Посвящается моим родителям, Василию и Светлане!

ЧАСТЬ I

Через открытое окно было слышно красивое пение соловья, стрекотание неугомонных сверчков, вторивших ему в такт, и вызывающие диссонанс природной музыке женские голоса бурно что–то обсуждающие.

Виктор держал в руке бокал красного вина. Облокотившись на подоконник, он сделал глубокий вдох, воздух был наполнен ароматом влаги после дождя.

Уже давно перевалило за полночь. Небо поманило взор Виктора – звезды, словно мириады сияющих ангелочков, трепетно оберегающих покой одних и дающих надежды другим, и луна, загадочная и холодная, обрамляющая серебренным светом уснувший мир.

В такие моменты, кажется, ничего не случиться и будущее, которое еще днем пугало своей непостоянностью, сейчас, в эту ночь, представлялось таким же безоблачным, как ночное небо. Темнота скрыла уродство, а бесконечность небес шептала о бессмертии.

Виктор, страдающий бессонницей, решил, что сейчас самое время прогуляться.

Выйдя на улицу, он неторопливо миновал дворик соседнего дома, потом юркнул через бетонную арку и оказался на безлюдной улице Российская. Он наслаждался покоем, уединением: ни машин, ни людей, ни шепота ветра.

Остановившись под фонарем, в свете которого кружила мошкара, он закурил.

Пребывая в нерешительности, он долго не мог решиться в каком направлении продолжить ему свой путь. Толи свернуть и пойти по узкой тропинке, которая приведет его к пруду, толи развернуться и идти домой, улечься в постель и дать мыслям взять верх над сном.

– Не сегодня, – вслух сказал Виктор и пошел в сторону пруда.

Сев на берегу пруда, подле одинокого тополя, Виктор снял шлепки и опустил ступни в песок, омываемый прохладной водой – по телу приятно забегали мурашки.

Плеск воды успокаивал, как и открывающийся взору вид. За прудом возвышались горы, на них затесались кирпичные и деревянные домики, блекло освещенные уличными фонарями, перекошенная церквушка, заброшенная каменоломня, густые хвойные леса с многовековой историей и совсем вдалеке поверженный во тьму горнолыжный комплекс.

Неожиданно для себя Виктор начал раздеваться, и скинув с себя всю лишнюю одежду с разбегу окунулся в холодные объятья пруда, поднимая ворох брызг и пугая мелкую рыбешку.

Закричал, а после – дико засмеялся.

От души. От счастья, такого мимолетного, кратковременного. Вот–вот еще пара мгновений и оно вновь растворится, оставив взамен печаль и уныние.

Ногу сковала судорога и Виктор, ковыляя, обрушился на берег и принялся растирать непослушные мышцы. Тело окаменело, сжалось от холода.

Когда спазмы отпустили, Виктор на скорую руку оделся и босиком побежал вдоль берега, рискуя повредить ногу осколком стекла.

И вдруг он услышал всхлипы ребенка.

Он прислушался.

Не показалось!

Всхлипы сменились плачем.

Виктор, не раздумывая, свернул с намеченного пути и спустился по крутому склону берега, где был построен хлипкий мостик, на краю которого, сгорбившись, сидела девочка в ситцевом платье. Ее ножки едва касались воды, а длинные волосы были распущены и закрывали личико.

Виктор, крадучись, шел к испуганному потерянному ребенку, чей плач резал острием по сердцу – больно, обнажая старые раны.

Не должны столь юные создания страдать, тем более глубокой ночью, в одиночестве, когда надо спать и видеть волшебные сны, зная, что мама рядом.

Не должны.

– Милая, могу я тебе помочь? – то ли говорил, то ли шептал Виктор.

От заданного вопроса девочка не вздрогнула, не испугалась, чего боялся Виктор. Перестав плакать, она повернула голову и посмотрела заплаканными глазами, большими и чарующими, на незнакомца и сказала:

– Спасибо. У меня все хорошо.

