Холодом смотрит небо из звёзд

Дневник таёжницы

В морозном тумане тайга.

Дорожки луны, как вода,

– струятся, текут по снегам.

Парит у промоин река.

Бесшумно шагают века.

9 декабря 2002 год

Мы с Серкой в тайге пятый день. Пришли четвёртого декабря с села. Мороз неуклонно крепчает! Сегодня утром – минус тридцать три и с ветерком. Ветер, хоть и несильный, а усиливает ощущение холода.

Ходили с Серым на север. За рекой натоптано немало заечьих троп, набегано и куропатками. Птица и зайчики кормятся, бегают – греются. В снегу обнаружили ночную лежанку лося. Как поняла: мы его спугнули. Из боровой птицы подняли единственную пальнушку. Тетерева не кормятся, пережидают морозы, спрятавшись под снег.

10 декабря 2002 год

Мороз крепчает и утром давит уже под минус сорок два! Может похолодать и за пятьдесят минус!

– Обидно! – Из-за мороза сегодня долго не походишь. Днём потеплело всего на два градуса. Наш градусник выдаёт минус сорок. Чтобы рассмотреть ртутный столбик, стираю со стекла термометра слой куржака. Градусник висит на стене избы возле окна, и реальная температура на улице может быть ещё ниже.

Расставила ловушки на зайцев. Утром видела косачей на этой и на той стороне реки. Тетерева кормятся стайками, собираются вместе семьями; рассевшись на берёзах, склёвывают почки. Сильно пугливы! – Слетают с дерева при моём появлении, улетают за километр и совсем не сидят под собакой. Никак не удаётся подойти к ним на выстрел. – Досадно! Видела свежий след лося, – спугнули! Кормится талом у реки.

В 17.50 на востоке, напротив окна избы, появилась луна. Она восходит сейчас севернее ещё пО свету и за лесом не видна.

11 декабря 2002 год

Луна заметно растёт. – Это хорошо! При луне в тайге светлее, можно дольше находиться с делами на улице.

Утром стабильно морозит и температура повисла на делении минус сорок. Вечером ещё похолодало до минус сорок одного. Мороз надолго обосновался в долине реки Манья. Сижу сегодня дома, – отдыхаю, занимаюсь хозяйством. Накопилось много дел. Подшиваю валенки, – утепляя. Неподшитые валенки морозы сороковники не держат. В них ноги в минус сорок два подмерзают. Валенки на холоде заметно поизносились. Заметила, что в морозы одежда, обувь снашиваются скорее, приходится их регулярно чинить, утеплять.

Возле избы, в вечерних потёмках, подняли копалуху. Глухарка устраивалась на ночлег рядом с зимовьем на кедре. Серка заметил, обрадовался и залаял. Однако добыть еду не вышло: ружьё замёрзло и боёк пристыл. Ружьё из-за холода не выстрелило. Пока переламывала для повторного выстрела, спугнула птицу. Выстрелить не успела и наша еда улетела. Не расстроилась: «Пусть живёт! – Не голодаем». А вот Серый огорчился сильно. Пришлось успокаивать трудягу – охотника.

Дрова идут лихо! На день при всей экономии сжигаю две сосновых чурки. Ежедневно, возвращаясь в избу, по пути, подкалываю сосновую сушину. С одной сухостойной сосенки получается охапка дров. Заготовка дров – то ежедневная забота. Без дров в морозы сороковники не проживёшь. Экономлю и керосин. В декабре день короток. Кручусь дома делами, оттого и керосин живо идёт.

Луна восходит на востоке уже в пять вечера. Лунный свет позволяет вечерами заготавливать дрова, колоть. Ежевечерние дровяные заботы занимают не менее часа времени.

В деревню не тянет. Впереди Новогодние праздники с бесчисленными возлияниями. Возвращаясь с тайги неизменно издали всматриваюсь, проверяя: «Стоит ли ещё наш дом?.. – не сожгли ли соседи алкаши?..». А по приходу в село традиционный вопрос: «Кого похоронили?.. Кого зарезали, застрелили, зарубили топорами; кто повесился, кто пьяный замёрз?..». – Ненавижу Новый год! – Самое дурное время.

12 декабря 2002 год

Сверкают в небе звёзд миры.

