Барские рассказы. Вступление

Почему «Барские рассказы»? Всё просто: город Бар – первая точка на новой карте жизни, две первые, самые суматошные, светлые и абсурдные эмигрантские зимы. А ещё потому, что когда вдруг остаёшься без ресторанов, домов и привычных понтов, единственный «бар», в котором ты точно не потеряешься – это город на берегу моря.

А если кто-то слышит в этом что-то барское, с налётом дворянства и лени – что ж, пусть так и будет. В эмиграции всем приходится быть понемногу барином, когда решаешь, во сколько вставать и где искать завтра кофе, а где – новый дом.

Барские рассказы. 1. Дом на песке

Если бы мне когда-нибудь сказали, что я стану «барином» – хоть на время, хоть на съёмной квартире, – я бы только рассмеялся. В России, если честно, барство моё ограничивалось умением выбрать столик получше в ресторане, не у туалета. Да и тот ресторан оказался моим всего на несколько месяцев – ровно на столько, на сколько государство разрешило людям сидеть по ресторанам. Сначала мы всей семьёй играли в «рестораторов», потом поиграли в «выживание», потом просто посидели по домам – как и весь мир.

Дом, о котором я долгое время мечтал, мы тоже строили долго и мучительно, как обычно это бывает. Я, конечно, представлял себе семейное гнездо: простор, уют, идеальные стены. По факту гнездо всё время разбирали на дрова подрядчики, обещавшие закончить «через недельку». Потом закончилась не стройка, а моя вера в сроки и вообще в чудеса на отечественном рынке. В общем, в один прекрасный момент, когда у меня уже не было ни ресторана, ни дома, ни, если честно, уверенности, что стоит строить что-то ещё, мы решили посмотреть мир.

Я не из тех, кто спешит покинуть корабль при первых признаках приближающейся бури. Мы начали готовить и смотреть разные варианты. В это время цены на билеты улетели куда-то к орбите МКС, а здравый смысл подсказывал – лучше готовиться, чем срываться в никуда за полмиллиона рублей за кресло у иллюминатора. Выписывали доверенности, собирали бумаги, звонили друзьям, которые уехали раньше.

Все как один советовали Черногорию: «Там, говорят, море всегда под боком, мясо – на каждом углу, а пиво стоит как минералка». Первые несколько месяцев ешь чевапы и плескавицу с восторгом, а вино разливаешь за любые успехи адаптации. Но, честно скажу, к концу года даже ребёнок начал подозревать, что слово «гарнир» в этой стране – это просто хлеб, а пиво… оно теперь, кажется, снится мне по ночам вместе с соседской бетономешалкой.

Бывает же такое: уехал искать новую жизнь, а в итоге учишься мечтать о гречке и нормальном кефире.

Уехал я в октябре, как положено солидному эмигранту – один, с двумя чемоданами и лёгкой тревогой в глазах. Бар встретил меня солнцем и морем, которое, казалось, специально для меня сделали тёплым даже в конце октября. Первый месяц я жил как командировочный: утренний кофе в шортах и футболке, смутная тоска по зиме и привычке ругаться на коммунальщиков. В России в это время уже готовились к зиме, а тут – листья зелёные, люди купаются, а ты всё не веришь, что календарь не обманул.

Семья пока оставалась в России, я занимался главным: искал квартиру. Скажу честно – это был квест, достойный отдельной главы в учебнике для иммигрантов. Варианты попадались такие, что порой хотелось бросить всё и снять палатку на пляже. Одна квартира казалась уютной… пока не выяснялось, что сосед любит слушать балканский шансон с пяти утра. В другой была «просторная гостиная» – по меркам Дюймовочки, и «панорамный вид» – на соседский сарай. В одном месте хозяин убеждал, что вид на море есть – если встать на табурет и очень сильно прищуриться.

Я уже был готов согласиться хоть на что-то приличное, когда наткнулся на квартиру с двумя спальнями, просторной гостиной и таким видом на море, что даже мои скептические внутренние органы притихли от восторга. Сомнений было полно: не слишком ли хорошо всё совпало? Может, дом на кладбище? Может, соседи устраивают ритуальные танцы по ночам? Но нет – всё оказалось чисто, светло и даже без мистики.

Договор подписали быстро, и вот я стою на балконе с чашкой кофе, смотрю на Адриатику и думаю: а может, и вправду что-то получилось? С этой минуты каждый день начинался с утреннего ритуала: крепкий кофе, рассвет над морем, чувство, что временное наконец-то перестало быть чужим. Правда, по утрам я всё равно посматривал в окно: не придумает ли жизнь какой-нибудь новый подвох.

