Глава 1. Катя

Уже подхожу к салону, когда вибрирует телефон. Колеблюсь некоторое время: по работе звонить точно не должны, а Гордей знает, что у меня вот-вот маникюр. Ни от кого другого не жду. Родители обычно предупреждают, прежде чем звонить, подруги вообще больше пишут.

Не останавливаюсь, иду дальше. Но телефон не перестаёт вибрировать: кто-то очень настойчивый. Не глядя, в спешке принимаю вызов.

– Боже, Кать, прости, – тут же слышу голос своего любимого мастера и уже близкого мне человека. Бьянка говорит эмоционально, непривычно, как будто нервничая. – Мы совсем замотались тут с текучкой кадров и завалом заказов. Передвинули всех на день… А тебе почему-то забыла сообщить. Думала, что попросила администратора, но мы выяснили, что нет.

Останавливаюсь недалеко от салона. Кажется, меня сегодня сюда не ждут.

– И никак меня не втиснуть? – спрашиваю скорее для формальности, раз уж тут трусь. Не то чтобы принципиально…

– Извини, – виновато говорит совсем уж поникшая Бьянка. – Но завтра с меня особенный дизайн.

Мы ещё немного проговариваем нюансы, я снова выслушиваю извинения и уверяю, что всё в порядке. А потом, отключившись, колеблюсь какое-то время. Сходить в магазин или сразу домой?

Пожалуй, второе. У Гордея сегодня выходной, у меня тоже. Знала бы, что так совпадёт, сама бы записалась на завтра. С его новым проектом на работе видеться почаще становится проблемой.

Успеем в магазин. Может, даже без него обойдёмся, в ресторан пойдём.

Заказываю такси и уже через каких-то несколько минут оказываюсь возле нашей квартиры. Точнее, это дом Гордея, мы съехались всего несколько месяцев назад, но уже родное тут всё. Да и скоро станет таким официально – я согласилась на романтичное предложение на вершине гор, где мы устроили пикник в наш последний совместный отпуск.

Я могла бы позвонить и предупредить, что иду, но эта мысль почему-то приходит в голову только сейчас. Может, Гордей не дома? Что ж, ладно, смысл теперь выяснять, вот-вот всё равно узнаю. Тогда и позвоню, если не застану в квартире. Благо, ключи с собой.

Первым, что вижу, когда захожу, оказывается женская обувь. Шпильки… Я их особо не ношу, да и Гордей такое не любит. Говорит, что на кроссовках женская походка особенно мягкая, плавная и нежная. Да и вообще – обувь не моя, я же вижу. Узнала бы…

Моргаю чаще, но босоножки не исчезают. А помимо зрения активируется и слух. Улавливает недвусмысленные звуки из нашей комнаты.

Какой-то бред…

Поджимаю губы, поднося ладонь к лицу. Моя мама попала под машину, когда выбежала из дома, застав папину измену. Гордей это знал. Я давала понять, что для меня такое – не просто предательство, но и моральная травма. Всё равно что смерть. И не только мамина… Гибель всего.

Он не мог.

Отчаянные внутренние отрицания прерываются реальностью – громкий женский стон долбит по ушам. Шевелю ногами с огромным трудом, будто весят по центнеру. Буквально заставляю себя двигать ими по направлению в комнату. Просто зайти – и тогда всё…

Хотела заключить, что тогда всё станет ясно, но пронзает ощущением, что продолжение тут ни к чему. Просто зайду – и тогда всё. Страшно. Аж дрожью пробивает. Но если не узнаю всё наверняка, буду вечно внушать себе, что ничего не было, но не поверю в это ни за что до конца. А вдруг и вправду всё не так, как выглядит?

Это ведь Гордей. Любимый, самый близкий, родной и единственный. Тот, в чьей любви я никогда не сомневалась. Даже когда колебалась со своей.

Резко оказываюсь у распахнутой двери в нашу комнату. Задыхаюсь, уставившись на то, как сосредоточенно и жёстко двигает бёдрами Гордей, вдалбливая всё более громко стонущую бывшую в нашу постель.

Цепенею, не в силах оторвать взгляд от картины, раздирающей меня на части. Гордей всегда был страстный, но сейчас прямо-таки остервенелый. Будто впервые отпускает себя, не со мной, а с бывшей, которая вот уже несколько месяцев добивалась его внимания.

Добилась, как я вижу.

Она стонет так, что у меня режет уши. Он движется так, что у меня щиплет в глазах. Оба меня не замечают. Даже не догадываются, что я здесь: слишком заняты друг другом, хотя я ведь не мышкой в дом проскользнула. Звуки какие-то издавала. Пусть и не такие громкие, как эта сука.

В груди давит невыносимой тяжестью. Нужно развернуться и перестать смотреть, пока меня изнутри не разорвало. Не могу ведь больше… С каждой секундой всё живое обрывается, погружаюсь в пустоту, мрак. Каждое новое движение Гордея уничтожает нас всё стремительнее, превращая даже светлые воспоминания в грязь. Пятнает их, безжалостно разрушает. А ведь мне казалось, что он так сильно любит…

Разворачиваюсь, иду в ванную. Начну собирать вещи там. Потом в гардеробную, где как раз и чемоданы. А потом… Придётся ещё раз зайти в эту комнату, где тоже хватает нужных мне принадлежностей.

Но не сразу. Пока у меня ещё есть время собраться во всех смыслах.

С вещами, конечно, получается лучше. Их как раз стремительно запихиваю, утопая в непонимании и обиде. У меня не было ни одной причины не верить Гордею. Помню, мы с ним даже шутили вместе по поводу настырности его бывшей, резко осознавшей, что он  – любовь всей её жизни. Я даже сочувствовала ей, говоря Гордею, что любая бы переживала на её месте, потеряв такого мужчину.

