Глава 1

5 лет назад, Милан

Мирослава

Я всегда любила летать; это ощущение взлета захватывает дух и заставляет твой мозг думать немного иначе. Когда ты отдаешь контроль за свою жизнь пилоту, появляется время подумать о чем-то действительно важном. Больше всего я любила летать с ним: смотреть, как он работает в этот момент, или заниматься сексом в самолете. Я четко помню тот момент, когда решила быть с ним, помню, как тогда мы улетели в Европу и провели прекрасные дни в Катании. И если бы сейчас у меня кто-то спросил: "Поступила бы я иначе, зная, что всё так закончится?", я бы ответила: "Нет". После первого взгляда в глаза было понятно, что этого не может не быть. Я бы отдала всю жизнь за время с ним, но я не знала, что оно так быстро закончится и что я отдам за это больше, чем свою жизнь – я буду платить каждый день болью потери.

О чем я жалею? Только о последних сутках, когда сказала ему, что не хочу от него ребенка, о том, что он мне противен, о том, что, видя его в последний раз, сделала ему больнее всего на свете. Месяц на больничной койке заставил меня многое переосмыслить. Я любила его. Знала, кто он, и уже тогда принимала его таким, какой он есть, со всеми его поступками, шрамами и любовью.

Говорят, что девочки выбирают мужчин, похожих на своих отцов, а он был его копией. Какая теперь разница, что произошло между ними? Зачем искать в этом виноватого? Нужно просто жить дальше. Папа. Я вытерла одинокую слезу; такого предательства я не ожидала. Я не представляю, как от этого всего вообще можно оправиться.

– Как думаешь, мы сможем вернуться когда-нибудь? Я хочу домой, – тихо спросила Руслана, сама не понимая до конца, а хочу ли?

– Не думаю, Мира. Твой отец в очень тяжелом состоянии. Если он очнется, то найдет тебя тогда, когда это будет нужно и безопасно, – коротко ответил Руслан.

Смешно: безопасно с ним? Мой мозг вообще отказывается думать, сопоставлять и предполагать. Я прекрасно понимаю, что отец может не выбраться из комы; прошло два месяца. Корю себя за то, что не могу в такую трудную минуту находиться рядом с мамой, поддерживать ее, а больше всего мне больно от того, что она думает, что я мертва, и вынуждена была меня похоронить в одиночку.

– Мама, я хочу к маме, – руки дрожат, ком подступает к горлу вместе со слезами, накопившимися в тяжелых веках.

– Или ты сейчас успокаиваешься, или я вкалываю тебе снотворное. Выбирай. Ты должна понять, девочка, что они убьют тебя, как только ты появишься, и это не самое плохое, что может произойти. Я понимаю, что ты только неделю как пришла в себя, но пойми, Слав, мир, который был у тебя до сегодня, – этого мира больше нет, и тебя могло бы не быть, а ты здесь, целая, красивая и почти здоровая, – холодно закончил он, беря в руки газету.

– Спасибо, я успокоюсь, – коротко ответила, последовав за его примером, размышляя о том, что мне предстоит, и о том, как жизнь быстро меняет свое направление.

Долгий перелет эконом—классом со всеми регистрациями, дорога на такси, чтобы оказаться в тихом и красивом районе Милана. Мы вошли в огромную светлую квартиру. В этой квартире я никогда не была. Руслан шел сзади и катил маленький чемодан, в котором были все мои вещи, нажитые за семь дней у Волка в особняке. В этой квартире уютно, не холодно, огромный холл; гостиная соединена с кухней, и есть терраса с небольшим садом, на которую выходят, конечно, панорамные окна—двери. Слезы снова подступили: ничего здесь не напоминает о нем и в то же время всё его: стиль, запах.

– Здесь очень красиво, – подошла к окнам. – Что нам теперь делать, Рус?

– Что тебе делать, Слав? – он выделил слово "ТЕБЕ".

И я прекрасно знаю, что он уйдет из моей жизни, как все остальные.

