Глава I
Она как бы есть…

Ну, началось…

Мама сначала объявила забастовку (выключила пылесос и стиральную машину), а потом объявила голодовку. Правда, не для себя, а для нас. Отказалась нас кормить.

Мы голодали очень долго. Наверное, целый час. А потом мама нашу голодовку не выдержала и пошла на кухню. Погремела там сковородками, пошвыряла кастрюли и позвала нас суровым голосом:

– Идите ужинать. Ненасытные!

Мы робко, во главе с папой, просочились на кухню и скромно уселись за стол, все из себя виноватые. В общем-то, без вины.

– Отец! – мама грохнула на стол сковородку с котлетами. – У нас есть дача? Или ее у нас нет? Убери газету, ты не на работе!

– Дача? – задумался папа, с интересом поглядывая на сковороду. И туманно пояснил: – Она как бы есть. И ее как бы нету.

– Вот именно! У всех людей есть дача…

– Как бы, – вставил Алешка.

– Это у нас – как бы! – вспыхнула мама. – Сколько лет вы ее уже строите? Сколько там берез выросло вместо смородины и апельсинов? – Мы сложили руки перед собой, как примерные первоклашки, и стали слушать – интересно ведь. – Я для вас все делаю!

– Стираю посуду, – серьезно подсказал Алешка. – Пылесосю белье.

– Да! Вот именно! – Мама, похоже, в своем горячем пылу его не расслышала. – Бегаю по кухне. Не вылезаю из магазинов! А вы мне за это хоть раз построили дачу?

– Хорошо, – подозрительно легко согласился папа. – Можно сначала покушать? А то на голодный желудок дачу не построишь. Ни разу.

– Ага, – поддержал его Алешка. – Сейчас поедим и построим дачу. Два раза. И апельсины посадим. Вместо смородины.

Мама успокоилась и включила стиральную машину. А потом и пылесос.

Словом, папа решил так. Пока им с мамой не дадут отпуск, мы с Алешкой будем жить на нашей даче, которая как бы есть. И сторожить стройматериалы, которые папа будет привозить время от времени. А как только нагрянет их отпуск – ну, тут сразу начнется строительство… апельсинов, как сказал Алешка.

Нас такое решение очень обрадовало. Пожить на свободе, под летними березами, которых там теперь хоть пруд из них пруди, – это не слабо!

– Вот тогда вы узнаете, – мстительно произнесла мама, – что такое бегать по кухне и по магазинам.

Алешка рассмеялся. Потому что кухни у нас там не было. Был только уютный строительный вагончик с газовой плиткой. А магазин был всего один – в соседней деревушке. Довольно маленький – по нему особо не побегаешь.

Дача у нас, в самом деле, – как будто она есть, а на самом деле – как будто ее и нет. У всех вокруг уже стояли высотные дома с подземными гаражами, а у нас стояли высотные березы и вольные травы по пояс.

– Задание на неделю, – сказал папа, когда мы выгрузили из машины всякие пожитки и продукты. – Выкосить траву! Выполоть…

– Березы? – спросил Алешка.

– Грядки, – сказала мама.

– А где они?

– Где-то здесь, в траве. Поищите хорошенько.

– Дальше! – продолжил папа. – Прибраться в доме.

– А где он? – спросил Алешка.

– Они дурака валяют, – догадалась мама. – Поехали, отец. – И решительно хлопнула дверцей.

Нет, правда, наши родные березы так, оказывается, подросли, что наш родной вагончик спрятался под ними, как гриб-подберезовик. Мы его еле отыскали. Вошли внутрь.

Алешка распахнул окно, высунулся по пояс:

– Помашем родителям, Дим? Им приятно будет.

Но машина уже торопливо скрылась за домами поселка.

Первым делом мы собрали среди трав и под березами все грибы, которые выросли тут за время нашего отсутствия, и сделали на нашей одноконфорочной плитке прекрасную жаренку. Гулять так гулять!

На запах жареных грибов к нам заглянули ближайшие соседки: две молодые блондинки. Одна, в шортах, – Люсьена. А другая, в длинных брюках, – Люська. Или наоборот. И стали они нас, брошенных деточек, во весь голос жалеть и предлагать свою помощь.

– Да, – сказал Алешка, не растерявшись, – помогите нам. Нам так одиноко вдвоем. Помогите нам вымыть полы и окошко, выбить матрасы и одеяла, выкосить всю траву, прополоть березы, принести с колодца воды побольше и вскопать вот здесь грядку под апельсины… Поширше.

– Ну нет, – сказала блондинка в длинных брюках, – я лучше вскипячу вам чай. У вас есть чайник?

– Есть, – сказал Алешка. – Только его надо сначала запаять, он за зиму прохудился. Его мыши прогрызли.

– Тогда мы проверим ваши грибы, – сказала блондинка в шортах. – На вкус. Чтобы вы не отравились.

– Мы уже проверили, – сказал Алешка. – Так себе грибы. Разного действия на вкус. У Димки от них запор, у меня – понос. Еще чем поможете?

Блондинки посмеялись, молча, с надеждой посидели возле сковородки и вслух позавидовали нам: какой у нас очаровательный участок.

– Сплошная природа, – ворковали они. – Березки. Грибы. Травы. Ромашки. У нас же – один кирпич и теплицы. И забор.

– Ничего, – пообещал Алешка. – Папа тоже привезет нам один кирпич, а мама – теплицы. И забор. Из апельсинов.

Не помыв полы, не накосив травы и не сходив за водой (и грибы не проверив), блондинки вскоре ушли и скрылись скучать в своих каменных особняках. А мы с Алешкой пошли знакомиться с окрестностями и их обитателями.

