Я устал от ужасных дел, которые потрясали своими событиями и людьми, способными совершать такие гнусные поступки. Иногда мне хотелось убить этих сволочей собственными руками, но скрипя зубами, я сдерживал эти порывы, понимая, что страж закона – это не анархист, имеющий право вершить саморасправу. На то есть суд. «Самый гуманный суд в мире» – внезапно вспомнилась фраза некогда любимого фильма.

Частенько по вечерам после работы мне хотелось пройтись по пустеющим улицам, насладиться прохладой и тишиной. Я взял за привычку возвращаться с работы пешком, несмотря на поздний час. С удовольствием вдыхал чистый весенний воздух всей грудью, с тоской думая, что вот сейчас закончится март и настанет настоящая весна, с капризной погодой, мечущейся температурой от плюс двадцати до минус пяти-семи, а потом и лето, с жарким душным маревом. Мне казалось, что раньше я не замечал таких неудобств, и лишь недавно стал чувствителен к капризам природы.

– Старею никак. – проносилось в голове. Жары настоящей еще нет, а сердце прямо сжимается от нехватки кислорода. – Надо бы в отпуск попроситься… А на что? – тут же возник в голове голос разума. – Никуда не поедешь, в такое-то время… Дома сидеть? В четырех стенах? Перспектива так себе. И ещё эта не проходящая духота – ладно бы лето – так бывает перед грозой, но ведь на дворе ранняя весна – холод собачий.

Но даже сейчас, когда столбик термометра не поднимался выше плюс десять градусов, в квартире становилось трудно дышать, особенно после прогулки. Моя жена Вера не выносила холода, и как не просил я ее оставить открытым на ночь окно, она ни в какую не соглашалась.

– Ночью температура может опуститься до минуса. – ворчала она. – Весенняя погода очень коварна, любой сквозняк, и простуда тут как тут. Если тебе все-равно, то у моих студентов скоро выпускные, и я обязана подготовить их наилучшим образом, а не валяться в кровати с температурой и насморком.

Я согласно кивал головой, но моей странностью, как я сам прозвал свое поведение, стало проводить некоторое время на балконе, стараясь замерзнуть как можно сильнее, чтобы избавиться, хоть на некоторое время, от духоты и затхлого воздуха в комнате, а потом уже отправляться в постель, кутаясь в одеяло. Но это не спасало, мне все-равно нечем было дышать, и я тут же покрывался липкой испариной.

Вера к этому времени уже засыпала, но даже сквозь сон я слышал ее ворчливое бормотание о том, что она словно лежит под одним одеялом со жмуриком. Чтобы не тревожить ее, я перебирался в гостиную на диван и приоткрывал балконную дверь, хоть на сантиметр – так мне становилось легче, даже какое-то успокоение наступало, и я засыпал, ныряя в мутный сон с какими-то кошмарными видениями.

Утром жена отчитывала меня как непослушного ребенка, громко захлопывая дверь на задвижку, прежде чем идти на кухню. А меня кидало в жар, как только воздух в комнате начинал нагреваться. Все тело неприятно покрывалось потом, и я нехотя плелся в ванну, смывая под ледяным душем сонливую усталость.

Вера уходила рано, предоставляя нам с Женькой возможность спокойно собраться и позавтракать. Племянник и тетка так и не сумели найти общий язык и старались реже попадаться друг другу на глаза.

Вот и в этот день, как только за женой закрылась входная дверь, из спальни зевая и почесываясь вывалился Женька. Он потянулся, заглядывая ко мне в комнату, чтобы убедиться, что я уже не сплю и отправился на кухню. Я закутался в халат и присоединился к нему, наблюдая, как ловко он орудует кухонной посудой, вываливая на стол из холодильника продукты, которые уже через несколько минут превратятся в шедевры кулинарии.