Пока ждал жену и дочку, занялся обустройством «гнезда»: закупал посуду (никогда не знал, что тарелки могут стоить столько, сколько мне платили за обед в моём ресторане), изучал магазины (первое правило – овощи только с утра, второе – к кассе нужно идти как к барьеру на скачках: с разбега и не глядя на цены), привыкал к местной жизни.

Когда наконец приехали девочки, всё в квартире изменилось: тишина уступила место разговору, холодильник – нормальному запасу еды, а балкон – коллекции игрушек и тапочек, которые дочь разбрасывала как хлебные крошки по тропе домой.

Суматоха, радость, ощущение, что ты уже не просто «приехал» – ты теперь действительно здесь живёшь. В доме снова завелась жизнь: на подоконнике остались кружки с недопитым чаем, под столом валялись детские книжки, а перед входом в ванную по утрам шёл весёлый спор, кто первым идёт в душ. Такое обычное счастье, про которое раньше даже не задумывался.

Первое время мы, как и полагается барской семье, наслаждались комфортом: простор, свет, море за окном, уют. Дочка нашла секцию по гимнастике, правда, для этого пришлось мотаться в Будву – каждый день тридцать пять километров серпантинов. Если зимой эта дорога занимала 30–40 минут, то летом, с приездом туристов, путь превращался в настоящее испытание: полтора, а то и два с половиной часа в пекле, среди пробок, гудков и тошнотворного аромата кондиционеров на последнем издыхании. А ещё – вечная вонь соляры: кажется, в Черногории каждая вторая машина – это старое пердящее корыто, способное оставить за собой облако солярного дыма, висящее в неподвижном воздухе, – до самой Будвы едешь, как в коптильне.

За несколько недель я изучил весь ассортимент кофеен в Будве, а парковки возле спортзала выбирал по принципу: чтобы удобно было смотреть ютуб, работать и, если что, поспать в машине, пока дочь крутится на ковре.

Потом мы нашли школу. Не большую, не престижную – но душевную и настоящую, где ребёнка встречают не как «еще одну русскую», а как человека, которому здесь рады. Учителей там знали по именам, а родителям не приходилось заполнять бесконечные анкеты – всё решалось добрым словом и улыбкой. Дочка быстро нашла подруг, а мы вздохнули: может быть, и правда не зря затеяли этот переезд.

Всё было прекрасно – пока однажды утром я не заметил, что за нашим окном больше нет моря. Оно исчезло ровно в тот момент, когда под окном появилась строительная техника и бригада бодрых мужчин в майках, для которых слово «шум» – часть родного языка. Так началась наша новая эра: эра балканской стройки.

Сначала я пытался бороться – напоминал, что шуметь можно не раньше восьми, жаловался на перфораторы в семь утра, строил хитрые занавески от любопытных глаз. Потом смирился: если тебе мешает стройка, в Черногории это твои проблемы, а не проблемы строителей. Они кивали, улыбались, но ровно через минуту включали бетономешалку на полную мощность и шли пить кофе с видом на наш балкон. А когда я спрашивал, есть ли у них план работ, мне кивали: «Конечно, завтра тише будет», – и на следующий день вместо шума с утра включали только радио. Для антуража.

Через несколько месяцев я уже различал по звуку, чем сегодня работают «соседи»: если гремит – значит, привезли арматуру, если визжит – режут плитку, если глухо бухает – значит, кто-то уронил что-то важное и сейчас будет перерыв на перекур. Самым раздражающим стало даже не это, а их пристальное внимание к нашему быту: иногда казалось, что к нам вот-вот заглянет строитель с просьбой взять ложку сахара – или хотя бы спросить, как мы держимся под этим натиском.

Вид на море мы потеряли. Но за этот год я понял: настоящий дом – не про окна и не про панорамы. Дом – это не квадратные метры и даже не панорамные окна, а место, где даже стройка за окном не мешает почувствовать себя дома.

Где тебя ждут за столом, где смеются над твоими шутками (пусть и не всегда смешными), где утром слышно не перфоратор, а голоса родных.

А море… что море? Оно всё равно никуда не делось. Просто теперь его приходится искать чуть дальше – или чуть чаще заглядывать в себя.

Зато жизнь становится похожа не на картинку из рекламы, а на настоящую историю, которую можно рассказывать вечерами – под шум стройки и запах кофе.

Главное – чтобы за этим столом всегда были те, ради кого всё начиналось.

Барские рассказы. 2. Тайное общество шашлыка и ракии

Когда остаёшься в чужой стране без семьи, без телевизора и без привычных ритуалов, начинаешь быстро ценить любые признаки нормальной жизни. Вроде бы есть море, даже солнце, даже кофе по утрам – а всё равно не отделаться от чувства, что ты тут не совсем свой, да и вечер тянется подозрительно медленно.

