Иллюстратор Юрий Сосницкий

Дизайнер обложки Юрий Сосницкий

© Светлана Гололобова, 2017

© Юрий Сосницкий, иллюстрации, 2017

© Юрий Сосницкий, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4485-6423-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава I. Сон

Москва, 15.05.2012 года

Нам, молодым всегда советуют учиться на чужих ошибках. Я не претендую на истину, но полагаю, что невозможно научиться жить без взлетов и падений. Как ребенку научится ходить, ни разу не упав? Как научиться езде на велосипеде не получив ран и ссадин? Или же, падая с велосипеда и все-таки имея на теле раны, вылечить их одним лишь водным промыванием? Никак.

Вот и у меня вышло так, что, не совершив одну большую ошибку, я не смогла бы понять многих простых вещей.

Но самое главное я поняла только сейчас. Когда окружающий мир становится настолько жестоким к тебе, что трудно оставаться человеком, ты либо подстраиваешься под этот мир и звереешь, либо идешь напролом и остаешься тем, кто ты есть на самом деле. Тебе и только тебе решаешь, кем быть в этой жизни.

А началось все это безумие, подразумевающие под собой жизненный урок, пять лет назад, в злополучный для меня день – понедельник. Не многие любят этот день по понятным причинам, но мой понедельник был особенным. В тот понедельник я ждала свой шестнадцатый день рождения. И как большинство подростков, этот день и эту магическую цифру шестнадцать я связывала с чем-то волшебным, волнующим и ведущим во взрослый мир. Я мечтала о большой любви, крепкой семье, учебе, престижной карьере, но жизнь распорядилась иначе. Я оступилась на краю пропасти и упала. А пока летела, мне казалось, что никто не протянет руку помощи, чтобы спасти меня, но…

Не буду торопить события и расскажу обо всем по порядку. Итак, начнем…

Ранним утром, в тот самый понедельник моего шестнадцатого дня рождения, я категорически отказывалась просыпаться. Хоть и долго ждала его и волновалась, но когда он наступил что-то сразу пошло не так. На календаре было восемнадцатое мая.

Ласковый солнечный лучик, прокрался сквозь белую полупрозрачную штору и пробежался по моему телу, а затем, остановившись где-то посередине пяток, стал щекотать босые ноги. Я зажмурилась и спрятала ноги под пушистый плед. Мне так хотелось остаться в прекрасной стране грез, где нет ни мелких подростковых проблем, ни жизненных трудностей. Но все разом сговорились против меня и даже противный будильник, будто пожарная машина, стал трезвонить так громко, что волей-неволей пришлось подняться и нажать на кнопку. Было восемь утра. Целых восемь часов утра. Непозволительная роскошь для школьницы в будний день, не правда ли? Но у меня, же день рождения!

Я нехотя встала с кровати, открыла окно и, на половину перекинувшись через подоконник, выглянула на улицу. Было прохладно. В малиновом небе висел оранжевый солнечный диск. Вокруг медленно собирались хмурые черные тучи, отчего диск то прятался, то выглядывал вновь, производя магическое мерцание. Откуда-то внезапно появился легкий холодный ветерок и стал трепать мои и без того взлохмаченные волосы. Наигравшись с волосами, он полетел дальше и принялся безжалостно колыхать крону дуба. Шапка гиганта, возвышающегося в самом центре нашего маленького двора, даже не дрогнула и ветерок, поняв, что встретил достойного соперника, потерял к нему интерес и устремился к мелким тучам. Как хитрая лиса, пробравшаяся тихой ночью в спящий курятник, он стал гоняться за тучами, сбивая их в кучу.

Во дворе радостно играла детвора. На скамейке под дубом сидело две мамочки с колясками, а рядом моя любопытная соседка, наблюдавшая за выходящими и приходящими людьми из единственного подъезда нашего дома. Скамейка для соседки была скорее блокпостом, где она, спрятавшись от посторонних глаз и предполагая, что ее никто не увидит, делала какие-то записи в растрепанном блокноте. Глядя на нее, создавалось впечатление, что она считает себя агентом контрразведки, такой уж серьезный вид у нее был в такие моменты. Может, и невидно было соседку жильцам, выходящим из подъезда, но мне, смотревшей на двор из окна десятого этажа, было известно о разведывательных операциях. Прикрытием агента служила ее маленькая собачка, которую она могла представить в доказательства выгула, лицам, заподозрившим ее в слежке.