Виктора поразил такой смелый ответ. Девочке было лет пять шесть.

– Тогда почему ты плакала?

– Грустно. – И снова ее глаза засверкали. Она отвернулась и взглянула на луну. – Жду маму. Она сказала, что быстро. А ее все нет и нет.

– Куда она ушла?

– Не сказала.

– И давно ты здесь? Одна?

– Еще было светло, когда мама поспешила в город с большущей сумкой.

– Ох…

– Поначалу было весело. Я придумывала на ходу кучу игр и играла в них. Я так часто делаю, чтобы не скучать. Но потом я устала и стала ждать. И слезы как–то сами потекли. Нет, я обычно не плачу. И не хнычу, как другие избалованные девочки. Не люблю я. Не моё это – плакать. Понимаете?

– Понимаю.

– Но тут… слезы как–то сами по себе побежали из глаз.

– Так и правда бывает. Я вот сегодня, например, рассмеялся, когда искупался в пруду.

– Брр! Вы сумасшедший, раз купались в такой холодной воде! Я ни за какие денежки и монетки не согласилась бы купаться.

Виктор выдавил улыбку, уже ступая по мостику.

– Часто мама оставляет тебя?

– Её никогда нет дома. И пару раз она теряла меня в магазине и один раз – в парке. Но быстро находила и давала затрещину за то, что я непослушный ребенок. Правда, я плохо себя вела.

– Ты, наверное, замерзла?

– Немного.

– У меня есть очень теплая толстовка, хочешь укрыться?

– Спасибо. Мне нельзя говорить с чужими. А брать их вещи – вообще преступление.

– Давай познакомимся? – предложил Виктор.

– Хорошо, – согласилась девочка.

– Меня зовут – Виктор.

– Я – мама Лиза.

– Ты уже мама?

– Конечно, – гордо объявила девочка, и Виктор услышал ее милый невинный смех.

– Пожмем руки? – спросил Виктор, стоявший в метре от хрупкого создания.

Лиза быстро–быстро встала на дощатый пол – рост не больше метра – и протянула холодную руку, утонувшую в ладошке Виктора.

– А вы совсем не замерзли, да?

– Поэтому хочу отдать толстовку тебе, чтобы ты согрелась.

– Вы точно не замерзните?

– Точно.

Виктор снял толстовку и накинул на ее открытые плечи.

– Спасибо.

– Жаль, что у меня нет теплого одеяла.

– Жаль. Но ничего – и так хорошо, – Лиза задумалась. – Вы уйдете?

– Хотел посидеть с тобой, пока твоя мама не придет. Можно?

– Можно–можно.

Они уселись на мостик, и Лиза призналась:

– Я рада, что теперь не одна. А то, когда темно, я чуть–чуть боюсь чудище, что прячется вон в той высокой траве.

– Там живет чудище?

– Еще какое! Страшное и большое! – Лиза активно жестикулировала руками. – С огромными клыками. Оно любит лопать маленьких девочек. Но боится взрослых, вроде вас. Я ведь больше из–за чудовища плакала. Да. Я видела…

– Что ты видела?

– Как чудище прилетело с Луны на крыльях ночи!

– Зачем?

– Как зачем? Я думала, вы все–все знаете. Как маленький. – Она мило покачала головой. – Оно прилетает за детьми. Ну, которые не спят. И хвать – в дремучий лес! Да, да. Понятно теперь?

– Более чем.

– Но… сейчас я боюсь другого. А вдруг мама не вернется?

– Если вдруг она не вернется, отведу тебя домой.

– У меня нет дома.

– А где вы жили?

– В каком–то отеле. Уже не помню, как он назывался. Нас выгнали. Маме нечем было заплатить.

– Ты здесь родилась?

– Конечно, нет. Мы в этом забавном городе только три дня.

***

Анастасия позвонила в дверь. Два раза. Не услышав топот ног и звонких голосов своих сорванцов, она достала ключи из сумочки и открыла дверь.