Меня спасли друзья, которых я знал ещё по России. Позвали как-то:

– Не кисни дома, у нас тут клуб. Настоящий, закрытый, почти секретный.

Я, конечно, ожидал чего угодно – пока+ не обнаружил себя через полчаса в компании пятерых мужчин разного возраста, обсуждающих, какой маринад лучше для курицы, и двух хозяюшек, которые вовсю натирали столы до блеска.

– Клуб у нас либертарианский, – с серьёзным видом объявил Соз Нов, хозяин и идейный вдохновитель клуба. – Каждый за свободу, но по-своему. Главное – не рассказывай никому, где клуб находится. Совсем никому.

Помещение клуба было арендовано так, что по бумагам там располагался какой-то кружок садоводов. В реальности – обычная комнатка с мангалом на заднем дворе, маленькой кухней и несколько старых столов и стульев. Пароля на входе не было, но каждый раз надо было позвонить в нужную дверь и сказать что-то вроде:

– За свободой и шашлыком.

Это открывало любые замки.

Первое, что бросалось в глаза – запахи. Тут всегда пахло дымом, жареным мясом и чем-то сладким из кухни. За столами кто-то вечно спорил о том, чем мариновать курицу, а кто-то просто обсуждал местные новости: где дешевле арендовать жильё, кто на этой неделе нашёл работу, а кто – опять потерял.

В углу стоял древний магнитофон, из которого по субботам доносились то балканские напевы, то почему-то «Любэ». Над раковиной висела связка разноцветных полотенец и несколько старых фотографий – из прежней жизни или уже отсюда, никто толком не помнил.

Хозяюшки – Фактура, Марина, Оля и Нурия – всё держали в порядке, варили супы, подбирали закуски и, что особенно важно, вели тетрадку долгов за выпитое и съеденное. Формально у них была зарплата, но настолько скромная, что, как шутила Фактура, «и на капусту-то не всегда хватает, а на косметику и подавно».

Чтобы не быть в минусе, хозяюшки проявляли смекалку: Марина предлагала массаж прямо тут же, за столом, Оля стригла всех желающих, а Нурия – торговала своими пирожками поштучно. Всё, чтобы в кассе было не только записано, но и что-то живое лежало.

– Нурия, а ты почему опять без пирожков?

– Потому что вчера их все сами и съели, – фыркала она. – Здесь чтобы заработать, надо сперва самим же всё съесть!

Оля не глядя стригла кого-то из завсегдатаев: «Сиди спокойно, а то вместо виска будет лысино!». В такие моменты клуб больше напоминал коммуналку, чем тайное общество: кто-то шутил, кто-то жаловался, кто-то обсуждал, почему майонез исчез быстрее, чем появился салат.

Самыми ожидаемыми были мясо-пати – клубные праздники, когда объявляли сбор донатов:

– Кто сколько может, – говорил Соз. – Главное, чтобы мясо было, а дальше приложится.

Кто приносил деньги, кто – закуску, кто – бутылку ракии, а кто – просто хорошее настроение. Всё закупали сообща, и мясо в такие вечера казалось вдвойне вкуснее: не просто еда, а маленький совместный подвиг.

Жарил всегда один человек – мастер по мангалу Михаил – готовил часто острые куриные крылышки. Только ему доверяли главный огонь, а без его фирменных советов шашлык получался не тем.

– Без Миши даже мясо не мясо, – говорил Соз. – Это уже просто вечер на кухне.

Когда Миша у мангала, спорить о соли и маринаде было запрещено: у него свой ритуал, и только у него всегда всё получалось идеально.

В такие вечера мясо не просто ели – его почти дарили друг другу, как напоминание: пусть у каждого своя история, но сегодня все за одним столом, и всё по-честному, на общем жару.

Свой первый вечер в клубе я запомнил на всю жизнь.

Мне понравилось, что тут не надо было никого изображать – все были самими собой. Даже если спорили, всё равно помогали друг другу: кто – с переводом, кто – с поиском жилья, кто – с советом по местным законам. Только здесь я впервые перестал чувствовать себя эмигрантом и впервые за много недель засмеялся от души.

После жарки мяса и первого круга ракии началось, как положено, собеседование:

– Ты кто по жизни?

– Да обычный бизнесмен… ну и бывший милиционер.

– Вот оно как… – Соз Нов прищурился и чуть насмешливо посмотрел. – Ну хоть не по обмену опытом к нам пришёл?

Войс хлопнул меня по плечу, с улыбкой:

– Да ладно, мы с ним знакомы ещё с прежних времён – свой человек.

Соз кивнул, чуть оттаяв, но не теряя иронии:

– Посмотрим… В нашем клубе главное – за столом быть своим. А остальное дело наживное.

