© Кузьмичёва Т. В., 2018

Глава 1

– Мужчина мёртв. О девушке ничего не известно. С большой долей вероятности она тоже мертва. Искренне не понимаю, зачем вам эта информация, шеф, – хриплый, прокуренный годами голос отрапортовал своему незримому начальнику.

– Вам и не надо понимать, дорогой друг. Что ж… Возвращаемся. Нужная мне информация получена. Теперь меня здесь ничего не держит, – голос был слегка искажён, поэтому невозможно было узнать, кто говорит – женщина или мужчина.

Вертолёт поднялся в небо и скрылся вдали. Клубы пыли медленно оседали на землю.

* * *

Нежный штрих солнца на горизонте отражался в её карих, словно горький шоколад, глазах. Она держала в своих руках горячую кружку чёрного кофе, который легонько обжигал её губы, однако боль эта была ей приятна. Потягивая напиток, который должен бодрить, но почему-то наоборот клонил её в сон, она смотрела на рассвет. В этот тихий, нежный предрассветный час, перед которым все так прекрасно малы, словно песчинки на побережье перед изумительным синим океаном, она стояла и решала свою судьбу. Девушка обхватила обеими руками горячую кружку и через боль чувствовала своё гулкое и частое сердцебиение в ошпаренных пальцах, после чего резко поставила её на подоконник, проливая капли тёмной, словно буря тревоги в её глазах, жидкости на серую облупившуюся штукатурку. Зябко обхватив себя за плечи, она облокотилась на подоконник, продолжая смотреть на желтеющий горизонт, готовый впустить на небо яркое солнце нового дня.

Каждый раз, стоя так перед окном, она думала о разном, каждый раз рассвет означал для неё что-то новое. Но сейчас она думала не о смысле стихов какого-то теперь слишком далёкого Бродского, не о тщетности её попыток стать в новом обществе чем-то большим, нежели просто обыкновенным рабочим. Сейчас она думала о том, что каждый такой рассвет приближал её к чему-то страшному, пугающему в своей неизвестности и непредсказуемости. Она не знала, что будет потом. Девушка будто выпала из этой реальности последние три месяца. Судорожно вздохнув, она вновь провела руками по плечам, взяла немного остывшую кружку кофе, сделала большой глоток, надеясь, что это поможет прийти к правильному выбору, но уже глубоко в душе понимала, что он, этот сложный, болезненный, страшный выбор сделан. Чёрная тревога, которая плескалась в её глазах, придавала им совершенно иной оттенок; она была уверена, что, увидь её глаза друзья, по их коже пробежались бы мурашки. Это угнетало её ещё больше. Эти три месяца она опасалась поднимать взгляд на людей.

Девушка собралась с последними мыслями, последний раз кинула взгляд на уже брызжущий светом горизонт и пошла в свою комнату, неслышно ступая босыми ступнями по вздувшемуся паркету. Подойдя к импровизированному трюмо, которое состояло из трёх старых зеркал с отколотыми углами и деревянной тумбы, в которой и находились все её немногочисленные вещи, она спешно расчесалась и собрала свои чёрные, словно тот кофе, что остался на подоконнике, волосы в тугой конский хвост. Это открывало черты её лица, но ей было совсем не до собственной красоты. Она натянула на свои ставшие стройными за эти месяцы ноги чёрные брюки, не стесняющие движений. Чёрная майка, чёрные носки, чёрные кожаные кроссовки, которые подходили под любое время года. Девушка везде придерживалась чёрного цвета. Раньше её назвали бы «готессой» или очередной депрессивной «страдалицей», но сейчас все старались одеваться в чёрное, будто лелея мечту скрыться от всего в тенях унылого города. Далее девушка надела на себя чёрную мантию, которая, казалось, в другой жизни была в моде. Она взяла старый пистолет, три запасных обоймы, которые могли спасти ей жизнь буквально в любую секунду, коммуникатор и бесценную сейчас справку о том, кто она такая. Эту бумажку, которую на первый взгляд не отличить от обыкновенного старого почтового извещения, нельзя назвать документом. Это был своеобразный пропуск в жизнь, пожелтевший и спешно, потому и криво, заламинированный. Вот и всё, что было у неё помимо сменного комплекта одежды, который она быстро сложила в тугой рулон и сунула под руку, придумывая, как ей добраться до нужного места. Накинув на голову капюшон, она кинула последний взгляд на себя, тяжело вздохнула и неслышной тенью выскользнула из квартиры.