В доме ее поджил ожидаемый беспорядок, словно прошел ураган: посуда на столе, капли краски на полу, там же брошенные игрушки младшего Арсения, которому вот–вот стукнет семь лет, на диване скрученная в комок одежда старшего Кирилла, заляпанное – всегда заляпанное, сколько не три! – стекло в ванной, на комоде – фантики от сосательных конфет.

Записку оставили – уже хорошо, подумала Анастасия и улыбнулась, когда дошла до того места, где было написано, что ее любят и вернутся не скоро, потому что сегодня деревенский чемпионат по футболу – самое важное событие для мальчишек.

Повседневные семейные заботы нисколько не тяготили Анастасию, наоборот придавали сил и отвлекали от мыслей о Викторе, который вот уже через час должен прийти с работы и в доме вновь повиснет тишина, гнетущая и эмоционально опустошающая. Анастасия не могла простить мужа, ведь он изменил, а потом как ни в чем не бывало признался ей, что оступился (однажды), поддался желанию и совершил непоправимую ошибку, переспав с коллегой по работе на новогоднем корпоративе. Вот так. Изменил, а теперь просит прощения. Но как простить, когда за спиной двенадцать лет совместной жизни, этому человеку были отданы молодость и сердце, с ним она строила счастье кирпичик за кирпичиком, воздвигая стену доверия и самоуважения по отношению друг другу?

Эта измена стала словно гром среди ясного неба – измена, после которой глухота и пустота!

Что дальше?

Как посмотреть в его глаза и вновь полюбить?

Как разглядеть в его глазах того далекого влюбленного восемнадцатилетнего юношу, державшего ее дрожащую руку в кинотеатре, целующего в первый раз так скромно и нежно.

Она убралась в доме, прогретом от прорывающихся через кружева занавесок лучей солнца, и с книжкой в руках уселась в кресло перед камином. Тихо тикали настенные часы и мурлыкал лизавший свои лапки кот, удобно устроившись на ее коленях.

Огляделась – все на своих местах: на кремовом диване ровно восемь маленьких подушек, на комоде – подаренная отцом шкатулка, хранящая немногочисленные украшения, и танцующая фарфоровая балерина, семейная фотография в медной рамке на стене.

Чтение не задалось; мысли вторгались между строк, лишая смысла повествования. Настя перечитывала одну и ту же страницу по два раза.

Ладно, не время отдыхать, подумала Анастасия, отложив книгу, и пошла в сад.

Сад был небольшой, но полон плодоносными деревьями и всевозможными цветами. Желтые бархатцы соседствовали с колокольчиками и васильками. Купавы азалий красовались коралловыми и небесно-голубыми оттенками и привлекали пчел благоуханием жизни. Нежные белые пионы изгибались под весом цветков. Ухоженные яблони с созревшими плодами ласкались в легком шепоте ветра.

За садом простирался огород, в основном, высаженный картошкой. За ним – раскинулось пастбище для домашнего скота. Еще дальше проглядывались в дымке летней жары горы. Они поднимались все выше и выше, словно хотели встретиться с небесами. Всегда такие неизменные и величественные. Одинокие.

Анастасия принялась за работу.

– Мама! Мама!

Двое мальчишек ворвались в тихий обитель и заполонили его гомоном – невидимыми нитями жизни, нитями, что уже навеки вплелись в Настино сердце. Она чувствовала, как сердце наполняется любовью, глядя на мальчишек, озаренных улыбками, нетерпением, ворохом эмоций. И ничего, что они запачкали одежду соком трав и грязью, что снова играли в новых кроссовках, которые должны были беречь, что получали несколько синяков и царапин. Она ничего не скажет. Не будет ворчать, играя роль строгой матери.

– Мама! – звонко голосил Арсений.

– Не перебивай старших! – ворчал Кирилл, держа в руках повидавший не одно сражение футбольный мяч.

– Я тоже хочу сказать.

– Не спорьте, мальчики.

