произведении искусства как неисчерпаемой энергии (и стало быть, всегда «открытого» сообщения) представлению о нем как о предельно чистом воплощении пространственных отношений, он оказывается неожиданно близок Чезаре Бранди49, который, занимая позицию, по всей видимости, несходную с позицией Деррида, не приемлет изучения произведения искусства как сообщения и, следовательно, как системы означаемых, предпочитая говорить о «присутствии» или «пребывании» (astanza), которого семиотическое исследование не может постичь в принципе. Но если Деррида требует от критика признать художественное произведение скорее дискурсом, чем формой, то Бранди, кажется, требует от него противоположного – признания произведения формой, а не дискурсом, но в действительности это одно и то же: призыв не сводить художественное произведение к совокупности структурированных знаков во имя того, чтобы позволить ему самоопределяться по собственному усмотрению.