Раз, два, три, четыре, пять –

Снова я иду искать…

Каждый спрячется в могилу:

Перережет кто-то жилу,

Кто – с обрыва, кто – в петлю.

Раз, два, три… Я тороплю…

Кто-то тихо выпьет яда –

Все в могиле ждут обряда.

Отыщу всех, чтоб опять

С ними в прятки поиграть.

Пролог

К дому подступали с разных сторон. Народ в деревне был, пускай не образован, но далеко не глуп: что-то в том семействе завелось. Что-то нечистое. Сначала дочка вдовы занемогла, и все со временем решили, что она и померла. А потом вдруг стала девка та по деревне шастать да как-то странно всем улыбаться. Мать ее была тише воды, ниже травы, а девчушка-то вела себя вызывающе: заглядывала в окна к соседям, пугала детей в люльках, старикам рожи корчила и шептала им всякое. И вот когда она бабке одной, пока та на скамейке сидела около своего дома, шепнула на ухо, что придет к ней ночью и душу ее заберет себе, вот тогда-то терпение людское и кончилось… Бабка наутро не проснулась, и народ пошел к дому вдовы.

– Что с тобой стало, Валюша? – плакала женщина, глядя на свою дочь, пока под их окнами люд проклятия выкрикивал. – Что в тебя вселилось? Почему мы?

– Как это – почему, мамочка? – удивилась девочка. – Ты же сама просила, чтобы я не помирала. Говорила, все отдашь, на все готова… Вот я и не померла.

– Так это же не ты! – женщина продолжала заливаться слезами. Откуда-то потянуло гарью.

– А кто же, мамочка? – спросила девочка, да так хитро улыбнулась, так злобно, что у вдовы по телу пробежался холод, и стала она креститься.

– Свят! Свят! – причитала женщина, крестясь. – Изыди!

– Матушка, – так ехидно сказала девчушка, растянув детскую улыбку в злобном оскале, – негоже так с дочкой говорить.

– Пусть Бог меня простит! И тебя простит!

– Не простит, – она подходила все ближе к матери, а дом тем временем заполнялся дымом. – Он такого не прощает. Ты уже и запамятовала, у кого помощи просила? Так вот же я – пред тобою! Как ты и хотела!

– Ты – не моя дочь. Моя дочь была доброй…

– Вот именно – была… Она – была. А я – есть. И буду.

– Они подожгли дом. Я сгорю. И пусть тот огонь очистит мой грех. Мою душу. Но сгоришь и ты, кем бы ты ни была.

Девочка рассмеялась.

– Сгорю, – хихикнула она, – но ведь не сгину. Я дорогу оттуда сюда хорошо знаю! И мстить я им буду, уж поверь. А вот тебе уже не выбраться, мама…

Огонь уже пылал в одной из комнат. Люди продолжали кричать. Кто-то молился, кто-то плевался, а кто-то бранился. Но все они враз услышали жуткий хохот, раздавшийся из пламени. Тогда каждый, кто пришел к дому вдовы, стал креститься и причитать: «Свят, свят, свят…»

Отпевать и уж тем более хоронить на православном кладбище, что было совсем близко, не стали. Думали прямо там, на пожарище, обуглившиеся тела и прикопать, но побоялись рядом с собой нечистое хоронить, а потому закопали дальше у дороги – не доходя до кладбища. И все бы поскорее забыть то хотели, да только через пару дней девчушка одна деревенская лет шести отроду, придя домой вечером после игр у дома, сказала матери, что играла с Валькой – той самой, у которой хата погорела.

С той поры все и началось…

Глава 1

Стол был завален мусором настолько, что увидеть его истинный цвет не представлялось возможным: грязные тарелки с высохшими остатками еды, несколько кружек с несмываемыми кофейными и чайными разводами внутри, несчетное количество пустых бутылок из-под пива и банок из-под энергетических напитков, множество целлофановых пакетов от еды быстрого питания и упаковки от нее, всевозможные блокноты и смятые вырванные листы бумаги. По всему этому мусору ползали мухи, без труда находившие себе, чем поживиться и в чем отложить свои личинки. На полу картина была не лучше: вокруг стола были разбросаны все те же упаковки от фастфуда, грязные носки, многие из которых были рваными и «стояли колом», а еще грязные футболки и даже трусы – в стирку вещи Макс отправлял не чаще одного раза в неделю, причем старался все свое грязное белье сразу вместить в барабан стиральной машины, чтобы обойдись одним циклом.