– Чет ты, дядь Борь, выглядишь паршиво! – бегло взглянул он на меня. – Скоро новое дело, а с таким видом и настроением ты его не осилишь. И без тебя не справятся. – я лишь пожал плечами. – Сходил бы к врачу, вдруг больничный дадут, отдохнешь, успокоишься… глядишь все и наладится.

– Некогда мне по больницам шляться. – поморщился я. – Да и насмотрелся я на то, что там творится…

– А что там творится? – удивился пацан, наливая только что заваренный чай в мою любимую чашку и пододвигая ее мне. – Вот, перекуси пока бутербродом, а я сейчас курицу запеку.

– Да ничего хорошего! – скривился я. – Что там может твориться? Чай не курорт!

А про себя подумал, что если мое состояние не улучшиться, то наверное придется таки прогуляться до серого кирпичного здания в двух кварталах от дома.

На удивление, запах запеченного мяса вызвал во мне тошноту, а вид золотистой корочки наполнил рот горечью. Щеки вдруг запылали огнем, а к горлу подкатил тугой ком, который я силился сглотнуть, но никак не получалось. Рука потянулась к шее, пытаясь оттянуть несуществующий ворот, как вдруг в глазах потемнело, голову словно ошпарило кипятком, а грудь сдавило невидимыми тисками, и мне показалось, что я лечу куда-то вниз.

С трудом разлепив глаза, я огляделся по сторонам и не узнав обстановки, попытался сесть и сориентироваться, но рядом что-то громко задребезжало, и мою руку начало сдавливать с такой силой, что я невольно выругался.

– Черт побери, меня взяли в заложники, или я ранен? – пронеслось в голове. Я тщетно попытался вспомнить последние события, но кроме вида зажаренной курицы на кухонном столе у себя дома, память не могла выдать ничего толкового.

Эта головоломка так меня утомила, что я откинулся на подушку и с облегчением выдохнул.

С боку раздался тихий скрип открываемой двери и я скосил глаза в ту сторону, повернуть голову просто не хватило сил. А через секунду надо мной нависло лицо мужчины средних лет, гладко выбритое и слишком уж какое-то бледное, впрочем, как и его шапочка.

– Ну что, голубчик, доигрались?! – почему-то улыбаясь протянул он, и его улыбка показалась мне усмешкой дьявола… или маньяка, поймавшего в свои сети очередную жертву.

Я молча смотрел на него, выжидая, что последует дальше. Он же чуть отодвинулся в сторону и уселся сбоку от меня на табурет или стул – это я понял по скрипу деревянных ножек. Чтобы не выпускать его из виду, мне пришлось к нему повернуться. В голове тут же что-то щелкнуло и я скривился от боли, пронзившей затылок и скатившейся куда-то вниз по шее, к самому сердцу. Дыхание перехватило и я закашлялся, пытаясь сделать глоток воздуха.

– Тише, тише, Борис Петрович! – мужчина легонько похлопал меня по руке. – Вам нельзя волноваться.

– Где я? – голос прозвучал натужно хрипло, будто бы издалека.

– В больнице. – все так же скалясь проговорил он. – Что ж вы так себя запустили? Небось симптомы давно давали о себе знать? Но человечество все бежит куда-то, все торопится… У вас случился инфаркт. Ну, слава богу, вам повезло, ваш племянник вовремя вызвал скорую, а пока ждал ее, сам оказал первую помощь, и это помогло избежать фатальных последствий.

Известие не просто напугало меня, я готов был впасть в панику – эмоции рвались наружу. Понимая, что лечение не будет быстрым, я попытался вспомнить, какие не законченные дела остались на работе, что было у меня в разработке, но от волнения мысли путались, я лишь чувствовал учащенное сердцебиение, пульсирующую боль в голове и жар, который липкой испариной покрыл тело.

– Доктор, мне нельзя болеть…

– Да никому нельзя. – пожав плечами, спокойным тоном перебил он меня. – Но и работать вы не сможете.

