роман читаем, чего я препарирую его, как нечто шибко серьёзное, - Надя просто скучна. Вере Колочковой удавалось создавать в других книгах пускай и мерзких девиц, которые хоть и поступали, как собаки женского рода, но вызывали какие-то ощутимые чувства. Надя оставляет сердце спокойным.
Серёжа всё же немного раздражает. Он всю книгу идёт на поводу у других людей, поддаётся чужой воле, отступает, останавливается, не решаясь бороться за то, что ему дорого. Он видит, что представляет собой Наташа с её маманей, но всё же входит в ту семейку. Познакомившись с ласковой, - точнее, хитрой, - Лилей, не менее охотно соглашается жить с ней и участвовать в чуждом ему предпринимательстве. Легко, бездумно берёт предложившую себя Надю. Потом не ищет её с их дочкой, удовлетворившись объяснением Лили. И потом, уже совсем взрослый Сергей не стремится как-то переменить свою жизнь, принять важное решение, всё так же пишет неотправляемые письма своей детдомовской воспитательнице, ставшие дневником, но наконец, потихоньку начинает начинает поступать именно так, как сам хочет.
В конце концов, счастье для этой пары наступает будто само собой. Все лишние самоустраняются, расчищая дорожку к счастью нерешительным главным героям.
«Провинциальная мадонна» немного не похож на остальное, что я читала из Колочковой в травматологии. Стиль автора несколько изменился, стал менее напевным, сказочным. Герои заговорили своими голосами. И композиция также изменилась – появились лирические вставки в виде Сергеевых писем его воспитательнице. Читать было, правда, уже не очень интересно. Такого рода книги хороши в меру.