С тех пор я ходил к ним регулярно. Телевизор всё равно не включить – язык не знаешь, а тут хоть жар от мангала греет, да истории на русском звучат.

Правила клуба были простые:

Не рассказывать никому, где клуб.

О политике говорить только после третьей рюмки.

Не жаловаться на жизнь – только если не забыл принести закуску.

Политика, конечно, начиналась не сразу. Обычно сперва вспоминали, кто как уехал, кто чем занимался «в прежней жизни». Соз Нов рассказывал истории о том, как боролся за права, пока не устал, и как из Жени стал Созом, а из москвича – балканцем. Марина вздыхала о том, что настоящей работы для неё тут не нашлось, вот и приходится быть хозяйкой в клубе и учиться печь пироги, чтобы заработать лишние несколько евро.

Ракия лилась неторопливо – закупалась по оптовым ценам, а вот продавалась уже как в ресторане: чтобы поддерживать баланс клуба и кормить его экономику. Иногда на этой почве случались споры:

– Почему, спрашивается, на прошлой неделе ракия ушла в два раза быстрее, а денег в кассе меньше?

– Это, наверное, Войс плохо вёл учёт, – шутили хозяюшки,

– Или Соз забыл записать свой тост за свободу, – отвечал Войс.

– Тост за свободу по счёту не идёт, – сказал Соз. – За свободу у нас вообще не считают. Без неё какой смысл собираться?

Когда Соз впервые объявил про камеры, народ поначалу смеялся:

– Вот теперь нас точно все увидят – особенно наши жёны!

– Может, и пенсию начнут платить за вредность, – подхватывал Войс.

– Теперь у нас не клуб, а «Дом-2», – фыркала Фактура, подливая ракию.

Но уже через несколько дней разговоры стали другими. Соз пытался шутить, что теперь всё «по-честному», но атмосфера сменилась на тревожную. Войс бурчал, что такого контроля даже в старой стране не было:

– Теперь, если что, покажешь запись и скажешь: «виновен не я, а вот тот с третьей рюмкой».

Нурия откровенно тосковала:

– Теперь даже пироги стрёмно приносить – а вдруг не того напеку, или не так посмотрю на кого? Всё под запись, всё потом всплывёт.

Пироги пропали первыми: хозяюшки решили не рисковать, «а то мало ли чего подумают». Миша стал жарить мясо реже и почти без души:

– Невкусно под наблюдением. Мангал – это для своих, а не под микрофон.

Новички перестали приходить, старожилы исчезли кто куда: кто-то ушёл в соседнюю кафану («там хоть камеры не работают»), кто-то открыл новый клуб уже без слежки, а кто-то и вовсе сменил страну. Свобода рассосалась, как дым над мангалом, а на смену ей пришли тихие споры о том, кто что и когда говорил «лишнее».

– Эх, свобода… – сказал напоследок Войс. – Вот уж не думал, что её придётся защищать в эмиграции сильнее, чем дома.

Клуб затих и рассыпался почти без скандалов – каждый ушёл в свою сторону, а осталась только привычка глядеть на дверь: вдруг кто-то зайдёт по старой памяти.

Без этих вечеров и посиделок пространство вокруг стало заметно более пустым – только иногда ловишь себя на мысли, что ищешь взглядом знакомых во дворе или ловишь запах дыма, который теперь кажется совсем чужим.

Главное правило эмиграции: сколько бы ни пытался построить новую маленькую Россию в чужом городе, стоит поставить камеру – и вместо клуба получится кабинет для объяснительных.

Я больше туда не ходил. Но, если честно, до сих пор, проходя мимо того самого здания, чувствую аромат шашлыка, слышу смех Нурии и спор Соза с Войсом. И думаю: свобода – это не когда нет контроля, а когда есть с кем спорить и с кем жарить мясо, не опасаясь камер.

Барские рассказы. 3. Очередь на счастье

Если где-то в Черногории и существует ворота в новую жизнь – так это дверь МУПа – отдела по вопросам миграции города Бар. Нет, не музей, не кафе на берегу, не кафедральный собор. Только самая обычная двухэтажка с облупившейся вывеской, где каждое утро сходятся те, кто мечтает задержаться в стране подольше.

Местные давно называют это место просто: «очередь на счастье». Потому что только тут за одну ночь можно повзрослеть, научиться терпению, обзавестись десятком новых знакомых и понять, что никакая «новая жизнь» не даётся просто так.

Варвара жила в Баре уже вечность по меркам эмигрантов – лет семь или восемь, а может, и больше. Никто не знал, почему она осталась именно тут и чем занималась до Черногории, но все приезжие знали точно: без Варвары твой путь к ВНЖ будет длинным и нервным.