Рядом с дубом на асфальте играла детвора. Со смехом перепрыгивая, и толкая друг друга, она принялась рисовать цветными мелками причудливые фигуры в виде мамы, папы, ребенка и солнца. Наблюдая за мальчишками и девчонками, я улыбнулась их беззаботному детству и немного позавидовала. Белой, конечно, завистью. Я уже выросла и не могла смотреть на мир беззаботными и радостными глазами. У меня такого детства не было, хотя было в нем все, о чем только может мечтать ребенок: игрушки, сладости, подарки, красивая одежда, но не было главного, не было родительской любви.

Беспечный детский смех напустил на меня тихую грусть, и всплыли образы из детства. Из своих шестнадцати лет, пятнадцать я прожила у бабушки. Не знала я материнского тепла и не гладили мою детскую голову заботливые материнские руки. А руки отца не прижимали к груди после полученных мной ран и шишек. Никто из них не объяснял мне, что хорошо, что плохо. Бабушка старалась сделать мою жизнь счастливой и воспитывала, как могла, но это не может сравниться с воспитанием, которое дают родители. Ни бабушки и дедушки, ни воспитатели, ни учителя, не могут заменить ребенку родителей. Много детей на этом свете не видят родительской ласки, родительской заботы и опеки и живут при этом неплохо и вырастают самостоятельными и успешными людьми. Но это возможно, если дети знают, что у них нет родителей, привыкают к такому положению вещей и живут с этим. Другое дело, когда у ребенка есть родители, но они по разным причинам не желают и не могут дать ему путевку в счастливую жизнь.

Моя мать, Надежда Дмитриевна Смоленская, вполне состоявшаяся личность и путевку в жизнь ей дала ее же мать, которая воспитала дочь в строгости и по всем канонам педагогики и психологии. При моем же воспитании бабушка все свои каноны отставила в прошлом и всегда закрывала глаза на мои детские шалости, баловство и проказы. Хоть избалованной я себя не считала, но вот взбучек мне давать следовало почаще. Как сильно любила, жалела и берегла меня бабушка, также сильно это делала я.

Не буду пускаться в подробности моего воспитания и восприятия мира, и раскладывать по полочкам все аспекты психологического и физиологического формирования моей личности, а вернусь к описанию моих родителей. Так вот, моя мать была состоятельным и влиятельным человеком в обществе, которое принято считать высшим. Отцом же по документам и единственной сохранившейся в семье фотографии являлся некий Андрей Сергеевич Фурсов. Больше мне про него ничего известно не было. Скоро после моего рождения родители совместно перестали проживать да и общаться тоже. Вообще на тему отца в нашей семье было наложено табу, и ни под каким предлогом его нарушать было нельзя. Мать по непонятным и не обсуждаемым со мной причинам дико ненавидела его. Каждый раз, когда я затевала разговор на тему отца, она приходила в бешенство и на этом все заканчивалась. Пару лет назад бабушка все же сжалилась надо мной и рассказала печальную историю их любви. Эта история закончилась также молниеносно, как и началась. Вихрем пылающих чувств и ярких эмоций, любовь мимолетом прокатилась по двум молодым и абсолютно противоположным человеческим созданиям, оставив напоследок лишь воспоминание в виде младенца, которому предстояло познать, чем он провинился перед обоими родителями, если был им так безразличен.

История этой любви началась ровно тогда, когда произошло мое зачатие, а может чуть раньше. Мать в те годы являлась подающей большие надежды, балериной, а отец красивым и харизматичным парнем из семьи дипломатов. Мать же росла и воспитывалась в неполной семье и моя бабушка не могла ей дать то к чему она так стремилась, а именно богатство. Мать встретила отца, влюбилась, забеременела и в девятнадцать лет, родила меня. Когда мне исполнилось два месяца, матери захотелось не только денег, но и славы и она вернулась на сцену. Вскоре ее постигла неудача. На тренировке она неудачно упала и получила травму позвоночника. С травмой пролежала полгода и заново училась ходить. В балет она не уже вернулась по состоянию здоровья. Она была хрупкой и красивой девушкой, и жизнь дала ей новый шанс. Мать стала моделью, а затем, заработав достаточно денег на безбедное существование, открыла свое модельное агентство. Отец же, женился на ней после моего рождения, а затем, с бабушкиных слов, бросил в самый трудный момент в ее жизни, когда она лежала прикованная к постели, и ушел к другой девушке. Отца и мать и бабушка считали подлецом и предателем.