– Давай, вместе?

– Давай, давай.

– МЫ ВЫИГРАЛИ!

– Молодцы!

Анастасия обняла мальчишек; они продолжили тараторить.

– Сначала мы обыграли обалдуев с улицы Фрунзе, но их легко было выиграть – слабаков! Потом показали, кто тут главный бешенным Кутузцам… ох как они злились, думали, что выиграют, но не тут–то было. И завершили беспроигрышную серию победой над самым злобным противником – ребятами с улицы Дерябина.

– Я уж думал, проиграем, когда пропустили два мяча.

– Младший брат, как всегда сдался раньше времени.

– Я не сдался…

– Сдался, сдался. А я вошел в азарт и забил два мяча за одну минуту! Представляешь, ма?

Анастасия лишь кивала, боролась со слезами.

– Но я–то ладно, брат у нас отличился – победный гол забил. ГОЛОВОЙ! Я аж рот открыл от изумления.

– Я сам не знал, что так могу.

Что со мной? Соберись, мамочка. Не пугай мальчишек глупыми слезами – не место и не время. И что плакать? Они рядом, живы и здоровы. Любят тебя. Ты для них – Бог.

Пока.

– Мам, ты чё плачешь?

– Нет, Сеня, не плачу.

– Врать не хорошо, мам. Сама так учишь. Мы видим, что плачешь.

– Ты прав. Простите, – Анастасия поспешно смахнула слезы с покрасневших щек. – Я так радуюсь вашей победе.

– Странная радость.

– Не то слово.

– Давайте раздевайтесь, умывайтесь и за стол.

– Мам, а чем так вкусно пахнет? – Арсений облизнулся.

– Твой любимый черничный пирог.

– Круто! Ням-ням!

– Но перед пирогом вы обязательно съедите по большой тарелке жаркого с говядиной.

– Это мы с удовольствием, – сказала Кирюша, и обратился к брату. – Пойдем, бомбардир, ноги мыть.

***

Звенел будильник.

Антон, укутавшись в одеяло, лежал с открытыми глазами, в которых затесались нити грусти, боли. Загубленная юность – в прошлом. Неотвратимо убогое существование сейчас. И нет будущего тому, кто оступился. Жизнь во тьме – в теле призрака, которого не видят, не замечают, а если замечают, стараются избегать.

Он нехотя откинул одеяло, сплошь усеянное кошачьей шерстью, выгнал удобно устроившегося в ногах черного кота и отключил будильник на мобильном. Проверил сообщения и почту. Пусто, если не считать спама и одного единственного предложения пройти собеседования по профессии «менеджера по уборке».

Они что там курят, подумал он, читая обязанности обычной технички, натирающей глянцевую плитку в бездушном торговом центре.

После методичной чистки зубов, Антон посмотрел на собственное отражение: двухдневная щетина, шрамы на правой щеке, впалые скулы, красные глаза от переутомления и плохого сна, тонкие линии морщин на высоком лбу, короткая стрижка, много седых волос.

Приняв контрастный душ, Антон приготовил яичницу с фасолью и налил крепкий кофе, разбавив его сгущенным молоком.

Во время завтрака включил телевизор. Новости. Ничего нового в капиталистическом строю. Воруют и продают, предают и убивают. Лгут, лгут, лгут. Правда – никому не нужна. А зачем знать, чтобы расстраиваться? Книги, интернет, телевидение учат мыслить позитивно, не оглядываться в прошлое, жить сегодняшним днем. Здесь и сейчас. Люди так и делают. Живут настоящим, не думая о будущем. Живут, гонясь за успехом, благополучием. Думают, что если добьются этого самого успеха в личной жизни, на работе, ломая чужие судьбы, или купят в «кредит» новую машину или недвижимость, круче чем у других таких же потерянных, то обретут покой и удовлетворение от жизни, от собственных амбиций и устремлений.

