© Татьяна Трубникова, 2022

ISBN 978-5-0059-2187-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ДВА АРТУРА

Много позже эта часть жизни будто выпала из ее воспоминаний. Была ли она столь тяжела, что легче было не думать о ней? Пожалуй, нет. Но это был перелом. Когда привычный, кажущийся незыблемым, порядок вещей вдруг смещается относительно оси, и становится непонятно: а где она, эта ось? Может, нет ее вообще?!

Период, когда человек, как земноводное, сбрасывает с себя старую, детскую кожу. Под ней оказывается его новое, истинное лицо, то, что было дано ему Богом, истинная суть его характера. Наносное же, воспитанное, идущее из глубин детства, превращается в труху, оставляя на новой коже едва заметные полоски – его следы.

Она запомнила один день, когда ехала в электричке… Вообще-то, она ездила в ней каждый день в институт и обратно. Скучные студенческие годы. Почему это их считают лучшими… Каким образом именно этот день запомнился? Он не был томительным или тяжелым. Она возвращалась домой. Его особенностью было лишь то, что это был последний, седьмой день ее голода. Зачем она это делала? Уж точно не для того, чтоб похудеть! Ей надо было избавиться от душевной боли, вызванной последним аккордом девичьей, навсегда не сбывшейся любви. Голодать ей было не впервой, но не столь долго. Что она чувствовала? Именно сегодня? Огромную, бешенную силу, клокочущую в ней, как вулкан. Ей казалось, что она может взобраться на Эверест, прыгнуть с третьего этажа и не разбиться, окунуться с головой в ледяную воду… Любовь, мучившая ее до этого неудовлетворенным бесом, растаяла, как иней на траве, и казалось теперь далекой и неважной. Она могла свободно дышать. Будто вышла из самого своего сердца и тела и смотрела на себя со стороны… Она была всесильна, и знала, что именно голод дал ей это… Ей было легко, она парила. Шаг был невесом. Щеки пылали жарким, здоровым огнем, таким редким для нее. Блаженство и покой были в теле, в каждой его клеточке. Каждую беспрерывную минуту. Начиналась зима, но она не чувствовала холода, будто он был далеким и тоже не касающимся ее внутреннего огня. Она думала, что сейчас она приедет домой, вскипятит воду в сковороде и бросит в нее, кипящую, семь долек помидора. Чтобы потом, чуть остывшие, они нежно растаяли у ее отвыкшего от еды нёба…

Вот и автобус. Вспомнила, как еще две недели назад вот так же ехала в нем. Ей было так зверски плохо, что она, сидя, опустила голову. Она уронила ее очень, очень низко… Слезы клокотали в груди. Именно так, низко, ей был не столь мучителен белый свет… Больно, когда тебя отвергают, не прикоснувшись? Больно.

Едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться на глазах у всех. Вдруг она почувствовала, что кто-то тронул ее за плечо. Подняла голову. Над ней стоял какой-то мужик. Алкаш. «Эй, детка, не надо так… Все еще будет…» Слезы хлынули из ее глаз…

Сейчас же она светилась. Сила и радость спорили друг с другом. Вдруг уловила чей-то взгляд. Вскинула глаза: знакомый мальчик. Их семьи дружили. Кивнул ей и сразу стал продираться сквозь толпу и шиканье. Смотрел на нее удивленно, будто видел впервые.

«Привет, Нора» – сказал. Голос дрогнул. Много позже он говорил, что его поразил ее взгляд, весь облик, эманация силы, исходящая от нее. «Как барс перед прыжком. Никогда такого не видел». Признался, что тогда она притянула его, как магнитом. А она в ответ ему молчала, не открывая, в чем причина силы. Ему хотелось быть ближе, прикоснуться… В тот день, а автобусе, он пригласил ее на свидание. Просто пройтись по первому морозцу. Она пожала плечами. Почему нет?

Его звали Артур. Редкое имя. Но только не для нее. Так звали ее отца. Сразу, с первого же свидания, она невольно стала сравнивать Артура с отцом. И многое совпадало! Казалось бы, при чем тут имя? Может, и ни при чем.

У нее тоже странное имя: Элеонора. Попросту – Нора.

После голода еда пьянила. Каждый день стал невольным праздником. Сил было невероятно много. Она забыла, что такое усталость. Постоять полтора часа в переполненном транспорте два раза в день? Легко. Сократился даже сон.