– От меня зависит поимка афериста, который разводит доверчивых граждан на крупные бабки. Пока я здесь, он может обмануть еще не одну жертву.

– Нууу, жертвы сами виноваты. – парировал доктор. – Жажда легкой наживы неискоренима в нашем человеке. Предупреждай – не предупреждай, все-равно попадаются. А ваша работа теперь будет заключаться в том, чтобы выполнять предписания врачей, ходить на процедуры, и постараться по-скорее оправиться от болезни.

– Вот это я попааал! – протянул я.

– Отдыхайте, – участливо проговорил доктор, поднимаясь, – и набирайтесь сил.

Так потянулись томительные дни. Уже через неделю, почувствовав себя лучше, я начал изнывать от скуки. Но сил чтобы начать работу пока еще не хватало и я спал, ел, принимал таблетки, капельницы, и снова спал.

Единственным моим развлечением стал календарик, который я выпросил у Веры, чтобы отмечать дни, так как телефоном мне тоже строго-настрого запретили пользоваться. И сегодня я округлил карандашом семнадцатый день, который я проведу здесь.

Блеклое солнце едва пробивалось сквозь хмурые облака. Ветер хлестал ветками по окну, а я с унынием ждал начало рабочей смены медиков.

На душе было тоскливо и муторно. Начиналось рутинное утро, одно из таких, когда всё изо дня в день проходит по одному и тому же сценарию. Последнее несколько дней ничего не менялось, кроме того, что приходили медсестры, выдавали таблетки, ставили уколы, замеряли температуру и давление.

Я открыл глаза и тяжело вздохнул. Отдельная палата была верхом уважения ко мне, как пациенту и известному следователю районного ОВД. Никто не мешал разговорами, не храпел по ночам и не шаркал тапочками каждые несколько минут, не давая заснуть. Но в то же время томило одиночество.

Я лежал, закинув руки за голову и вспоминал молодые годы, когда попал с пневмонией в областную больницу. Еще никому неизвестный молодой парень, только что приехавший поступать на юридическое отделение одного из самых крупных вузов страны, я вынужден был ютиться в небольшой палате с семью такими же бедолагами, как и я сам. Однако разговоры и хохот в палате не смолкали до поздней ночи. Несмотря на различные недуги, мужики, что постарше, делились своим опытом семейной жизни, травили анекдоты, рассказывали байки про охоту и рыбалку. Молодежь слушала товарищей по несчастью открыв рот и мечтала в скором времени самой набраться опыта, и потом вот так же «задирать» новичков.

А потом, по вечерам, начиналась особая суматоха – в часы свиданий палаты наполнялась шумом посетителей, начинались охи-ахи, затем все звуки заглушались шуршанием пакетов с пирогами, салом, еще дымящейся картошечкой с маслом и лучком. Были, и яблоки, и маринованные помидорчики с хрустящими огурцами. А кому-то приносили из под полы и водочку.

Через два часа все стихало, и мы, исходя слюной, не могли дождаться, когда молоденькая медсестра выключит в палатах свет, и только через верхнее окошко над дверью просочится из коридора тусклый свет, создавая в палате заветный полумрак… И тогда начиналось самое интересное. В ход шли стаканы, припасенные с ужина, домашние личные железные кружки. Почти в идеальной тишине резалось сало, крошился укроп и тихо чокнувшись разномастными стаканами, под застенчивое кряканье раздавался тихий хруст огурчиков и звуки жевания. И эта безумно вкусная еда, и эта бесхитростная обстановка, отодвигали все болезни и страхи на задний план…

Как же было здорово!

А утром врач не мог добудиться своих пациентов, чтобы провести осмотр. Он укоризненно мотал головой, хмурился, но никогда не ругал нас, не грозил выпиской, а приступал к делу, пряча улыбку под белоснежной маской. И ведь, что самое странное – лечение шло быстрее. Даже самые безнадёжные, казалось бы, пациенты, волшебным образом «поднимались» на ноги.

