Расколотый мир

Пролог

Степи Вак’Хала

Поздняя осень 968 года со времен Великого Раскола

Низкие серые тучи заслонили унылым одеялом солнечный свет. Ветер гнул длинные стебли увядающих трав и кустарников, навевая шепчущей музыкой грусть и тоску. Осень медленно, но верно настигала последние зеленые островки на грязно-желтом полотне степей. Одинокие березы, как потерявшиеся путники среди бесконечной пустыни, утомленно качали ветвями и отправляли в последний путь желтые листочки. Ярик зябко поежился и поплотнее запахнул подпоясанный кафтан, отороченный засаленным мехом. У его ног лежал маленький самодельный лук и обмотанный кожей деревянный колчан. Оружие занесло былинками и пылью. Мальчик сидел возле березки на вершине старого муравейника для лучшего обзора. Припав на одно колено, он был готов быстро схватиться за оружие и броситься в густую траву.

Где-то там, среди этого бескрайнего травяного моря, что-то зашевелилось. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, невидимая угроза приближалась к укрытию Ярика. Шум сминаемой травы распугал затаившуюся живность. Недовольная пустельга вспорхнула с ветки березки. Ей пришлось прервать наблюдение за шепчущимися у корней мышами, и улететь вглубь степей.

Ярик пристально всматривался в сторону, где вот-вот должно было выскочить неведомое чудо, но рук к луку не тянул. Да и старый отцовский ножик, что был привязан к поясу, остался на месте. В этот момент шум стих и из травы показалась довольная собачья морда. Шерсть цвета степей была выпачкана в крови дрофы, зажатой в зубах зверя.

Пес подошел к смирно сидящему Ярику. Он положил тяжелую тушку птицы пред собой и, тихо поскуливая, уселся напротив мальчика. Тот хмурым взглядом оценил пса и его добычу и только потом улыбнулся:

– Ну что, Вьюнок, нашел-таки птичку.

Пес радостно замолотил хвостом, отвечая на хозяйские похвалу и поглаживания. Охотник вытер ему морду и достал из птичьей туши стрелу.

– Сгодится еще.

С серьезным лицом Ярик очистил снаряд и убрал его в колчан. Вьюнок не унимался, все скулил и ловил зубами воздух, явно гордый удачной охотой.

Путь до хутора лежал по звериным тропам. Мальчик прекрасно ориентировался в их хитросплетениях и постоянно подмечал новые лазейки, проложенные местным зверьем. Но чем ближе к холмам, тем реже становилась трава, да и высота ее совсем сходила на нет. Сюда, так близко к человеку, животные почти не заходили. Только отчаянные лисы порой пробирались к курятникам за заветной добычей.

По пути попадались пеньки от срубленных берез и ободранные от ветвей кустарники. Ближайший густой лес находился далеко, почти день пути, а ночи уже начинали приносить первые морозы. Грелись чем могли. Через пару недель должны вернуться мужики, которых староста отправил на заготовку леса. Нынче, в начале осени, вся деревенская поленница, вместе с рядом стоящей баней сгорели. И теперь, до возвращения дровосеков, с холодами нужно было справляться самим.

Хутор, где жил Ярик, был совсем крохотный – двух десятков домов не наберется. Рядом тек ручей с холодной и сладковатой водицей. Оттого и остались жить здесь. Люд был самый разномастный: с юга, востока, запада. Несколько семей занималась земледелием и запасами для всей деревни, остальные охотились или ходили на рыбалку до речушки на севере. Кто-то разводил кур да ухаживал за единственной на всю деревню лошадью. Жили здесь не шибко образованные, но ценящие честный труд люди. А как иначе, когда твой дом находится на отшибе известного мира и за обочиной истории. Дальше на восток и юг простирались бескрайние степи. По лету там резвились племена кочевников-турлуков, а зимой выли леденящие ветра, надувавшие непроходимые сугробы.

Ярику шел пятнадцатый год. Отец мало-помалу научил его читать и писать, владеть луком и дубиной. И пускай они и жили вдвоем, никто из деревенских не мог назвать их отношения близкими. Мамы у Ярика не было. Она умерла вскоре после его рождения. Мальчик даже не помнил ее.

Отец был кузнецом. Самым настоящим. Он точно пришел сюда из далеких краев. Ведь тут никто не научит плавить железо или делать подковы да гвозди. Но он неохотно делился своим прошлым. Ярик знал лишь, что отца, Трора, и маму, Настасью, уже очень-очень давно нашла в Темном лесу деревенская травница. Их подрал медведь, оставив страшные раны. Мама едва не умерла, а отец лишился нескольких пальцев на руке. Травница выходила родителей и привела в деревню. А те неожиданно остались тут жить. Так и прожили больше добрых тридцати лет. Мать, до того, как ее не стало, занималась хозяйством. Отец помогал местным, делал инструменты, иногда торговал с кочевниками.

А еще у него был меч. Тоже самый настоящий.

– Ну вот и пришли, песик, – облегченно вздохнул Ярик, когда показались крыши родной деревни.