Нора шла рядом с Артуром, потихоньку, в разговоре, разглядывая его. Странное у него лицо. Вовсе не красавец. Вытянутые, едва уловимо раскосые, голубые глаза, широкий мелкий нос, большой рот с неявным пушком над верхней губой. Не слишком высокий, но худой. Что ее привлекло в нем? Не внешность. Хотя уже спустя пару встреч она нашла в ней своеобразное очарование. Нравилось другое: его манера говорить, аккуратно и точно выражая свои мысли, его бьющая в глаза воспитанность, начитанность и, если хотите, «породистость». Юмор! О! Артур знал в нем толк. Ум мужчины – не только самая главная эрогенная зона, а еще и самая привлекательная его часть. Уж если влюбляться, так в ум. Она и влюбилась. Ей было так хорошо с ним, так просто, будто она встретила свою половину. Та ужасная неутоленная страсть, что владела ею совсем недавно, стала казаться даже некрасивой по сравнению с утонченностью ее общения с Артуром. Они понимали друг друга с полуслова. Как же ей повезло! – одна эта мысль приводила в восторг. Поцелуи, поцелуи, поцелуи! Блаженство и роскошь объятий. Он согрел ее руками, губами, шутками. Растаяла ледяная корка, в которой она задыхалась в прошлой любви. Ей было так хорошо, что даже страшно. Неужели так бывает в жизни? Вот так, сразу – и навсегда?

Ощущение нереальности не покидало ее. Как будто все это: горящие страстью глаза Артура, его признания, их робкая, еще не серьезная близость – игра. Пусть даже с настоящими ставками чувств. То же мятежное и безнадежное, что было за плечами, не давшее ни одного по-настоящему счастливого мгновения, то – было настоящее… Чего хотел от нее Артур? Очень просто. Секса. Нынешняя молодежь занимается им с самой ранней половой зрелости. Но она медлила. Почему? Слишком все было правильно… Словно ухо уловило в прекрасной симфонии одну неверную ноту…

«А может, это мира-а-аж…» – пела популярная тогда группа. А вдруг? Растает ее принц, будто специально рожденный для нее? А ей уже сейчас хотелось пройти с ним рядом всю жизнь!

Как и ее отец, преподававший четверть века электротехнику в Московском ВУЗе, да так и не получивший никаких степеней, Артур был умен. Он умел рассказывать самозабвенно и увлекательно, аргументировано и изящно. Так же, как и отец, имел тихий уверенный голос. Немыслимы были бы ругательства в их устах. Да она и не могла бы себе представить, чтобы отец или Артур повысили тон или, хуже того, произнесли бранные слова. Оба – интеллигенты от стрелок на серых брюках до неяркого, но тонкого юмора, от манеры сидеть, двигаться, до смешной привычки ухаживать за дамой: подать пальто или туфли, открыть ей дверь.

Где бы они с Артуром ни появились, на них всюду смотрели. Старушки в автобусе – во все глаза. Норе и в голову не приходило: а ведь они – красивая пара. Именно пара. Юные, окутанные вызывающим зависть флером невинности и романтики.

На людях Нора стеснялась не только целоваться, но даже просто идти с Артуром рука в руке, переплетя пальцы. Ну и пусть все так ходят. Наверное, им безразлично и пусто давно друг в дружке. Их руки – не дрожь пальцев, а поводок, связывающий двух волов в одну упряжь. Быть может, это эпатаж? Или официальное заявление миру и людям: мы вместе. Как штамп в паспорте. Только они этот штамп всем показывают. Нора думала о них с Артуром: глупо выставлять на всеобщее обозрение то нежное, трепетное, хрупкое и лучшее, что хранишь в сердце. Ведь нет на свете нежности большей, чем прикосновенье двух рук. Еще ей иногда казалось: она не имеет права так себя вести. Разве у них все решено? Разве ее Артур – навсегда? Нет, точно навсегда? А как же то странное смятение неверия, которое охватывает ее каждый раз, когда он говорит ей безумные слова?

Когда Норе не удавалось видеть его несколько дней, она страдала. Его губы и руки – это ее глоток воздуха, волшебный эликсир, дающий жизни смысл, ее мгновенье, становящееся на секунду вечностью.