Я потянулся, стараясь размять затекшие за ночь на неудобной продавленной кровати члены и покосился на тумбочку. Там уже лежала очередная порция таблеток, которые мне предстояло выпить до завтрака.

Почему-то здесь, несмотря на постоянные посещения медперсонала и родных, я чувствовал себя особенно одиноким, старым и ненужным. Может это сказываются годы? Или я уже не воспринимаю свое состояние и нахождение здесь как необычное приключение? А может играет свою роль нехватка соседей и ночных мужских баек? Но и решимости попроситься в обычную общую палату мне не хватало. Наверное я выздоравливал и праздное времяпрепровождение меня попросту тяготило. Однако доктор лишь ухмылялся, слушая мои доводы.

– Такие болезни не лечатся одним щелчком пальцев. – выговаривал он мне. – Полежите еще немного, чтобы мы могли убедиться, что вы можете покинуть нашу скромную обитель!

Не успел я переодеться в новую пижаму и халат, которые вчера вечером принесла Вера, как в палату заскочила сестричка и с порога бросив: – «Доброе утро, готовимся на узи». – закрыла дверь и помчалась дальше по коридору, стуча каблучками, на ходу выкрикивая имена пациентов, которым предстояло готовиться к той или ной процедуре.

Я не раз слышал, что есть такая категория людей, которые стремятся любыми способами «выбить» себе больничную койку, мотивируя это тем, что достаточно поработали на государство, и теперь оно должно отдавать долги, или, у меня стрельнуло позавчера в левом боку и надо пройти все процедуры, чтобы убедиться, что это смертельная болезнь… а еще просто полежать, отдохнуть, ведь здесь можно ничего не делать, только пить, есть и спать, а еще урвать хоть чуточку внимания, которого так не хватает в семье и на работе… Здесь можно пообщаться, высказать без страха свое мнение обо всем на свете.

Вот и сейчас я ждал своей очереди на УЗИ среди десятка таких же бедолаг что и я, слушая их перебранки из-за очереди и перечисление своих болезней – одна страшней другой. Как только они вообще еще живы?!

Я стоял в стороне и недоумевал, почему не назначить каждому пациенту свое время, и тогда не нужно будет создавать передряги и скандалы в среде галдящих больных. Причем каждый раз, когда шум поднимался особо сильный, из кабинета выглядывала медсестра, вышедшая далеко за пределы бальзаковского возраста и зычным голосом орала на притихших разом пациентов, что разгонит их к чертям собачьим, и пусть они пропадают пропадом со своими болячками.

Вид больничных пижам и халатов привел меня в такое уныние, от которого хотелось волком выть и бежать куда глаза глядят. Кое-как дождавшись своей очереди и пропустив особо наглых стариков, утверждающих, что прошли четыре войны и являющихся героями всего чего только можно, я не стал спорить, полагая, что торопиться здесь все-равно некуда и ругаться из-за очереди совсем ни к чему, скользнул в кабинет неуклюже взгромоздившись на кушетку, и затих под строгим взглядом молоденькой девушки-врача, которая наверное только-только получила диплом и страшно боялась накосячить, а потому принимала вид сурового, умудренного опытом специалиста.

– Результат вам скажет лечащий врач. – через чур напыщенно сказала она. – Позовите следующего.

Я вернулся в палату и лег, раздумывая как теперь скоротать остаток дня, когда осторожно приоткрыв дверь, заглянула Вера. Я несказанно обрадовался тому, что хоть еще какое-то время буду занят разговорами и обсуждением городских и семейных новостей. Мы только начали обсуждать жизнь нашей дочери, как в палату зашел врач, чтобы провести утренний осмотр. Это был мужчина тридцати с небольшим лет в белом медицинском халате, невысокого роста, с гладкими прилизанными волосами и ранней залысиной на голове. А очки в широкой роговой оправе придавали ему нелепый комичный вид.