Под конец осени приходилось каждый раз уходить все дальше от дома. Звери и птицы, гонимые холодными ветрами, покидали увядающие степи. Мальчик перекинул увесистую тушку птицы с одного плеча на другое и двинулся вперед, перешагивая непоседливого пса, который резво крутился вокруг хозяина.

«Наверняка предвкушает дрофиные потроха», – улыбнулся про себя Ярик.

Детишек в деревне было немного. Самому маленькому, Васильку, было пять. Его рождение справляли всем хутором. Хакиму же, самому старшему, шестнадцать или семнадцать лет, и он уже успел получить первое прозвище. Твердой головой он стал, когда оседлал испуганную козу и на полном ходу разломал лбом калитку одной из хат. Но главным другом Ярика была бойкая и своенравная Маня. Младше него всего на год, девочка уже стала неплохой хозяйкой и добытчицей. Ведь приходилось ухаживать как за хозяйством, так и за дряхлой бабушкой.

– Ярик! Явился-таки, песий друг, – прозвенел звонкий девичий голосок, распугавший ворон с крыши ближайшей избы.

Манька бежала по тропе навстречу Ярику. Ее каштановые косички смешно болтались и хлестали по лицу. Вьюнок радостно залаял и рванул навстречу, смешно перебирая лапами по грязи. Нагнав девчушку, он начал радостно кружиться, пританцовывая одному ему известные танцы. Манька хохотала от души, так сильно она любила этого непоседливого пса. Как и все остальные в деревне: других-то собак не было. Края длинной холщовой рубахи, что торчала из-под старого мехового тулупа девочки, вмиг покрылись следами от собачьих лап.

– Ну, показывай, показывай, чего раздобыл, – нетерпеливо запрыгала девочка, сжав кулачки.

Ярик поднял дрофу повыше:

– Гляди, какая красавица, Манька! Вся в тебя! Га-га-га, – мальчик потряс тушкой перед ее лицом.

– Дурак ты, Ярик! Не издевайся над птичкой, – надула губы девочка. – Надеюсь, она вкуснее, чем те суслики, которых ты наловил прошлый раз. Пойдем, отнесем бабушке, она ее ощиплет.

– Да-да, пошевеливайся, женщина, – шутливо насупился Ярик.

Справившись, ребята уселись на старой почерневшей лавке, близ дома Мани. Рядом расположились бабы, что перебирали жухлые грибы и выискивали те, что еще были съедобны. Сезон заканчивался, и поиск еды сильно осложнялся. Мужики разносили хворост и дровишки по избам. Ванька-гончар, творивший из глины самые причудливые вещи, полезные и не очень, добавлял последние штрихи к своему новому творению: обычную соломенную крышу терема старосты он менял на обожженную черепицу. Теперь дом стал походить на огромного карася. Кто-то пыхтел под тяжестью корзин с репой, лебедой и чесноком. Доносился стук молота о наковальню: то был отец Ярика.

– Наверняка делает гвозди для дядюшки Хасана, – прочла мысли Ярика девочка. – Тот собрался строить избу, а Ванька сделает там печь, и будет у нас новая баня!

– Было бы здорово, – безрадостно ответил мальчик и грустно посмотрел на закат. – Старая баня сгорела, а мыться в корыте на улице уж больно зябко становится. Уж лучше вшей терпеть.

– Да-а, – болтала ножками Маня. – Лучше вши, чем холодная гузка!

– Вон старый Оглоб вообще не моется, даже когда банька была. Отец говорит, мол, у него вши с блохами скоро войну начнут друг с другом, за самые вкусные места, – грубым голосом передразнил отца Ярик.

Маня звонко засмеялась. Мальчик потеребил лоб Вьюнка, который развалился под ногами ребят. Пес завилял хвостом и подставил для ласки живот.

– Ты завтра снова на охоту, Ярик? Давай без сусликов только. Они, может, и милые, но на вкус крысы крысами.

Мальчик посмотрел на подругу и пожал плечами:

– Не знаю. Отец говорит мне, что делать и кого ловить на этот раз. Может быть, завтра будем заниматься, я ведь учусь всяким премудростям у него. Вон даже умею теперь писать на старо… – он прищурился, вспоминая слово, – на старородском!

– Ай, удивил, я на нем уже давным-давно научилась, – похвасталась Маня. – Бабуля у меня мудрая, хоть и ходит под себя. Зато много чего знает! И меня учит.

Они посидели какое-то время, рассуждая о новых выкрутасах Твердоголового Хакима и россказнях старика Оглоба, пока нос Маньки совсем не покраснел от холода.

– Ярослав! – разнесся над домами громкий бас.

– Ох, отец зовет. Пошли Вьюнок. Увидимся завтра, Мань! – Ярик дернул на прощание девочку за косичку и побежал к дому.

– Дурак! – отозвалась та и показала вслед язык.

Маленькая кузница отца скрывалась под навесом. Обычно он всегда был там, что-нибудь выковывал. Но сейчас Ярик никого не нашел. Мальчика встретил лишь остывающий горн, из которого холодный вечер вытягивал последнее тепло. Шкафы с инструментами были закрыты. Вьюнок без лишних напоминаний забрался в свою конуру под лестницей, и затаился в ожидании ужина.