Однажды, истосковавшись, договорились встретиться очень рано утром, до поездки по своим институтам. Была оттепель с изнуряющим, холодным дождем. Снег размок, хлюпал под ногами, ветер норовил забраться холодными ладонями под одежду. Мать Норы удивленно вскинула глаза: «Куда?!» Главное: «Зачем?! Делать тебе нечего…»

Артур усмехнулся, когда они вышли: «Не обращай внимания. Просто у твоей мамы никогда такого не было. Никто не ждал ее так сильно… Понимаешь? чтоб ходить под дождем…»

Раскрыли зонт. Стояли на дорожке под ним, смотрели друг другу в глаза, тая улыбку… Долго стояли. Нора не замечала холода. Она обхватила его пальцы своими, будто бы помогая держать рвущийся зонт. Мимо шли на работу люди. Никто на них не смотрел: уследить бы, что под ногами. Так и осталось то утро в памяти Норы – оледеневшие пальцы Артура, его смеющиеся и нежные глаза, зонт между ними и плачущим небом…

Она много раз ходила с Артуром в театр. Кино он не признавал, считал его грубым зрелищем. И неумным. Театр же будил его фантазию и красноречие. Потому что игра актеров создавала некую особую атмосферу, иную, будто бы настоящую жизнь… У этой атмосферы была своя, внутренняя логика и оправданность, свои законы бытия. Покидая уютные бархатные места, они обсуждали, обсуждали, обсуждали… На эскалаторе в метро, в холодной электричке, в пустом автобусе… Он всегда провожал ее до дома. Поздно все ж. Целовались в подъезде.

Однажды они смотрели спектакль «Антоний и Клеопатра», в котором роль Антония сильно отличалась от исторически принятого образа. Его играл Эммануил Виторган. Играл блестяще. Начало девяностых – многое из невозможного ранее становится реальностью. Костюм Клеопатры был изящен, но его особенностью были обнаженные маленькие груди актрисы, украшенные блестками и кармином. Костюм был необычайно органичен, ничуть не пошл и напоминал модерн.

В фойе театра Артур, пропустив Нору вперед, подхватил под руку и шепнул на ухо: «У тебя красивая попа!». Это прозвучало мило и немного смешно.

Когда ехали на эскалаторе, видимо, под впечатлением роли Клеопатры, Артур спросил ее: «Скажи, а женщины – коварные?!» Нора залилась смехом. Ну, как прикажите реагировать на такой детский вопрос? Хотелось сказать: «Я – коварная!» Нора себя сдержала. Не только потому, что это было не так. Она – искренняя и простосердечная. Вдруг поверит, что коварная? Уж больно Артур был серьезен. Ее же так и разбирал смех от его вида.

Спектакль, записанный на пленку, увидели родители Артура по телевизору. И пришли в ужас. От костюма актрисы.

Нора и Артур были, так сказать, одного круга. Семьи потомственных интеллигентов. Ее – инженеров, экономистов, преподавателей, учителей, его – военных врачей. Собственно, отец Артура, Владлен Аристархович, был сосудистым хирургом. Мать, Галина Яковлевна, – специалистом по ультразвуковой диагностике. Владлен Аристархович был невысок, некрасив, но сердечен и обаятелен – необычайно.

Как-то раз она была звана в гости домой к Артуру на его день рождения. Нора не ожидала, что это будут еще и смотрины. Хотя, зачем? Сколько раз они уже виделись семьями! Замечательно встретил ее Владлен Аристархович. Просто и ласково. У нее словно гора с плеч свалилась.

Он всегда считал свою жену красавицей. Разумеется, она ею не была. С первого шага Нора поняла, что Галина Яковлевна – человек сложный. Она вызывала у девушки внутреннюю дрожь и невольное отторжение. В чем было дело? Нора чувствовала себя в ее присутствии неловко: будто голая. И ее, голую, внимательно рассматривают. Как овощ. Свежий ли он? Можно ли класть его в борщ? Голос у Галины Яковлевны был тихий, приторный. Слова произносила, слегка их растягивая, что придавало им какую-то ненужную важность. В небесных глазах – неподвижность, будто налито голубое масло. И что-то неуловимо неприятное в линии носа и губ… При всей своей бьющей в глаза некрасивости Владлен Аристархович очень выигрывал перед ней. Что за ослепление им владело? Загадка. Они выглядели очень счастливой парой. Но почему-то щемило сердце от смутной обиды за него…