Я почувствовал как екнула сердце, такого человека среди врачей не было, уж я-то хорошо изучил каждого за прошедшие три недели.

Вполне может быть, что это дежурный врач, но что-то в его облике настораживало, прямо кричало, что этот пряник не имеет к медперсоналу никакого отношения.

– Ну как вы себя чувствуете больной? – обратился он к о мне, исподлобья посматривая на Веру.

– Да вполне себе так ничего. – задумчиво ответил я, убеждаясь все больше и больше в том, что моя интуиция меня не подвела. Ничего не выдавало в нем светило медицинской науки. Вон, и стетоскоп держит не так, и медицинская карта не моя – какая-то странная папка, и держится неуверенно.

– Попрошу всех выйти из палаты. – пробасил мужчина, повернувшись к Вере.

Та с удивлением и некоторым волнением уставились на доктора, ожидая того, что он скажет своему пациенту. Она и ухом не повела на его просьбу покинуть палату, видимо решив, что данное заявление к ней никак относиться не может.

– Всем на выход. – процедил неизвестный с нажимом, заметно нервничая. Это еще больше напугало мою благоверную, которая уже готова была ринуться в бой.

– Что с ним, доктор? – еле выдавила из себя Вера. – У него плохие анализы? Что-то серьезное? Не тяните… у нас нет секретов друг от друга… и я должна знать… быть готовой ко всему…

Я видел, что Вера не замечает того, что заметил я.

В глазах мужчины заплескалась паника, его лицо вспотело, и очки заскользили вниз по переносице.

– Дорогая, прошу тебя, выйди. – я вымученно улыбнулся жене, пытаясь не накалять ситуацию и спасти гостя от неловкого положения. – Все будет хорошо. Я не чувствую себя больным и передам тебе все, что сейчас услышу.

Мужчина незаметно выдохнул с облегчением, изобразив улыбку на лице, но глаза его оставались заискивающе-серьезными.

Вера поджав губы приготовилась дать отпор, но мы вдвоем молча уставились на нее, и она сдалась.

– Я зайду к тебе завтра в это же время! – сверля глазами врача, недовольно проговорила она чуть не по слогам, но тот никак не отреагировал, отведя взгляд в сторону.

Как только Вера ушла, лицо его тут же изменилось, глаза засветились огоньком и от его меланхоличной манеры держаться не осталось и следа.

– Борис Петрович, – начал он с жаром, – я не врач. Вижу по вашему выражению лица, вы об этом догадались. – я кивнул. – Мы с вами коллеги. Я из соседнего РОВД, майор Тушинин Андрей Григорьевич.

– Я слышал о вас. – кивнул я. – Продолжайте.

– Около года назад у нас стали совершаться убийства детей. И лишь в последние месяцы все эти дела были объединены в одно. Маньяк орудует в радиусе пары километров от центра, где есть садик, школа, еще спортивный детский клуб, библиотека и школа искусств. Но…

– Но преступника никто не видел и ничего не знает… Свидетелей нет и подозреваемых тоже. – закончил я.

– Все так. – хмуро кивнул он. – Мы пересмотрели все камеры видео наблюдения – и тоже ничего. Правда и камеры-то в большинстве своем – муляжи, или настолько плохого качества, что разобрать практически ничего не возможно. А возле школы их вообще нет, только две штуки, и то направлены на центральный вход с разных сторон. Что делается в пяти метрах от подъезда не видно.

– А что ж вы за это время не удосужились поставить еще пару камер, направленных во двор? – спросил я. – Год – это приличный срок.

– Так ведь денег нет. Мы же не знаем, где пропадают дети.

– Хотя бы одну из школьных камер повернули бы в противоположном направлении! Зачем две, смотрящие в одну точку?

– Об этом мы как-то не подумали.

«Как так?!» – я в недоумении мысленно развел руками, но вслух ничего не сказал.