Глава 1

Дарина, 23-й год н. э.

Наши создатели не скрывают, зачем нас сотворили. Им нужны были развлечения, веселье, утехи. Для них это забава, для нас, обычных людей, – мучительная пытка. Но мы поклоняемся им, потому что альтернатива куда хуже. Они – наши боги, наши демоны, наши хозяева. В их холодных, отстранённых сердцах мы никогда не будем равными. Всё, что нам остаётся в этой жалкой жизни, – выбрать бога, которому мы будем поклоняться издалека, и молиться, чтобы никогда не встретиться с нашими создателями. Ибо нет участи страшнее, чем привлечь взгляд бога.

Если это случится, твоя история не закончится счастливо. Поэтому в нашем мире мы прячемся от тех, кому поклоняемся. Наше поклонение – это страх. В мире идолов света и тьмы мы, смертные, лишь пытаемся выжить.

Мало кто знал мою тайну, но она уже стоила жизни близкому мне человеку. Кажется, что одна жизнь – это немного, но как измерить ценность жизни матери?

Иногда, стоя на узкой тропинке к нашей старой, пропитанной солёным морским воздухом избе, я смотрела на причал и вновь переживала тот момент. Сегодня не было исключением. Я смотрела на скрипучий причал и заново ощущала худший миг своей жизни. Мама, раненная прямо передо мной, стала живым щитом, призванным защитить меня – её проклятие. С её последним вздохом я стала обузой для старшего брата.

Я перевела взгляд на рынок в самом сердце нашего маленького городка на острове Малая Муксалма, что в архипелаге Соловецких островов. Я ненавидела первую субботу месяца. В этот день деревня становилась многолюдной, а в разгар весны это было последнее, чего хотелось. Из моего укромного уголка в тени всё выглядело не так уж плохо, но вонь потных тел после утренней работы могла свернуть молоко. Воздух дрожал от жары и влажности, и даже лужи после вчерашней грозы, горячие, переливались радужными полосами масла и жира. Где-то там, в толпе, был мой брат Владимир. Смотрел ли он когда-нибудь на причал, как я, и вспоминал ли тот жестокий взмах меча, унёсший жизнь нашей матери? Или её образ уже растворился в смутной массе морских путешественников и торговцев?

Каждый год сотни торговцев посещали нашу бухту. На Малой Муксалме добывалась самая крупная рыба. Но в тот день, когда погибла мама, причал был полон моряков, торговцев и пиратов, и они унесли с острова не только морепродукты. Пятнадцать лет лишь усилили печаль и горе. Я должна была что-то чувствовать. Должна была всё ещё оплакивать её. Но, несмотря на это, я не могла. Поэтому я притворялась. Всю жизнь я притворяюсь: что я не чудовище, что мой брат не боится меня, что я не позволила своей племяннице плавать одной в море на её седьмой день рождения, не беспокоясь, увижу ли я её снова. Я притворялась, что мне не всё равно, потому что должна была. Потому что меня должно было волновать.

Но как бы я ни боролась, я не могла чувствовать себя нормальным человеком. Тьма внутри меня жила так долго, что я стала называть её… собой… Чудовищем.

Чудовище было похоже на меня. У него были такие же каштановые волосы и глаза – фиолетовые, острые, словно расколотый александрит. Но чудовище было пустым и жестоким. Чем сильнее становилась скука, тем яростнее оно рвалось наружу, чтобы поиграть. А скука на этом острове была неизбежна.

Жизнь на Малой Муксалме не давала ничего, кроме удалённости от богов. Я должна была быть за это благодарна – так говорила мама. Нет большего дара, чем жить вдали от света наших богов. Из немногих воспоминаний о ней это было самым ярким. Я прокручивала его в голове каждую ночь, ловя себя на мечтах о чём-то большем, чем домашние дела и работа.

Я напоминала себе об этом, подметая дорожку к нашей скрипучей избе. Мой взгляд должен был быть прикован к работе, но я смотрела на мерцающий горизонт за морем. Затем подняла глаза к темнеющему небу и вдохнула влажный воздух надвигающегося шторма. Ветры сменились с юга, предвещая долгое жаркое лето, которое пронесётся над островом, как горящий фитиль. И новые штормы.

Я снова посмотрела на горизонт. Если приглядеться, сразу после рассвета можно было заметить слабый силуэт соседнего острова, танцующий над водой. Но рассвет давно миновал, и теперь я видела лишь тонкие розовые и красные оттенки заката. Тот остров мало отличался от нашего. И всё же я иногда гадала, какая там жизнь – рядом с богами. Оцепенев, я посмотрела на свои бледные руки, сжимавшие треснувшую метлу. Не думай об этом.