Мелькают дни незримо.

Сверкают в небе звёзд миры,

Где нас однажды встретят

Улыбки глаз родных,

Тепло привета слов,

Забота, вера и любовь.

Девять дней промелькнули, будто миг. Зашли с Серкой в тайгу четвёртого декабря, а сегодня уже 12 декабря 2002 год. Утром мороз минус сорок три. Луна растёт, восходит засветло, севернее востока.

В ловушки зайцы не идут. В полынье реки рыболовные крючки оборваны. Удочка – дерево, к которому были привязаны крючки, оказалась сдвинутой в сторону течения реки, стащена по льду. На снегу, возле полыньи утоптано свежими следами выдры. Как поняла: выдра учуяла добычу и ныряла в промоину, куда я закинула в надежде поймать рыбы. Вероятно, на кусок мяса, что насторожен на крючке, попалась крупная рыбина. А хищница мою добычу оторвала, оттого бревно развёрнуто и смещено. Сама не попалась, – леска не на неё рассчитана!

Вырубить крючок изо льда, – проверить, что попадалось, не получилось: он вмёрз в лёд, а леску нечаянно перерубила топором, – слишком холодно, руки в толстых меховых рукавицах неловки. Полынья протоки на глазах затягивается льдом. Вода густо парит на стуже. Мороз не позволяет минуту стоять неподвижно.

Никого интересного сегодня не видела. Прошла несколько километров по промороженной тайге впустую. Решила возвращаться в зимовье засветло, – опасаюсь застудить лёгкие. Воздух – ледяной, морозит внутренности. Сильно обмораживается лицо, – невозможно защитить ничем. Постоянно на ходу приходится согревать нос, щёки. Пыталась закрывать лицо воротником, а тот от дыхания куржавеет, и густо покрываются инеем ресницы. От льдинок ресницы тяжелеют, мокреют, редеют, вырываясь, когда стираю с них лёд.

13 декабря 2002.

Мороз сороковник повис над тайгой! Утром на нашем градуснике – всё те же сорок два минус! Луна с каждым днём растёт, восходит уже пО свету на северо-востоке. Сижу сегодня дома из-за морозов. Утеплила валенки, подшив дополнительно подошву. Заметно теплее ногам стало! Ремонтировала лыжи. Всё на лютом холоде не выдерживает и быстро истирается. В мороз деревяшки на тропе проблематично ремонтировать. – Как бы тепло ни одевалась, более десяти минут неподвижности не выдержать. При температуре ниже сорока градусов ремонт крепления лыж голыми руками фактически невыполним. А от надёжности лыж зависит моя жизнь сейчас напрямую. В тайге я из людей одна. Во всём полагаться можно только на себя и на лайку. На лыжне в сороковник при форс-мажорных обстоятельствах никто не поможет кроме Бога и Ангела. Однако, и они смогут подсобить лишь тому, кто сам себе в состоянии помочь. Зимняя тайга беспощадна!

Здоровье заметно ухудшается. Появилось сильное головокружение, тошнота, жар, болит спина, суставы, ухудшилась память. Выпила корвалол – сердечные, – похоже, сердце сдаёт. – Никакому богатырскому здоровью подобных нагрузок физических, нервных без последствий не сдюжить.

14 декабря 2002 год.

Наконец-то теплеет! Утром – минус тридцать. Вечером уже температура поднялась с сорока трёх до минус тридцать двух, на десять градусов Тридцать – то ещё нехилый мороз, однако после сорока с гаком ощущается оттепелью. И как признак потепления, отступления арктического антициклона, появились на сини неба облака. Луна доросла до половины от полной, взошла сегодня ещё пО свету на северо-северо-востоке, постепенно смещая восход к северу. Из-за стойкой морозной погоды попряталась вся птица. Днём сегодня лишь одна оголодавшая белка вылезла с гайно и кормилась. Над избой, уже в темноте предночной, опять сидела копалуха.

15 декабря 2002 год.

Стремительно теплеет. Утром уже минус восемнадцать, а вечером – минус шестнадцать. После минус сорока трёх ощущаю необычное тепло и покой благополучия. Спало непрерывное напряжение от холода и осознания реальной опасности обморожения. На душе стало легче, – покойней.