Оказавшись на улице, девушка со страхом начала озираться, попутно вдыхая душный утренний воздух, отдававший отнюдь не прохладой, а гарью и пеплом. Не найдя ничего опасного, она вся напряглась и сделала молниеносный рывок в тень другого дома, стараясь находиться на свету как можно меньше. Частые тренировки дали свои результаты: она стала очень быстро бегать, что в это время стало решающим фактором того, будешь ты жить или нет. Оказавшись в тени полуразрушенной многоэтажки, она позволила себе вдохнуть полной грудью. Девушка поднялась на восьмой этаж и нашла свой тайник, который исправно служил эти годы. Она подняла упавшую входную дверь квартиры, под которой красовалась дыра в полу, насквозь проходящая сквозь этаж. Девушка положила в промежуток между плитами одежду, бережно завёрнутую в полиэтилен. Осторожно, стараясь не издать ни единого лишнего звука, она опустила тяжёлую дверь на место и вновь кинулась вниз по лестнице всё той же неслышной тенью. Когда она снова оказалась на улице, её взгляд привлекло движение около подъезда её предыдущего убежища.

Дряхлая, сгорбленная старуха в чёрных лохмотьях медленно переходила дорогу к дому, где скрывалась девушка, желая, наверно, спрятаться в другом месте. Она постоянно поворачивалась, озиралась, но у девушки всё сжалось от страха, когда она увидела это за спиной старухи. Когда же женщина всё-таки почувствовала присутствие чего-то иного сзади, она глухо вскрикнула, медленно повернулась и, понимая, что ничего уже сделать не сможет, рухнула на колени. Мутные желтоватые глаза старухи метались от одной тени дома к другой, отчаянно бегали и всё же неизменно близоруко щурились на то, что преследовало её, и то, что уже никогда не оставит её в покое.

Девушка знала, что разумней было бы ускользнуть, убежать, исчезнуть из этого квартала, но она не могла отвести взгляд. Единственное, что она сделала, – это плотнее зарылась в зеленеющий куст, который не давал этому увидеть её. Это подошло вплотную к старухе, которая мелко дрожала, и было видно даже со стороны девушки, что она плакала и что-то шептала морщинистыми сухими губами, видимо, молясь давно забытым богам. Это остановилось и будто бы ласково взяло старушечье лицо в свои бледные и худые руки. Оно наклонилось и посмотрело в её выцветшие глаза. Та конвульсивно задёргалась, хрипло закричала и упала навзничь. Предсмертный крик женщины нарушил установившуюся тишину и ещё долго, словно теннисный мячик, отскакивал от стен ближайших домов.