Голые ноги прилипали к грязному полу, поэтому, проснувшись, он натянул на себя первую попавшуюся пару носков, игнорируя большую дырку на пятке на одном из них. Максу очень хотелось в туалет, но сперва он все же сел за компьютер, сбросив со стола на пол еще один смятый лист из блокнота. Беглый взгляд на часы внизу монитора: 13:15 – проспал почти восемь часов. Вполне.

Игра была открыта, персонаж Макса усиленно что-то продавал и покупал в то время, пока «его» человек спал. Макс проверил, удачно ли прошла торговля, и, выругавшись, все же побрел в туалет. Затем, зайдя на кухню, которая в чистоте не уступала комнате, поставил на плиту чайник, в подвернувшуюся под руку кружку, предварительно оценив ее и найдя еще весьма пригодной для использования, насыпал две чайные ложки дешевого растворимого кофе и три ложки сахара прямо из пакета. Пока вода в чайнике закипала, Макс открыл холодильник, уже зная, что ничего особенного там не найдет. В коробке из-под пиццы лежал уже подсохший кусок вчерашней пиццы с колбасой. Парень сам удивился тому, что не забыл убрать его в холодильник – все когда-то бывает в первый раз. Еще он достал открытую банку йогурта и, понюхав ее, понял, что полезные кисломолочные бактерии окончательно перешли на сторону зла. Рядом лежал лоток яиц, в котором оставалось всего два яйца, и Макс решил пожарить их и съесть вместе с куском пиццы. Сковорода была покрыта толстым слоем нагара и блестела от немытого застарелого жира, но это опять же нисколько не смутило молодого человека. Пока яйца подгорали, чайник закипел, и Макс залил кофе. Размешивая его, он разлил немного на кухонный стол – коллекция разводов и пятен пополнилась еще одним узором.

Жареные, а, точнее будет сказать – горелые яйца, Макс положил поверх разогретого в микроволновке куска пиццы, предварительно оторвав от него маленький кусочек.

– На, ешь, – сказал он, протолкнув кусочек пиццы сквозь прутья небольшой клетки. – Только не говори, что ты за ЗОЖ.

В клетке с большим удовольствием уплетал совсем непредназначенный для него завтрак хомяк, который достался Максу от его бывшей девушки Люси. Год назад, когда они решили жить вместе в этой маленькой съемной однокомнатной квартире на окраине Москвы, Люся уговорила парня завести хоть какую-то живность. Люся съехала от Макса уже через месяц, а хомяк Жора живет с ним и по сей день в этой холостяцкой берлоге. Не сказать, что Макс любил животных, но выбросить зверя он не смог и потому положился на мать-природу и информацию из интернета, где прочел, что обычно хомяки живут около двух лет. Поэтому парень решил не брать грех на душу и потерпеть, пока проблема с соседом по квартире решится естественным путем.

Завтракать Макс, как обычно, отправился в комнату – за компьютерный стол. Пустующий холодильник вынудил его проверить баланс своего счета, хотя он и без того знал, что увидит там лишь трехзначное число. Так и было. Поэтому Максим зашел на сайт, где висело его объявление о написании докладов, рефератов, курсовых работ и прочей бумажной писанины, которой были обременены студенты. Сам Макс забросил университет еще на втором курсе, однако знаний в области программирования, а также неплохих писательских способностей ему вполне хватало для того, чтобы зарабатывать на жизнь, снабжая менее умных, но более терпеливых к процессу учебы молодых людей, решивших выучиться в вузе на программиста.

В личном кабинете висело два заказа. К своей импровизированной писательской деятельности Макс относился куда чистоплотнее, чем к собственной жизни и, уж тем более, к месту обитания. Но хозяйка квартиры, к счастью, не навещала его, потому что аренду он оплачивал всегда вовремя, а у нее помимо этой маленькой и недорогой квартирки имелись и куда более солидные апартаменты для сдачи в наем, которые требовали более пристального ее внимания.