– Просто жить. Его больше нет, но это всё он оставил для тебя, – обвел руками шикарную квартиру и достал конверт из своей сумки, кинув его на стол. – Часть большой империи, которую удалось сохранить.

– Я не могу без него, Руслан, не смогу, – с опаской смотрю на конверт.

– Ты привыкнешь, – усмехнулся он, в глазах океан боли.

– А ты не останешься? Я не знаю, что с этим всем делать, я совершенно одна. Господи! – закрыла лицо руками. – Я потеряна, – меня пугает всё, даже чувство одиночества.

– Я ведь больше не нянька, Слав; мне самому нужно во многом разобраться. А если понадобится помощь, звони Волку, он организует ребят. А ты, Слав, живи, пожалуйста, так, будто его и не было, и помни, что тебя тоже больше нет, – крепко обнял меня, закусив губу. Мы оба плачем, хороня себя заживо. – Я просто не могу сейчас остаться, мой друг, не могу, – тихо говорит он шепотом.

– Понимаю. Да, больше нет. Спасибо тебе за всё и удачи, – отошла и смотрю на него, как на последнее, что связывает меня с тем миром, с той жизнью. – Возвращайся, пожалуйста.

– Письмо от него, Слав, – его губы дрогнули, когда он указал на конверт.

– Да, спасибо, прости меня, Рус, что так всё вышло, – закусила до боли губу, чтобы ничего не сказать. Я прекрасно знаю, за что прошу прощения.

– Ты не виновата; не заставляй меня винить и ненавидеть тебя. Всё так, как должно быть, – он вытер слезу. – Давид привезет мелкого через пару дней, когда утрясёт вопрос с бумагами. Прощай, Славка, – он выдохнул и ушел.

Дрожащими руками я развернула конверт и не могу поверить, глядя на эти буквы, написанные его красивым каллиграфическим почерком:

"Если ты читаешь это, значит, жива – это то, чему я очень рад. Ты – весь мой мир, Мирослава. Всё, что есть в этой квартире, деньги, машины – всё твоё. В кабинете ты найдешь документы, которые позволяют тебе стать владельцем и главой компании, подпиши их, пожалуйста. Эти три месяца – лучшее, что случалось в моей жизни. Прошу тебя, живи дальше, снова люби, ведь ты еще так молода, моя маленькая гога. Моё сердце с тобой вчера, сегодня, завтра, навсегда. Твой муж, Амиран."

Слезы полились рекой; ничего не хочу знать, слышать, жить. До сих пор не понимаю, зачем я осталась жива, почему Тугушев, который ненавидел его, оказался там, где нужно, почему вытащил меня после всего, почему помогает мне? Зачем отец так поступил со мной и с нами?

Вытирая слезы краем черной футболки, я прошлась по комнатам: спальня светлая и большая, тоже с выходом на террасу. У стены стоит картина, завернутая в бумагу. Я села рядом и начала разворачивать; там наше фото с ним, черно—белое с венчания. Этот мужчина разбивает мне сердце даже после своей смерти.

Послышался звонок в дверь, это напугало меня.

– Мисс Герра, для вас цветы, – сказал невысокий парень в футболке одной из служб доставки, держа в руках огромный букет из белых пионов.

– Вы не ошиблись? – только не сейчас.

– Вы мисс Герра?

– Да, – вспомнила свою новую фамилию.

– Это ваше, распишитесь, – он бегло говорил на английском, протягивая мне планшет.

– Спасибо, – расписалась и закрыла за парнем дверь. В букете торчит белая карточка.

"С новосельем, моя вольная птичка. Твой Муж."

Чёртов урод! И если бы он сейчас был жив, я бы убила его ещё сто раз за то, что он бередит мои раны. Нервно рассмеялась, поставила их в стеклянную вазу, что стояла в прихожей.

– Больше жизни, Амиран. Больше жизни, любовь моя, – села рядом с цветами, смотря на наше фото и размышляя о новой жизни без него. Убита, полна невыразимой боли и ложной надеждой.

Как я буду жить дальше? Внутри меня всё выгорело до тла.