Это довольно ухмыльнулось, убирая лживую нежную улыбку с губ, отряхнуло руки, которые потом заложило за спину, оглянулось вокруг. Когда его взгляд проскользнул по месту, где спряталась девушка, у неё всё сжалось, и слёзы, которых она не позволяла себе уже много лет, крупными каплями полились на сухую землю. Девушка спешно зажала рот рукой, чтобы не издать судорожный всхлип. Это посмотрело вокруг снова и направилось в противоположную от девушки сторону. Она билась в рыданиях, в страшной истерике, выкатывая до боли глаза, из которых нескончаемым потоком катились слёзы, но всё так же не издавала ни звука. Лишь когда это скрылось за домом, она бессильно опустилась на землю. Воспоминания полноводной рекой лились в её сознание, преодолевая все барьеры, которые она ставила, чтобы они не вырвались. Яркими картинками, ощущениями, запахами они заполняли всю её голову. Потеряв счёт времени, она пролежала на земле, борясь с ними и хрипло нашёптывая отрывки фраз, которые проскальзывали в её воспоминаниях. Когда она наконец прогнала наваждение, её спина была мокрой от холодного и липкого, словно старый бульон, пота, а всё тело окоченело и застыло. Выглянув из своего укрытия, она заметила, что на небе не было ни облачка, а солнце стояло высоко в зените. Она с разочарованием поняла, что провела в полубессознательном состоянии около трёх часов, однако была рада, что пытка прошлым всё-таки кончилась. Девушка стряхнула комки грязи со своей одежды и с грустью подумала, что некогда чистую мантию придётся снова стирать. Однако складки ткани, испачканные в пыли, теперь походили на камуфляж, столь дорогой в это время.

Девушка встряхнулась и постаралась выкинуть из своей головы лишние эмоции. После недавней атаки она с трудом восстановила то хрупкое состояние своей души, в котором для неё существовал только холодный расчёт.

Вновь девушка стала тенью и начала передвигаться по вымершему городу, который выжигало не только жаркое июльское солнце, но и существа, которых у неё язык не поворачивался назвать «людьми». Сосредоточенно она перебегала по дворам и закоулкам, держа в поле зрения все места, в которых могли спрятаться, затаиться эти существа, несущие всему миру несчастье, голод и смерть. Как бы девушка ни старалась, она не могла выкинуть из головы ту картину, которая постоянно всплывала перед её глазами. Старуха, повидавшая на своём веку и войны, и перестройку старого мира, и Становление Нового мира, лежала навзничь на раскалённом асфальте бульвара, а вдаль уходило прекрасно-смертоносное существо.

Как бы не были опасны существа нового мира, главной опасностью, главной бедой и угрозой всегда был, есть и будет человек. Высасывая жизни, все силы и душу, существа не могли учинить всех тех разрушений, какие потерпел мир. Они не могли бомбить дома, расстреливать детей и стариков, убивать мужчин и брать женщин в плен. Всё это делал простой человек, испуганный и затравленный, будто дикий зверь в лесу, загнанный командой охотников, ожидающих, когда же животное обезумеет до конца. Этих существ было мало. Гораздо меньше, чем людей. Но благодаря животной сущности последних их становилось всё меньше и меньше, пока количества практически не сравнялись.

Вот тогда и стал Новый мир. Вот именно в это время старый мир рухнул, как карточный домик, не оставляя ни крохи надежд на восстановление. Новая власть, новый устой, новая культура. Старикам было проще – они наблюдали это раньше, но каково было новому, молодому поколению, которое будто вчера играло в компьютер, гуляло с друзьями допоздна, а сейчас училось разбирать автомат и смешивать коктейли Молотова.

Многие справились, сломали себя, но те, кто не желал подчиняться Новому миру, который забирал все прежние возможности, они… их ждала участь гораздо страшнее, чем просто пасть от выстрела испуганного человека. Они становились ими. Этих людей выслеживали, искали и забирали в свои обители. Так они набирали свою собственную армию из отверженных, забытых и обозлённых на всех и вся людей. Никто не знал, что с ними делали, что происходило в их змеиных логовах, но человек менялся. Если быть точнее, переставал быть человеком, терял ту важную часть в человеческой душе. Они были слабее, ничтожнее своих покровителей, но они имели свою возможность забирать человеческие души.

…Так человеческая разведка помогла разделить этих существ на классы.

Истинные – те, которые были изначально. Те, которые могли забирать даже сильных людей в логово и пить абсолютно любые души. Самый малочисленный и опасный класс.