«Чем дальше от богов, тем лучше», – твердила я себе. Возможно, однажды я перестану бояться себя и поверю в себя. Ведь я действительно себя боялась. Моя тайна, которую я должна была скрывать.

– Дарина! – знакомый скрипучий голос вырвал меня из раздумий. Мои плечи напряглись, пальцы крепче сжали метлу. На костяшках проступили белые пятна.

– Дарина, ты где?! – снова крикнула она так громко, что чёрная ворона, сидевшая на заборе у избы, вспорхнула и полетела к причалу. Я смотрела, как она улетает, мечтая улететь вместе с ней. Сбежать от многого, но сейчас – от неё, от невыносимой жены моего брата.

Вздохнув, я уронила метлу и протиснулась в избу. Несмотря на дневную жару, внутри всегда было холодно, а морская влага пропитывала стены.

– Что тебе нужно, Купава? – рявкнула я, захлопнув дверь ногой.

Мой раздражённый взгляд упал на Купаву, стоявшую на коленях у уменьшающейся кучи дров. Её седеющие волосы были небрежно собраны в тяжёлый пучок, который сползал на круглое лицо. Жена моего брата не была красавицей, но дело было не в этом. Проблем с ней у меня хватало. Купава окинула меня взглядом с ног до головы, с явной насмешкой, и хлопнула мясистой рукой по корзине для дров.

– Ты сегодня не набрала дров? – язвительно спросила она.

Я скрестила ноющие руки на груди.

– Очевидно, Купава, нет, – ответила я, сдерживая несколько недобрых слов. Мы с ней и Владимиром договорились, что в присутствии их сына будем держать себя в руках и не подавать плохой пример.

В прошлый раз, когда мы с Купавой поссорились, дело дошло до рукоприкладства. Если нам приходится жить вместе, нужно находить способы терпеть друг друга.

– Ну, не знаю, что подумает твой брат, – бросила она.

Властимир, мой храбрый и добрый племянник, посапывал на полатях у печи. Только из-за этого в ядовитом тоне Купавы сквозило лишь лёгкое презрение.

– Мой брат, вероятно, спросит, почему боги послали ему такую жену, – с сарказмом ответила я, пожав усталыми плечами. – Ты весь день ничего не делаешь и не собираешься делать ночью. Все на этом острове прекрасно совмещают работу и домашние дела. Почему ты не можешь?

Именно это больше всего раздражало в Купаве. Она считала, что имеет право ничего не делать, хотя причин для этого не было. Она не родилась в богатой семье и не была предназначена для великих дел. Боги, мы жили на самом маленьком острове архипелага! И всё же она цеплялась за свою мнимую значимость.

– Быть молодой матерью непросто, Дарина, – отрезала Купава, оттолкнувшись от половиц. Её тонкие, потрескавшиеся губы скривились в уродливой гримасе. – Это самая тяжёлая работа. У меня не всегда есть время на поручения, так что тебе придётся их выполнять.

Возможно, она была права. За Властимиром было непросто уследить – любопытный и активный малыш. Но я не была ни матерью, ни женой, а выполняла и то, и другое, и даже больше. И всё же она опять повторяла эту фразу – «молодая мама»…

– Властимиру четыре года, он не младенец, – огрызнулась я, сжимая кулаки. – Я и так делаю большую часть твоих домашних дел, присматриваю за твоим ребёнком и работаю. Всё, что от тебя требуется, – сходить на рынок за дровами и едой. Никто не просит тебя рубить дерево, Купава.

– Работа! – она издала хриплый звук, похожий на треск коры в мороз. – Певица – это не работа, Дарина. Это грязное увлечение, которое гарантирует, что ты никогда не выйдешь замуж на этом проклятом острове.

Может, поэтому она меня и ненавидела? Не столько меня, сколько мою работу. Но мне не было стыдно. Несколько вечеров в неделю я пела в постоялом дворе или на редких полуночных гуляньях. Увидев, как ухмылка Купавы сменилась чем-то более мрачным, я убедилась: она ненавидела меня за мою работу.

Я пожала плечами.

– Не все мечтают о замужестве, – сказала я и повернулась к ней спиной.

Но, собираясь выйти, я замерла от слова, которое она пробормотала:

– Мырзек.

