– Я заставила их поехать, – сказала она раздраженно. – И я скажу вам почему. Я не могла переносить, что мы прозябаем, а вы богатеете и преуспеваете. Теперь я высказалась, и, если хотите, вы можете ненавидеть меня.
– Я никогда не буду вас ненавидеть, Жанна.
Впоследствии она доказала справедливость своих слов. Наступил конец осени, бриг должен был прийти в гавань, но «Жанна» не появлялась. Теперь, действительно, можно было беспокоиться. Жанна сидела у камина, и каждый порыв ветра заставлял ее вздрагивать. Она всегда боялась и ненавидела море, оно ей представлялось изменчивым, беспокойным существом, торжествующим, при виде печали женщин.
– Все-таки, – говорила она, – они должны вернуться.
Она вспомнила, что Шадрач сказал ей перед отъездом, если вернутся здравы и невредимы, и их плавание будет увенчано успехом, то он пойдет с сыновьями в церковь, как и тогда после кораблекрушения, и воздаст искреннюю благодарность Богу за спасение. Она ходила в церковь каждое утро и днем, садилась на переднюю скамейку, ближе к алтарю. Ее глаза были устремлены на то место, где Шадрач стоял молодым, она хорошо помнила место, где он становился на колена, его фигуру, его шляпу. Бог милостив. Наверно ее муж будет еще раз становиться на колена, а по бокам сыновья, с этой стороны Георг, а с другой Джим. Наблюдая долгое время за тем местом, которое она чтила, ей казалось, что все трое вернулись и преклонили колена, две тонких фигуры сыновей, большая фигура отца, их сложенные руки, их головы, направленные к западу. Фантазия почти переходила в галлюцинацию. Она не могла устремить свои усталые глаза на ступени алтаря, чтобы не видеть там мужа с сыновьями.
Однако они не приезжали. Небо милосердно, но оно не хотело облегчить ее душу. Это было ей очищением за грех, что она сделала их рабами своего честолюбия. Но вскоре это сделалось больше очищения, ее настроение духа