Отречённые – те, которые не пожелали жить в Новом мире и уже переродились. Слабые, ничтожные создания, которые в отличие от истинных могут убивать только слабых, у кого душа ещё не сформировалась или же наоборот на исходе. Особо уязвимы к ним были старики и дети, а также павшие духом взрослые люди.

И последний класс – отверженные. Те, которые полностью отвергли Новый мир, которые сломались, замкнулись в себе, не желая видеть никого. Они одной ногой в безумстве, другой – в классе отречённых. Отверженных пытались запирать, изолировать, лечить, но всё было тщетно. Человек либо сходил с ума, либо попадал в лапы истинных. Так было всегда. Ещё никто не смог вырваться из этого класса. В итоге было решено не относить отверженных к людям. Самый многочисленный класс.

Все силы новой армии брошены на две цели. Первая – истребить истинных. Однако же второй целью было отслеживать и убивать отверженных, дабы они не смогли пополнить армию врага. Всех этих существ назвали койтами.

С этих строк начинались рукописные учебники Нового мира. С младых лет дети этого времени учили их классификацию. Известные учёные, которые ездили, рискуя своими жизнями, вместе с военными, изучали тела убитых отречённых. Или, если военным улыбалась удача, истинных. Их название было довольно странным для слуха, однако весьма понятным. Сначала их называли койотами. Как и койоты, эти существа преимущественно появлялись на равнинах, улицах, шоссе. Очень редки были случаи их появления в лесах. Однако Комитет решил, что для «койотов» они слишком мерзки. Как говорила Канцлер, они не были достойны того, чтобы их называли как-то иначе, нежели «это» или «существо». Однако, невзирая на ярко выраженное презрение Канцлера, совет учёных решил дать существам название «койты», а не «койоты». Отличие в одну букву сначала разозлило Канцлера, однако, смирившись, она разрешила печатникам Конклава начать выпуск учебников с данным названием. «Они недостойны носить название даже такого животного, как койот. Так пусть же они будут лишь его неким подобием!» – эта цитата Канцлера была напечатана как эпиграф к первой главе.

* * *

Неизвестно, почему у девушки всплыли воспоминания об учёбе. Нет, не о тех деньках, когда она вместе с подругами по вечерам делала домашнее задание по ненавистной ей в средней школе химии. Нет, не о тех временах, когда она с друзьями громила столовую в дни рождения, по обычаю взяв стакан с соком, слегка, чтобы никто не заметил, смешанным с водкой, вскакивая на стол и крича во всё горло немного неприличные, но абсолютно искренние поздравления, заставляя тем самым именинников краснеть. Нет, совершенно не то время, когда она, как разгильдяйка, не готовилась к контрольным, принося домой сплошные неуды. Она вспомнила об учёбе Нового мира. О суровых испытаниях, которые определяли будущую судьбу. До того, как она решила бежать из селения, она была обыкновенной восемнадцатилетней девушкой, которая впервые держала в руках автомат, стоя над старой партой в импровизированном классе, где каждому на руки выдавался кривой печатный учебник. Этот учебник, состоявший всего из трёх глав, был обязан сохранить жизнь неокрепшему подорванному поколению, а также поколению Нового мира. Однако весь этот учебник первое время лишь неимоверно бесил девушку, как и всех, кто находился на грани существования между Человеком и Отверженным. Резко оборвавшаяся «нормальная» жизнь подкосила её, впрочем, как и всех девушек и юношей её возраста.

«Стой».

Девушка замерла на углу очередного дома и прислушалась к интуиции. Тяжело выдыхая, она повыше подняла ворот мантии, чтобы приглушить своё громкое дыхание. Однако сама знала, что тяжёлое дыхание вызвано отнюдь не долгим и рваным бегом. Само подсознание говорило ей: «Стой! Остановись! Не вспоминай!». Она и так позволила себе слишком много вспомнить.