Галина Яковлевна была предельно вежлива, но задавала Норе смущающие ее вопросы. Например: с какого ряда партера они с Артуром смотрели «Антония и Клеопатру»? «Со второго, из партера» – честно ответила Нора. Или, окинув девушку взором: «Артур у нас неопытный мальчик, не знаю, сумеет ли выбрать правильную судьбу для себя… Сейчас столько ловких девиц… Он еще так молод… Интересно, когда он сделает меня бабушкой…» Будто специально ставя Нору в неловкое положение. Но с таким невинным видом, что заподозрить ее в чем-либо, помимо простоты душевной, было невозможно. Церемонность была ужасная. Нора страдала. Чувствовала себя, как глупая простушка. А ведь она, в общем, умела себя вести за столом. Знала правила этикета. Будь она грубее, колкие намеки Галины Яковлевны не задевали бы ее. Будь столь же закрыта и церемонна – могла бы отгородиться от них. Нора же была открыта и сердечна. И напряжена этим визитом, чтобы почувствовать юмор ситуации. К счастью, Владлен Аристархович был рядом и выручал ее. Предложил ей кофе.

«Вот это – для почетных гостей» – сказал Владлен Аристархович, показывая импортную баночку. И простую, советскую: «А вот это – для особо почетных».

Нора отхлебнула глоток. Она никогда не пила кофе. А потому он ей не нравился. Хоть для почетных, хоть для не очень… К нему нужна привычка. Отломила ложечкой кусочек торта.

Если смотреть поверхностно, вскользь, Галина Яковлевна – душка. Голос ласковый, тихая женственность. Но почему ей так неуютно? И сделать ничего не может с собой. Будто когти в горле. Горький кофе и паточная сладость торта.

Семья врачей. Артур со смехом говорил ей, чего в их доме всегда навалом: конфет, тортов, кофе и выпивки. «А тут еще ты торт принесла!» В баре – каких только бутылок нет. Со всего мира. Ликеры, вина, коньяки, виски…

Как же Нора была рада, наконец, уйти! Галина Яковлевна усиленно звала ее снова приходить к ним. «У Артура своя комната. Мы вам не помешаем». Еще чего! Ух! Нора с облегчением выдохнула, когда дверь за ней закрылась. Поскакала по ступенькам вниз, решив обойтись без лифта. Артур – неловко – за ней. Он был не слишком спортивен. Вряд ли он понимал, что она сейчас чувствует. Вида она не подавала: играла и кокетничала с ним, как обычно. Прыгали по ступенькам. Нора позволила себя поймать в объятия. Она думала: никогда, никогда не придет сюда в гости запросто, на чай. Одно счастье: провожая, Артур вознаградил ее поцелуями. И, хотя он очень был похож на мать холодом голубых глаз, нежность искупала все.

«Пойдем, пойдем» – торопила она его. Ей даже в подъезде его было неловко… Вдруг его родительница смотрит сейчас в окно…

Нора очень любила своего отца, Артура. «Очень» – все же не та степень. Она любила его безмерно. Все ее детство он был рядом. Все, что она знала о мире, это были его знания, мысли, слова… Невольно она копировала его во всем: манере поведения, неумении общаться с чужими людьми попросту, застенчивости, даже внешности. Черты его были несколько блеклыми. Невыразительные глаза, бледная кожа, светло-русые волосы. Мама всегда смеялась: «Тебе бы в разведке работать. На другой день ни за что не вспомнишь лица!».

Нора не ощущала себя красавицей. Одевалась скромно, как и положено студентке на шее у родителей. Почти не наносила макияж. Негустые мягкие темно-русые волосы пепельного оттенка струились по плечам. Фигура была очень стройной, но не тощей, как было модно.

Счастье в ее детском представлении – это идти рядом с отцом – куда угодно – хоть в магазин, хоть на край света – и слушать, слушать, слушать… Потому что такой массы интересных вещей не знал никто в мире – в этом Нора была уверена на все сто. Разве могли сравниться с ее отцом учителя? Ни один человек, которого она встречала с рождения, не был столь интересен, разнообразен в знаниях и суждениях, и столь непредсказуем. Какую бы тему он не затрагивал, Нора всегда узнавала доселе неведомое. Каждая прогулка с отцом превращалась в приключение. Будь то прошлое, настоящее или будущее, предсказанное сказочниками-фантастами…