Вечером порывы шквального ветра волнами, с гулом, налетают на тайгу. Под ветром потрескивают смороженные деревья, не успев оттаять. Видела днём двух куропаток и одну пальнушку. Боровая птица зашуганы, боится меня; сходит с дерева, под собакой не сидит. Вероятно напугана тем, что осенью сильно побили у нас птицу чужаки. Соседи браконьерничали нагло, скотски. Узнала о том лишь позже, стороной, от третьих лиц, – гадко! И ничего не поделаешь! Не предъявишь тварям. – Все националы! – Охраняются как вымирающий подвид хомосапиенсов. Да разума в них меньше, чем в дубе.

Луна с каждым днём зримо растёт, выходит уже в четвёртом часу по полудни, засветло, на северо – северо-востоке. На юге, метрах в четырёхстах от избы прошло два лося. В округе рыщет росомаха в поисках еды. Сейчас ничего не оставить на улице съестного, – утащит! Не первый год хищница у нас живёт. Один раз славно порехтила у нас продукты. Только сама виновата: не подвесила как следовало на высокое дерево. Обидно! Да всему в тайге приходится учиться и учиться. – Создание канительное! – вычищает ловушки, да так, что не успеваю проверить. Она опережает, обойдя следом за мной по лыжне. – Ох, и нагла!.. Незря охотники их ненавидят.

16 декабря 2002 год.

Оттепель! Минус девять градусов утром! Напористо теплеет. Луна упрямо растёт. Живность почувствовала тепло и забегала, засуетилась, кормится. Принесла «хвосты» и птичку. Соболь активизировался и рыщет в поисках еды, начался переход. Серка работает молодцом! – Едва лапы дотаскиваем оба к ночи, подходим уже в лунной темноте до избы. А потом до полуночи пластаешься при свете керосинки с обычными лесными хозделами.

17 декабря 2002 год.

Чуть подморозило. Утром минус восемнадцать, а вечером опять тепло – всего минус десять! Почти полная луна. – Красавица! Взошла над лесом в три часа дня. Лунный круг виден и утром, и на закате солнца. Утром в девять, в десять часов Луна находится почти напротив окна избы, стоит высоко – почти в зените.

Охотясь, подняли двух рябчиков из-под снега и одного глухаря. Удивилась, что боровая птица столь рано запрятались в сугроб на ночлег. Кормлю Серого белками. Без мяса пёс не работает и сильно мёрзнет. Одной белки лайке вполне хватает на день (не считая каш и прочего съестного). Пёс выбегивается до изнеможения, – совсем не жалеет себя. – Худющий! Спать завожу в избу, чтобы волки не утащили прямо из сенок избы. В тепле, у печи, пёс отогревается, растаивает и отдыхает. Сильно мёрзнет! – Шерсть зимняя не нарастает у него никак. Лишь затапливаю печь, Серый тут же укладывается рядом. Специально освободила ему местечко от дров за печью.

Сегодня расставила ловушки на юг от Хапаяна, в пяти километрах от избы и возле избы поставила под заячью тропу. – Нужно мясо! – И не столько мне, сколько Серке. Я – то хожу в десять раз меньшее расстояние, чем пёс галопом выбегивает, ища нам пропитание. Серый успевает обежать все наши путики, пока я ползу километр.

Случается, – уйдёт, и часами его нет. Сильно оттого беспокоюсь, опасаюсь как бы волки не задрали. Порой до ночи пса нет, – держит соболя или лося, ожидая меня. Да далеко и не слышно, где лает, не понять. На призывный зов лайки не прийти из-за ночи и усталости. Испытываю в такие моменты вину перед трудягой. И как же радуешься, всех богов благодаришь, когда пёс бросает и прибегает живой! – Самое главное, – живой! Случается и глубокой ночью уже приходит, едва переставляя от усталости лапы, весь в куржаке! – Вязкий очень! – С ума сходишь от страха и натянутых нервов. Каждые пять минут выходишь, слушаешь, свистишь и молишься, чтобы собака вернулась, бросила работу. И не ешь, и не пьёшь, и дела из рук валятся. Что только не передумаешь?!.. – Сердце в клочья!.. – Собака в тайге, то не собака, то родной человек! Не описать словами радость, когда из темноты на зов по лыжне подбегает весь в куржаке, худющий, голодный самый надёжный друг. Отдаёшь последнее, изо рта вытаскиваешь и отдаёшь без сожаления…

18 декабря 2002 год.