Рухнувшая и превратившаяся в груду ледяных осколков стена, державшая все опасные воспоминания под замком, до крови колола босые ноги внутренней Её. Она, совершенно не замечая, как мелких, так и довольно глубоких кровоточащих ран на бледных, синеватых от извилистых ниточек вен ногах, легла на осколки и начала смотреть сквозь них на слепяще-белое солнце. И видела внутренняя Она разные яркие, красочные и несомненно болезненные эпизоды той жизни, которая была под запретом долгие четыре года.

Сама девушка давно опустилась на горячий асфальт, оставаясь на открытой местности, хоть и в глубокой тени полуразрушенного дома. Она цепко схватила мантию на уровне сердца, сжав ткань в кулаке, очевидно, пытаясь устранить оглушающую боль, от которой кровь гулко стучала в ушах и в каждой клеточке тела, словно неслышная, но сбивающая с ног сирена. Она упала на колени и опёрлась рукой о дорогу, всё ещё держась за ткань. Остатки ледяной стены таяли под жгучими слезами, оставляя после себя всё те же больно ранящие осколки.

Внутренняя перебирала в руках особо крупные части стены, словно не обращая внимания на мелкие порезы и кровавые разводы на кристально чистом льду. Причудливо скатываясь по влажной поверхности, багряные капельки падали на белый холодный пол, тут же превращаясь в маленькие красные шарики, без устали катившиеся по гладкой поверхности. Белое и воздушное, словно сотканное из ветра, платье легко колыхалось на ветру, показывая запачканные в крови участки ткани. Спина Её кровоточила от впившихся в тонкую кожу болезненных воспоминаний. Усиливавшийся ветер колыхал Её чёрные растрёпанные волосы, и те метались по холодному полу под звон красных шариков. Платье Её развевалось с большей силой. Словно что-то, или кто-то, не желал Её присутствия здесь. Резкий поток холодного воздуха поднял внутреннюю, и та прогнулась в спине, припав на колено, тут же покрывшееся сеткой красных порезов. Порыв. Порыв. Порыв. Скользя красными от крови ступнями по белоснежному полу, оставляя за собой длинные следы, внутренняя оказалась за обломками стены, которая, словно по мановению чьей-то руки, снова восстанавливалась. Выдворив Её за грань воспоминаний, «рука» достраивала ледяной монолит рассудка. Когда же, добежав до грани, Она дотронулась до болезненно холодной стены, та отозвалась глухой предостерегающей дрожью. Грудная клетка Её слегка дрогнула, и Она, опустившись на пол, свернулась в комочек в бесконечном ожидании.

– Очнись же! – неясный голос пробирался сквозь серый туман апатии. – Чёрт бы тебя побрал, Нона, прекрати! Ну же, родная, очнись!

Высокая седая девушка оттаскивала другую от открытой местности к углу крыльца. Бережно облокотив ту на грязную стену лестницы, девушка взяла лицо Ноны в руки и начала что-то тихо и нежно шептать, иногда убирая выбивавшиеся пряди с лица. Когда же та всё-таки приоткрыла слипшиеся от нескончаемого потока слёз глаза, девушка шумно выдохнула.

– Ты снова шарилась по площади, Вив? – охрипший от частого дыхания голос разрушил тишину. Нона чётко почувствовала мятное дыхание подруги, а значит, та снова искала по заброшенным, но не менее опасным магазинам жвачку.

– Я жива, и это главное, – Вив заправила короткую волнистую прядь за ухо, легко улыбнулась. По одним только глазам её было видно, что девушка безумно счастлива видеть свою подругу в сознании, живую и почти невредимую.

– Надеюсь, так будет всегда, – отговаривать Вивиен от опасного блуждания по разрушенным магазинам было бесполезно, и, болезненно улыбнувшись, Нона приняла поданную Вив руку, с покряхтыванием поднимаясь с земли. Девушка спешно отряхивала свою одежду и приводила себя в порядок.