У родителей денег Максим не просил уже давно: с того момента, как отец ясно дал ему понять, что отныне его сын – не самый желанный гость в их доме. Мама, к слову, не особо возражала решению мужа, когда их девятнадцатилетний отпрыск, вернувшийся из Москвы, «обрадовал» их новостью о том, что они зря почти два года оплачивали его обучение в МГУ – ему там скучно, неинтересно, да и вообще – зарабатывать деньги, как оказалось, он умеет и без высшего образования. А то, чему его там учили, он давно уже постиг самостоятельно. Мама что-то кричала о том, что он опозорил всю семью, что теперь их единственная надежда – это Леночка, младшая сестра Макса, которая в то время училась в восьмом классе и втайне от мамы мечтала забросить учебники и пустится во все тяжкие подростковые разгулья. Леночка понимала, что папа уже копит финансы и для ее поступления в МГУ, а потому ее сознание разрывалось между двух граней: порадоваться за свободу брата и повторить его подвиг или же, задрав подбородок, показать, кем отныне может и будет гордиться их семья. В тот день отец выставил сына за порог, потребовав вернуть ему все, вложенное в его образование. Мама, конечно же, для приличия поревела несколько дней, но не могла перечить мужу, к тому же «позор» был слишком велик. Судя по всему – больше любви к сыну.

С тех пор прошло два года, и Макса вполне устраивал подобный расклад событий: он получил свободу, а также неплохой пинок судьбы, ставший мотивацией к самостоятельному продвижению. Правда, продвижение закончилось на окраине Москвы в маленькой однокомнатной квартире, что никоим образом не смутило парня. Раз в два месяца, а то и реже, он заставлял себя ходить в парикмахерскую, чтобы состричь, как выражалась Люся: свои белобрысые патлы, пару раз в неделю он нехотя сбривал растительность на лице, стараясь не заглядывать в свои карие глаза: уж больно они напоминали отцовы. А вот наличие Жоры в его жизни и необходимость ухаживать за ним были своего рода стимулом к тому, чтобы Максим не отчаивался и не опускал руки.

Друзей у Макса не было. Единственный школьный друг, который остался в родном городе, еще год назад «залетел», после чего, как порядочный парень, женился и тут же устроился на две работы. Ему точно было не до Максима, который жил в Москве, хотя Макс и знал, что тот немало завидовал его свободе и тому, что он осел в столице. В универе с дружбой как-то не сложилось, ведь Максим чаще держался особняком, но даже те, с кем он иногда гулял после пар, давно забыли о нем – они сейчас заканчивали четвертый курс, а его считали неудачником, застрявшем на одном месте.

Все познается в сравнении: для кого-то жизнь Макса казалась провальной, а место, где он обитал, можно было назвать не иначе как дырой, а для кого-то его жизнь была прообразом свободы, бунтарства и независимости, а место его обитания – раем. Сам Максим же не разделял ни того ни другого мнения: он просто жил, и на данном этапе его все вполне устраивало.

Позавтракав, Макс сходил в магазин, потратив остаток денег на пачку макарон, палку недорогой колбасы и небольшую упаковку сырых семечек из уважения к вкусам своего соседа. Придя домой, он приступил к работе – деньги нужны были срочно. Но он знал свое дело, а потому уже к ночи доклад очередному первокурснику был готов.

На поздний ужин он заказал очередную порцию чего-то быстро приготовленного и безумно вредного. Час ночи – это лишь начало активности геймеров. Макс заварил остатки кофе в той же кружке, из которой пил его утром, а в перерыве пару раз наливал туда же воду из-под крана: чистота данной посудины все еще вызывала у него доверие.

Ночь прошла привычно, уснул Макс ближе к шести утра, написав предварительно еще одному заказчику, что выполнит работу в течение двух суток, однако не откажется от аванса. Но в девять утра Макса разбудил звонок телефона.

– Иванов Максим Сергеевич? – раздался мужской голос в трубке.

– Да, это я, – сонно ответил парень, который раз отметив про себя такую простую, русскую созвучность своих фамилии, имени и отчества.