Этим утром необычно ярко – красный восход солнца. Мороз ослаб. На рассвете совсем теплынь: всего минус десять. Порывами ночью и на заре налетал ветер, раскачивал кедры у самой избы. Тайга надсадно гудела, стряхивая с веток снег.

Днём ясно. Небо – чистое. – Ни облачка! Вечером на заре – красно! Ало! Ало-красный закат у нас в Сибири на ветер! Завтра ожидать ветряной погоды. Дошла сегодня до своей нижней избы. Она стоит на левом берегу реки Манья, на крутом яру. До неё по старой дороге в горы Приполярного Урала около четырнадцати километров. При этом весь путь шла в целик. Обратно идти столько же по расстоянию, только по лыжне. Получается, – прошла за день более тридцати километров. У нижней избы обнаружила следы чужих лыж! – Сосед рыщет, браконьерничая у нас, – наглеет! Их «коренных», а нагл! Страшный тип, – ворюга!

Ночевать не стала, развернулась домой. Подняли на всём пути только пальнушку. Серый опять ушёл надолго за лосем. Пришлось почти весь день ходить одной. Пёс ушёл далеко, не слышно, где лает, а след сразу не подсекла. В ловушку из лески на куропатку кто-то попадался, да порвав, ушёл вместе с веточкой. Зайцы ловушки упорно обходят.

Видела опять след выдры у нижней избы и выше её, у переката. Выдра ныряет в промоины реки за рыбой. Сырок не весь смог спуститься вниз. Реку зашуговало, перекрыло ледовыми плотинами на перекатах. Немало рыбин затёрло льдом в пустоты, вот выдра и радуется – подчищает, кормится. Появилась снова наледь. Вода пошла поверх реки. Внизу, у перекатов, Манья заторошена, а у нижней избы – чиста. Лёд необычного ярко зелёного цвета Словно, – морской! – Красотища! В ледостав вода шла верхом – по льду, придав льдинам особенный цвет и форму. – Необычное завораживающее зрелище! Ощущение, точно нахожусь не в тайге Крайнего Севера Западной Сибири, а на Северном Ледовитом океане, во льдах Арктики.

19 декабря 2002 год.

Утром минус одиннадцать морозца, вечером чуть прохладнее: минус пятнадцать. Наконец, – долгожданное полнолуние! Сейчас можно выходить в село, – подсветки достаточно и ночью. Луна взошла на севере. Вечером опять поднялся ветер. Вчера после заката, ночью и до обеда, разошёлся разгулялся неистово ветер. Лес тоскливо загудел.

Рябчик в три часа дня уже спал в снегу. Он живёт возле нашей избы. Когда мы с Серым уходим на охоту, вылазит из-под снега, кормится берёзовыми почками на берёзах напротив окна. Заметила: птица дыма из трубы не боится и к нам рябец привык. Дымка рябчиков не лает, а я своих, домашних, не стреляю. Интересно за ними наблюдать из окна! Они суетятся, пересвистывают, клюют почки берёзы. …Да и резерв еды на экстренный случай всегда возле стола!..

Снег от тепла уплотняется, оседает. Серый бегает свободно по насту. Наст его держит! Завтра выходим в село.

20 декабря 2002 год.

Пришла домой в село. Температура воздуха на равнине минус девять. Вышла с Маньи, с избы по темноте задолго до рассвета. Накат – нормальный. Скорость нормальная. Лыжи бегут хорошо. Деревья без снега. Ветром снег отряхнуло, оттого бегу сквозь тайгу, не мокнув. Пришла домой глубокой ночью. Дошла без ночевой у костра менее, чем за сутки.