Ярик поднялся по ступеням и зашел в избу. Отец сидел возле печи и подкидывал к прогоревшим углям свежих дров. Обстановка в доме была предельна проста: печь, стол, пара лавок возле него, нищая лавка, загроможденная ящиками и корзинами, и красный угол с маленьким идолом Бога Солнца Лема. Главным украшением комнаты выступал меч в кожаных ножнах, расположенный возле окна на стене. Его рукоять из черной кожи венчал эфес, украшенный узором серебристого цвета и большим красным камнем. Сальная свеча, что стояла на столе, отгоняла неровным светом вечернюю тьму.

– Как охота? – спросил отец, не повернув головы в сторону сына.

– Поймал дрофу, немногим меньше пуда весом, – понуро ответил мальчик.

– Сойдет. Хватит надолго, – он отряхнул руки от древесной пыли. – Куда попал?

Ярик стоял, опустив голову, не решаясь зайти в дом.

– Чуть ниже шеи, – ответил он и потер замерзшие ладошки.

Отец посмотрел на сына. От света огня из печи, в острых чертах лица и многочисленных морщинах залегли глубокие тени. Легкая седина на висках придавала ему вид мудрого, но грозного старца. Темным взглядом мужчина какое-то время сверлил сына.

– Вижу, ты делаешь успехи. Накорми пса. Соседка Ольга угостила нас горшком с чечевицей и кроликом, принеси все и накрой стол, – кивнул он в сторону печи и вышел из дома.

Ярик юркнул вслед за ним в сени, ополоснулся в бочке с водой и стянул с полок пару луковиц и баночку с толченым хреном, после набрал кувшин из другой, заполненной дикой вишней и водой бочки. Затем бросил псу останки вчерашнего ужина и поспешил снять с печи горшок с кашей. Только сейчас он осознал, что жутко голоден. Отец вернулся, держа в руках изрядно зачерствевшую лепешку. Свежий хлеб сейчас пекли редко, да и печи, пригодные для этого, были далеко не в каждом доме. Дрова шли только на обогрев.

Трапеза проходила молча. Ярик ел, уткнувшись в тарелку. Отец не отрывал орлиного взгляда от свечи. Он жевал долгими и мощными движениями челюсти. На скулах играли желваки. Отец всегда был таким. Хотя те, кто знал его дольше, говорили, что раньше Трора наполняли только доброе настроение и тяга к общению. На посиделках долгими летними вечерами или во время зимних обрядов, он был душой компании, постоянно рассказывал истории о чужих землях и много шутил. Но потом с матерью случилось что-то ужасное. Ярик и сам не знал что именно, но произошло это почти сразу после его рождения. Ее не стало. С тех пор отец зачерствел как лепешка, которую он сейчас жевал. Сердце превратилось в камень. И огонь свечи освещал в его глазах нечто хищническое, будто мужчину терзали доставляющие боль воспоминания.

Ярик не понимал, чем заслужил такое отношение. Он прилежно учился мудростям, которые отец преподавал ему. Из кожи вон лез, пытаясь заслужить его одобрение. А в ответ получал нечто сухое и отстраненное вроде: «Вижу, ты делаешь успехи». Да и разговаривали они только по вечерам. Примерно так же, как сегодня. Ярик искал утешения в дружбе с Манькой. Хотя часто он просто одиноко скитался по степям, искал животных и птиц. Единственной его компанией был непоседливый Вьюнок.

Ночь затопила улочки хутора. И даже луны не взошли над бежавшими облаками, чтобы осветить кромешную тьму. Холод крепчал, проникал в избы через соломенные крыши и слюдяные окна. И то был не сырой и промозглый осенний холод, но морозный и по-зимнему обжигающий. Куры молчали, прислушиваясь к порывам ветра. Вьюнок забился глубже под лестницу и свернулся калачиком, укрыв нос пушистым хвостом. Многие дома уже погасили огни и уснули.

Вот и Ярик собирался лечь спать, на печи, и уже облачился в длинную ночную рубаху. Лук с колчаном висели на стене подле дверей и ждали завтрашней вылазки в степи. Отец все так же сидел за столом и предавался в свете увядающей свечи горестным мыслям.

– Завтра ты отправишься на восток, глубже в степи, – раздался его голос. – Скоро в теплые места побегут сайгаки. Я хочу, чтобы ты добыл одного. Для тебя он будет тяжел, так что бери с него только самое нужное. Решишь сам.

– Хорошо, отец, – тихо отозвался мальчик и полез на печь.

– Охота на такое животное окажется настоящим испытанием, – продолжил мужчина. – Сайгак может дать сдачи. У взрослого самца рога достигаю локтя в длину. Помнишь, чему я тебя учил?

– Всегда используй окружение. Если тебе придется несладко, оглядись и подумай, что может помочь тебе выжить, – протараторил Ярик давно заученную поговорку.

Отец одобрительно кивнул, и мальчик отвернулся к стене. Сегодняшний день изрядно измотал его, отчего он быстро провалился в сон.