– Меня зовут Аксенов Александр Алексеевич, я нотариус, звоню вам из Брянска. Сейчас я держу в руках документ, который сегодня вступает в законную силу – завещание ныне покойной вашей прабабушки Найденовой Светланы Федоровны, в котором она указала вас единственным наследником своего имущества.

– Извините, Алексей Александрович…

– Александр Алексеевич, – поправил Максима нотариус.

– Да, Александр Алексеевич, – исправился Макс, – но я не знаю и не знал никакой Светланы Федоровны, и такой фамилии в своей родословной никогда не встречал. Это наверняка ошибка.

Говоря это, Макс сам себя пытался отругать за подобную неуместную честность, ведь сейчас свершается одно из самых частых желаний всех молодых людей: тебе звонят издалека и говорят, что некий неведомый тебе, но страшно богатый родственник скоропостижно отправился в мир иной, а все свое имущество завещал кому? – правильно, тебе. Правда, сделал он это по совершенно непонятным никому причинам, однако факт остается фактом: наследство – твое.

– Нет, уверяю вас, – ответили на другом конце, – никакой ошибки. Я все проверил. Ваша родная прабабушка по материнской линии Козленко Мария Федоровна родилась в 1938 году. Во время Великой Отечественной войны ее мать, ваша прапрабабка сперва приютила, а после войны – в 1946 году и удочерила сироту Светлану. Фамилию менять девочке не стали, потому что на тот момент ей было уже шестнадцать лет, а потому она так и осталась Найденовой – это одна из самых распространенных сиротский фамилий тех времен. Но, замечу, девочка носила эту фамилию и до начала войны. А вот отчество ей записали от вашего прапрадеда – Федоровна. В 1948 году Найденовой исполнилось восемнадцать лет, она съехала от приемных родителей, и больше их пути, если верить бумагам, никогда не пересекались.

– Как же тогда эта Найденова могла знать обо мне? – удивленно спросил Максим. – И почему именно я? Почему, к примеру, не моя прабабушка, ее, судя по всему, названая сестра? Ведь бабуля, слава Богу, еще жива и здорова. Ей уже… неважно. Много лет. Как эта Светлана могла написать завещание на мое имя? Каким способом она добыла мои данные? Ведь ей к тому же должно было быть уже совсем не мало лет…

– Она умерла в девяносто пять лет, – спокойно сказал нотариус. – Послушайте, Максим Сергеевич, я понимаю степень вашего удивления и даже разделяю его, но розыскная деятельность не входит в мои обязанности. Я оповещаю вас о том, что в силу вступило завещание, написанное на ваше имя.

– Когда оно было написано? – поинтересовался Максим.

– Семь месяцев назад. Буквально за месяц до смерти старушки.

– А она действительно была в здравом уме?

– Вы решили шутить со мной? – серьезно спросили в трубке. – У меня есть адрес вашей электронной почты, он был указан в завещании. Где, как и при каких обстоятельствах покойная раздобыла ваши данные – это уже не мое дело. Мне они были предоставлены лично Найденовой, и они полностью соответствуют действительности, и мой вам звонок – тому подтверждение. Я вышлю на вашу электронную почту отсканированную копию документа, чтобы вы могли сами убедиться в его подлинности, а также адрес, куда стоит обратиться. Напоминаю, что я звоню из города Брянска. Можете проверить нашу нотариальную контору по всем доступным вам поисковым системам, чтобы убедиться в том, что это не «мошеннический развод», о котором вы наверняка уже подумали.

Макс действительно как раз прорабатывал в своей голове версию мошенничества.

– Я так и сделаю, – сказал он.

– Но все же я рекомендую начать с беседы с вашей родной прабабушкой, раз она еще жива, дай Бог ей здоровья, – добавил нотариус.

– И это я тоже сделаю, – ответил Максим.

– Тогда жду вас. Дальнейшие указания вы получите по почте. Для удобства, чтобы не отнимать ни вашего, ни моего времени, предлагаю вести связь через переписку. При острой надобности – звоните.

Макс попрощался и положил трубку. Сон как рукой сняло. Хотя в первые мгновения этого необычного телефонного разговора Максим мог поклясться, что все еще спит.