А сейчас его теряю я. И себя как будто тоже. Водоворот эмоций закручивает, превращая меня в какой-то неживой механизм, бездумно запихивающий в чемодан всё то, что тут можно назвать моим.

Под аккомпанемент стонов Виолетты (да, я даже имя этой суки знаю) чемодан собирается особенно быстро. И вот уже пора заходить в комнату. Долго же он её трахает. Впрочем, Гордей особенно чуткий любовник и всегда знает, кому как надо. Они явно истосковались друг по другу. Думаю, на третий, четвёртый и так далее заходы пойдут. Презервативы хоть используют?

В горле ком от таких мыслей. Снова заходить в комнату чуть ли не мучительнее, чем в первый раз, когда я поняла, что он не один.

Но я всё равно заставляю себя сделать это. Вкатываю чемодан впереди себя, как будто это долбанный щит, способный меня защитить от многочисленных ударов, градом ссыпающихся на меня движениями Гордея и стонами суки.

Конечно, не защищает. Немного легче становится только когда снимаю обручальное кольцо с пальца и кладу на тумбочку возле активно трахающихся. И при этом жесте меня наконец замечают. Улавливаю, как замирает Гордей. А Виолетта смотрит прямо на меня, заткнувшись.

Не реагирую ни на одного, ни на другую. Сосредоточенно забираю отсюда свои вещи. Осталось не так много… Основное в гардеробной было.

Боковым зрением вижу, что эти двое отлипают друг от друга. Даже одеваться поспешно начинают. Эх, Гордей… А ведь обычно не останавливается, пока девушка не кончит. Хотя, судя по её стонам, у неё уже мульти-оргазмы успели быть.

Чувствую на себе его взгляд и вздрагиваю. Так больно сразу становится… Как будто ножом по сердцу. Даже вдох новый сделать не могу. И предательские слёзы накатывают на глаза.

Нет… Не сейчас. Вот уйду отсюда и тогда наревусь.

– Катя… – сдавленно выдыхает Гордей. – Ты…

Его голос… Чёрт возьми, его голос! Как будто мне взгляда мало, чтобы чуть ли не умереть на месте. Действий этих. Теперь ещё и обращается ко мне. Причём так вымученно, как будто ему не всё равно, что нас растоптал. А меня так вообще уничтожил.

Почему не может сделать вид, что меня здесь нет? Некоторое время назад я ведь для этих двоих невидимкой была. Пусть буду и сейчас.

Нет, не плакать. Нельзя. Не сейчас.

Не могу ни посмотреть на него, ни сказать что-либо. Не знаю, как меня хватает на действия – судорожно собираю оставшиеся вещи, а у самой руки дрожат так, будто в жестчайшем запое была.

По сути, так оно и было, кстати. Была настолько опьянена любовью, что не замечала ничего. Не сегодня же они внезапно решили сблизиться вот так резко? Явно к этому шли.

– Оставь её, Гордей, – подаёт голос Виолетта, как ещё не сорвала его после таких стонов? Ещё так сладко обращается, что если ещё не льнёт к Гордею, то вот-вот будет. Не смотрю в их сторону. – Ты бы не пришёл ко мне, будь у вас всё благополучно.

Вот сука. Посыл ко мне явно, интонацией колет и смотрит на меня. Как будто меня тут добивать надо. И так уже всё. Могла бы отпраздновать победу потом, лежачих не бьют.

Я ведь тут формально только стою, вся из себя невозмутимая, но внутри дерёт так, что не почувствовать это невозможно. Уверена, что моей агонией тут всё пропитано. Гордей вот улавливает. Напряжён так, что, наверное, и не дышит вообще. И не моргает. Безотрывно следит за мной взглядом, даже когда грубовато отвечает Виолетте:

– Это ты ко мне пришла.

Боже… Не думала, что мой любимый мужчина – тот, кого всегда считала эталоном, кем искренне восхищалась – может быть таким жалким.

– Какая разница? – не теряется Виолетта.

И ведь права. Настолько, что я не выдерживаю – хочется дать понять это Гордею, раз уж он имеет глупость и самонадеянность думать, что его хоть что-то может оправдать. Иначе к чему тот дурацкий перевод стрелок? Я думала, ему такое несвойственно.

Впрочем, я во многом ошибалась насчёт него.

– Действительно, – выталкиваю из себя.

Одно лишь слово, но даётся мне так тяжело, будто в горле не ком, а кровавая субстанция. И дрожью нервной сразу обдаёт так, что собирать дальше вещи невозможно просто.

Может, уже всё? Основное взяла, остальное пошло к чёрту вместе с Гордеем.

– Кать… – резко встаёт и подходит он. Заглянуть мне в глаза пытается.

Зачем? Ему мало?

Господи Боже, как мне вообще функционировать теперь. Каждая секунда, когда Гордей так рядом, пытка самая настоящая.

– Нам нечего сказать друг другу, – едва проговариваю срывающимся голосом, тут же обходя мужчину, которого считала родным.

Всё! Надо уходить. Наплевать, что я забыла взять.

Гордей замирает всего на секунды, тут же потянувшись ко мне. Дёргаюсь так, будто меня током шарахает.

– Не подходи!

Мой возглас оглушительным кажется. И всё вокруг словно тишиной мёртвой пропитывается. А меня колотит. Ощущение, что если Гордей сейчас прикоснётся, то на части вообще разорвёт.

Неужели он не понимает?

Не шевелится больше. А я наконец ухожу, не оглядываясь и не понимая, как вообще могу что-то делать, когда внутри пустота беспросветная.

Интересно, если сама попаду под машину, как когда-то мама, Гордей сообразит, что натворил?