Я стояла, глядя на щели в двери. В горле застрял ком, я задыхалась от ярости и боли. Она назвала меня мерзостью. Слово, которое никто из нас не должен был произносить на языке богов. Купава рисковала моей жизнью, сказав это. Она могла раскрыть мою тайну – ту, ради которой умерла моя мама, защищая меня. Купава словно плюнула ей на могилу.

Я медленно обернулась, посмотрев на неё через плечо. Моя ярость отразилась на каменном лице.

– Если ты ещё раз произнесёшь это слово, я отрежу тебе язык во сне и скормлю его свиньям, – прошипела я.

Лицо Купавы побелело, и я смотрела на испуганный призрак женщины. Неважно, выполню ли я угрозу. Она поверила. Это было главным.

Но не успела я повернуться к двери, как она распахнулась, и вошёл мой брат. Я отпрыгнула, чтобы его массивное тело не сбило меня с ног, и ударилась о стену. Купава ахнула, страх всё ещё дрожал на её бледном лице.

– Боги, Владимир! Что с тобой? – вскрикнула она, её голос дрожал от гнева. – Властимир мог быть у двери! Ты мог его сбить…

Владимир проигнорировал её, его лихорадочный взгляд нашёл меня. Я почувствовала, как сердце ухнуло в желудок. Я знала этот защитный взгляд. Что-то случилось.

– Судно, – сказал он, тяжело дыша. – Чёрные паруса идут к нам.

Я прислонилась к стене, напряжение сковало тело. Выглянув в пыльное окно, выходившее на пристань, я увидела беспарусное судно, длиной не менее семнадцати метров, извивающееся на горизонте.

– Боги, Владимир, ты чуть не напугал меня до смерти, – я закатила глаза, прижав руку к бьющемуся сердцу.

Но Владимир не успокаивался. Он схватил меня за плечи и встряхнул, в его глазах сверкало волнение.

– Чёрные паруса, Рина, – прорычал он.

Рина – так он звал меня, когда нервничал или беспокоился.

– Моряки без документов. На этом судне могут быть отроки.

Я выдохнула. Отроки – рукотворные дети одного из богов.

– Не будь таким подозрительным, Владимир. Насколько нам известно, через наш остров проходит множество отроков, они просто не афишируют себя. Как и я.

Купава выпучила на меня глаза. Я легко читала её страх: она боялась, что я расскажу Владимиру, как она меня назвала. Тогда её ждали бы неприятности.

Я почти сделала это – просто чтобы увидеть, как она будет извиваться. Но не успела. В дверь постучали. Стук, который я узнала бы из тысячи.

– Мила! – взвизгнула я, обогнув брата.

Владимир не остановил меня, когда я распахнула дверь. Прохладный воздух ворвался внутрь вместе с сияющим овальным лицом. Кудрявые пшеничные волосы вились вокруг знакомых черт, голубые глаза сверкали ярче утреннего моря. Мила быстро вошла в избу и оглядела её.

– Судно пришвартовывается! – взвизгнула она, хлопая в ладоши.

Я почти видела искры возбуждения вокруг её стройной фигуры.

– Владимир тебя опередил, – ухмыльнулась я, закрывая шаткую дверь.

Её лицо на миг помрачнело, затем она снова оглядела избу. Взгляд остановился на окне, где тени судна приближались к острову.

– Владимир? – уныло произнесла она, повернувшись ко мне.

– Он говорит, что судно идёт без парусов, – добавила я, глядя на хмурое лицо брата.

Мила смотрела на меня, и я ненавидела этот взгляд – будто в моей голове чего-то не хватало. Затем она широко и хитро улыбнулась.

– Парусов нет, – подтвердила она.

Отсутствие парусов означало, что судно вне надзора дружины – загадочная смесь пиратов, моряков и каперов. Возможно, на остров высадились даже нелегальные рыбаки, а это сулило разврат и деньги.

– Госпожа Лучезара изменила наш график, – сказала Мила. – Сегодня вечером мы работаем на вечернице.

Когда суда приставали к нашему острову, мы устраивали полуночные гулянья. Не из гостеприимства – ради торговли и денег, которые можно было выжать из путешественников. Я любила вечерницы. Но мои губы сжались.

– Как певицы или…

– Как вдохновительницы, – Мила показала ямочки и подмигнула. Я вспыхнула, как фонарь в ночи, улыбнувшись до ушей. Ни пения, ни разливания напитков – нам будут платить за веселье. И подумать только, Купава осуждала мою работу!