Наш дачный поселок, как и наши березки, сильно разросся за последнее время. И не только вверх и вниз – этажами и подвалами, но и во все стороны. Он раздался в поле, прошагал к лесу и спустился к реке, где почти соединился с местной деревней, которая начиналась сразу за мостом.

Дома в нашем поселке были все разные. Но очень одинаковые. Будто какие-то пластмассовые, собранные из конструктора «Лего». И только один дом отличался от всех других. Он был построен, как старинный боярский терем. Весь в крытых узорных крылечках, в резных столбиках, в разноцветных окошках. А крыша была набрана из узких фигурных дощечек. И огражден был дом не бетонным забором, а заостренными, как громадные карандаши, бревнами – вроде как древний крепостной тын.

На воротах, стянутых коваными полосами черного железа, висела большая табличка: «Писатель К.Л. Марусин. Прошу не беспокоить». А под табличкой болталось железное кольцо – вместо дверного звонка, как мы догадались.

Ну, кто-то, может, к этой табличке и прислушивался и не беспокоил писателя Марусина, не отрывал его от работы. Но только не наш Алешка. Когда мы проходили, глазея, мимо, он сразу же загорелся:

– Пошли, Дим, в гости к этому Марусе. Очень хочется на живого писателя посмотреть. А то ведь я их только на стенах видел.

Потом, когда вовсю развернулись ужасные события, я вспомнил наш разговор и подумал: Алешку будто кто-то толкнул в этот дом. Какая-то неведомая сила. Ведь если бы мы тогда прошли, глазея, мимо, вся эта история ушла бы совсем в другую сторону и закончилась бы совсем не так. Плохо она закончилась бы… Может, даже для всей страны.

Не успел я схватить Алешку за руку, как он подбежал к воротам и стал гулко колотить в них тяжелым кольцом. Обернулся, предупредил:

– Дим, ты в разговор не вмешивайся. А если я тебя спрошу о чем-нибудь, отвечай: «Я забыл!» Понял?

Я послушно кивнул, а за воротами послышались шуршащие шаги по гравию и раздался где-то вдали визгливый, дребезжащий голос:

– Жорик! Если это опять Поля, гони в шею! И Леню – тоже!

Калитка в воротах распахнулась, и в ней возник здоровенный детина. Хорошо, что Алешка не «Поля», а я не «Леня»!

Детина был здоров во все стороны. Только голова у него была другого размера – неподходящего, маленькая, словом. На нем были полосатые, как на древнем крестьянине, портки, из которых далеко вылезали босые ноги подходящего размера, и рубаха до колен, подпоясанная веревкой. Он уставился на нас круглыми, острыми и злыми глазками:

– Чего надо?

– Надо великого писателя, – сказал Алешка восторженно, прижимая руки к груди. – Мы одну его книжку полюбили. Хотим, чтобы он ее подписал теплыми словами.

Детина обернулся и крикнул себе за спину:

– Читатели, Клим Львович! Почитатели! Пущать?

На крытом, в завитушках, балкончике появился человек, совсем на писателя не похожий. Без бороды, без очков, без писательского баса. Тощий и вертлявый. С дребезжащим голосом.

– Проводи в залу. Я сейчас спущусь, только фразу допишу. До точки.

Судя по всему, он был очень нам рад. Видно, не так уж часто беспокоят его читатели-почитатели.

Детина провел нас в дом, в эту самую «залу». Где мы от нее сразу прибалдели. Во-первых, она была вся из вековых бревен, во-вторых, окна в ней были все из цветных кусочков, и на полу от солнечных лучей лежало такое разноцветье, что мы тут же зажмурились и заморгали. Алешка даже чихнул. А третье… Даже не знаю, как и сказать. Одна стена в этой зале была увешана старинным оружием. Ружья, мушкеты, пистолеты, сабли, мечи, шпаги. Щиты и шлемы. Даже кольчуга висела на специальных плечиках, как папин парадный мундир. А в углу стояла на деревянных колесиках маленькая, но – сразу видно – очень настоящая пушка.

Другая стена была сплошь завешана иконами. Мы такой красоты даже в церкви не видели.

А вдоль третьей стены шли полки из толстых досок, на которых стояли разные колокола, по росту: от крохотного колокольчика до громадного колокола с отбитым краешком, который на полке никак уместиться не мог и висел под потолком на трех толстых, вроде каната, веревках. А снизу из него высовывался язык – колотушка такая чугунная.

Алешка, как только пришел в себя, тут же раскачал этот язык и бухнул в колокол. Густой, тягучий, тяжелый звон заполнил комнату. Алешка даже присел, зажав уши.

Под этот звон в залу торжественно шагнул наш великий писатель. Он был в домашней куртке с меховым воротничком и с витыми шнурочками на груди. И весь светился от удовольствия. Но в то же время был озабочен своим творческим процессом. Он поднес к глазам лист бумаги и прочитал с важностью: «…И вот однажды утром взошло солнце…»

– Каково? – спросил он нас. – Правда, гениально?

– Талантливо, – согласился Алешка.

Писатель сложил лист вчетверо и сунул его в карман:

– Вы, верно, из местной школы? Вы, верно, хотите пригласить меня на мой творческий вечер? На встречу с читателями?

Я благоразумно промолчал (я ведь «забыл»). А Лешка смело ответил:

– Мы, вообще-то, из школы. Но не в этот раз. Мы одну вашу книжку полюбили. Хотим ваш великий автограф получить. На добрую память. Чтоб нам все завидовали.