У меня никогда не возникало страха перед лесом. Всегда отчетливо понимала опасность путешествия в одиночку по заснеженной тайге Сибири в морозы за сорок. Там понимаешь реальность опасности. И жизнь зависит только от личного опыта, спокойного рассудка, физического и психологического здоровья и от друга – от верного надёжного пса. Не знаю страха ночи, перешла через него в глубоком детстве осознанно. Переходила целенаправленно с младенчества до юности. В шестнадцать лет фактически ничего, связанного с природой, не боялась. Чётко знала грань, разделяющую жизнь от нежитья, ибо многократно стояла на линии острия, где время сжимается в иное понятие, отличное от секунд и минут.

А вот дома, в селе, от страха частенько трясутся ноги. Знаю, на какую жуть способен человек. В отличии от тайги, в таёжном селе находится женщине опаснее. Главное, – в обществе двуногих женщине нет возможности защититься. И этот непрерывный страх в итоге убивает в душе добро. Люди, видя неординарность человека, стремятся поработить, уничтожить, уровнять с собой. Убеждаюсь миллионы -миллионов раз: лес, Бог, Ангел и собаки – то самые надёжные защитники в современном мире. Лес даёт силы. Ангел – ведёт. Бог вдохновляет. Пёс защищает, кормит, понимает меня; спасает, кидаясь на помощь, осознанно рискует своей и без того короткой жизнью. Бесчисленное число раз меня спасала собака и ни разу не спасал человек!..

Вдвоём с Серкой мы охотились у гор Приполярного Урала этот раз с четвёртого по двадцатое декабря. Жили вдвоём в тайге, вдали от людей, семнадцать дней и ночей. Они пролетели, точно короткий миг. Обидно, что возврата в то прошлое нет. Серого убили «лучшие» наши соседи, как и многих моих друзей – лаек. Он пропал, когда уезжала на несколько дней из села. Ушли на небеса не по своей воле многие друзья, знакомые, родные… – То дикий Север! С дикими нравами и обычаями.

Дневниковая запись. Декабрь 2002. Манья.

***

Перелистывая страницы давнего своего дневника за декабрь 2002 год. Вспоминаю своего пса Серого. И словно наяву всплывает в зрительных образах его серый силуэт с льдинками на усах в морозном тумане заснеженного таёжного северного леса. Грезятся серо-синии лунные дорожки на синем холодном снегу. Видятся уснувшие под тоннами снежных шуб кедры, ели. Слышится мерное поскрипывание лыж. Впереди грезится синяя лыжная колея. Ощущаю на руках смороженные меховые рукавицы. Они держат в руке путеводную палку и придерживают висящий на плече ледяной ствол ружья. И нас обступает ночная промороженная тишь Зауральского безмолвия.

Село сейчас где-то слишком далеко. Оно чуждо, неприветливо отталкивающе, и с облегчением забыто, оставлено за десятки километров в прошлом. Не хочется в красоте таёжного Рая вспоминать перекошенные, испитые алкогольные лица, вонь перегара, пьяный ор, истерические визги безмозглого бабья, кровь пьяных погромов. – Толпы, толпы, толпы… – прокуренные, деградирующие, омерзительные. По крохам, годами северной жизни в таёжном селе среди этнических язычников, накоплен в христианской душе рефлекторный страх опасности. Опасность ощущается при одном только звуке приближающегося к двери дома пьяного топота орд шатающихся в алкогольном бреду соседей. Страх исчезает лишь в одиночестве таёжного урмана. В глуши леса мозг понимает, что ни один хвалёный «коренной» северный алкаш -национал, не пойдёт в зимнюю тайгу месить снег. – Их наше государство хорошо денежно снабжает, формируя деградацию разрастающегося иждивенчества «коренных» народов.

В диком пропитом селе, при стуке кулаком в дверь «коренной» уникальной элиты, чтобы им дали опохмелиться, закурить, «заняли» денег и просто, чтоб «уважали» и боялись, непроизвольно хочу исчезнуть. Хочу раствориться и бежать без оглядки из ада повальной попойки, алкогольных психозов, белых горячек, сопровождающихся неизменной поножовщиной, драками, погромами, слюнявой болтовнёй ни о чём. Хочется бежать подальше от орушей на всю улицу зоновской музЫки, где через слово мат и… «мама,– я твой любящий сын, что ограбил магазин…». – Вряд ли возможно избавиться от выработанного годами рефлекса постоянной опасности быть убитой, изуродованной, заживо сожжённой соседями по многоквартирному дому, по двору.