Лишь одна новость приковала его внимание – о чудесном спасении трехлетней девочки из груд бетонных развалин на третий день после ужасного землетрясения на острове Хоккайдо. Антон прослезился не от вида девочки, а от скупых слез спасателя, стоявшего на развалинах цивилизации, под которыми погребены его близкие и родные, без вести пропавшие. И вот чудо – его руки спасают одну жизнь.

«Что вы чувствуете? – спрашивает корреспондент у спасателя.

«Извините, – говорит он и отворачивается от объектива камеры, чтобы не показывать боль, слабость, душу».

Внутри здания заводоуправления металлургической медной компании его встретили неодобрительными взглядами сонные сотрудники охраны.

– Пропуск прикладывайте к турникету, – сказал один.

Антон выполнил. Зеленая стрелка показала направление, турникет поддался.

– Где отдел кадров?

– Идешь прямо по коридору. Кабинет 102. Справа. Увидишь.

– Спасибо.

На полу светло–бежевая плитка, стены, обклеенные обоями под покраску, натяжные потолки, кофейного оттенка двери с золотистыми ручками и табличками с номерами.

102.

Антон для приличия постучался, зашел. В кабинете за офисными столами, уткнувшись в мониторы мерно работающих компьютеров, седили три сотрудницы. Друг от друга их отделяли стеклянные перегородки. Три рабочих зоны – три разных мира. Семейные фотографии, напечатанные изречения древних мыслителей, статуэтки, косметика, дивно пахнущие астры в стеклянной вазе, кактусы в горшках среди корпоративной безликой серости – создавали атмосферу, располагающую к беседам.

– Доброе утро, – поздоровался он и обратился к девушке лет двадцати трех, с кудрявыми непослушными волосами и уставшими глазами, но не лишенными живительного огонька. – Я по трудоустройству. Мне к кому?

– Здравствуйте, садитесь.

Антон сел напротив девушки. Воздух словно пропитался ее духами с нотками апельсина и чего–то такого греческого, морского. На белоснежней рубашке, заправленной в черную юбку, висел бейдж.

«Екатерина Шолохова.

Специалист по подбору кадров».

– Можно ваши документы.

Наблюдая, как девушка своими ухоженными руками перебирает его трудовую книжку, военный билет, справку о неоконченном высшем образовании и менее приятную справку об отбытии наказания, Антон одернул и попытался скрыть от взора специалиста свои руки, грубые с въевшейся грязью. Он подрабатывал автомехаником у родного дядьки, Сергея Васильевича, который заботился о непутевом племяннике. И забота проявляется не только в материальном плане. Он единственный, кто не отвернулся из близких родственников, а поддержал. И будет поддерживать, в этом Антон не сомневался. Сергей Васильевич не был святым, но его широкая душа и большое сердце, способное сострадать и помогать в трудную минуту, искупали все его грехи.

– По какой профессии хотите работать? – спросила специалист, глядя, по сути, в пустую трудовую книжку. Упаковщик гвоздей в шестнадцать лет на период летних каникул. Официант в ресторане «Своя компания» на втором курсе. Специалист службы безопасности – тот же охранник в ночном клубе «Бесстыжая кобыла». Дальше – пустота, вычеркнутые годы из его жизни, белая бумага. И пара–тройка неофициальных работ на больших и мелких частников. В том числе у Сергея Васильевича.

– Слесарем.

– По какому направлению?

– Механика. – Молчание. – Я не окончил УПИ по профессии «Ремонт и обслуживание механического оборудования в металлургической промышленности».

– Вижу, – она отложила трудовую книжку. Посмотрела на него. Без осуждения. Пока. – Четыре курса. Почему не закончили?

– Там есть другая справка.

Все встало по местам.

Шах и мат.

Пробел в трудовой книжке заполнен – за белой бумагой прятался уголовный срок.

Статья 281.1 УК.

– Ясно.

Екатерина начала печатать, заполнять специальную форму согласно стандартам предприятия. Правила и свод законов – фундамент для цивилизации.