Сейчас, в свои тридцать пять лет мать выглядела великолепно и, владея собственным агентством, сама продолжала сниматься для модных глянцевых журналов. С годами изящность и природная грация не только сохранились в ней в первозданном виде, но и добавили лоска. Многие мужчины были готовы на все, лишь бы быть с ней рядом, но она, видимо обжегшись, один раз, второй раз уже в огонь не шла.

Моя же внешность, напротив, казалась мне заурядной и непривлекательной, отчего в молодом сознании постепенно зарождались комплексы, грозящие перерасти в более серьезные проблемы, поэтому я всячески старалась с ними бороться. Так вот помимо упомянутой непривлекательности, я отличалась неуклюжестью и лишними килограммами на теле. Глядя на себя в зеркало, эта полнота, как подстрекатель, гнала меня в спортзал и на беговую дорожку. Одноклассницы в моей новой школе посмеивались не только над моей полнотой, но и над цветом волос, называя их ржавым железом. И от них же я ежедневно слышу издевательские сравнения моей внешности с внешностью матери. Кто-то это делал не злобно, не понимая, что наносит мне раны, а вот некоторые сверстницы, наоборот, злобно и цинично доводили меня, задевая за живое. Слезы я им не показывала, зато по вечерам, рыдая в подушку, давала выход эмоциям. Иногда я думала, что мать стесняется меня, следствием чего проявлялась холодность и отчужденность. Но, вопреки всем жизненным перипетиям, я старалась не унывать и надеялась, что когда-нибудь найду себя, а мать осознает свое истинное предназначение и проявит ко мне свою пока еще скрытую материнскую любовь.

Оторвавшись от воспоминаний и размышлений, я снова устремила взор на улицу. Увидев надвигающееся ненастье, детвора с криками стала разбегаться по домам. Ветер, продолжал гулять среди туч, и будто ощутив на себе мой взор, развернулся и снова обратился в мою сторону. Не успела я захлопнуть окно, как он стремительно преодолел сопротивление моего тела и ворвался в комнату, при этом едва не свалил меня с ног, зато свалил флакон с духами с подоконника. Легкие занавески встрепенулись вверх и зашуршали.

Мой игривый кот Барсик, запрыгнувший в тот момент на подоконник, свалился с него и, испугавшись звука бьющегося стекла, подскочил вверх, зашипел и опрометью бросился под кровать. Я мигом закрыла окно, собрала осколки и вернулась к кровати. По комнате распространился аромат духов.

– Барсик, не бойся, иди ко мне. – Я наклонилась и стала звать испуганное животное. Барсик не выходил, а лишь лихорадочно бил хвостом по кафельному полу. Кот был мои спасением и преданным другом, готовым всегда придти на помощь своей хозяйке в моменты огорчения и печали. Он всегда чувствовал мое настроение. А когда мне было плохо, запрыгивал на колени и, принимался тереться головой об мои руки и довольно урчать. Урчащие вибрации передавались моему телу, и я успокаивалась. Через несколько минут уговоров, питомец сдался и вышел ко мне. Я взяла его на руки, вернулась на кровать и стала гладить его по голове. Он, довольно выгнул спину, а затем свернулся клубком на моих руках и уснул.

Я опять погрузилась в воспоминания о детстве и не заметила, как тоже уснула. На этот раз я погрузилась не в мир прекрасных грез, а в мир хаоса, неразберихи и дикого, пронизывающего насквозь ужаса. Мне приснился странный сон. Я увидела себя лежащей в белом свадебном платье в багровом лакированном гробу с золочеными ручками. Глаза мои были закрыты, но я все видела. Видела себя не со стороны, а изнутри, как и положено живому человеку. Рядом с гробом было много людей, но среди всех окружающих выделалась маленькая девочка, лет пяти. Она стояла в стороне и тихонько плакала. На ее лице читался страх. Она не закатывала истерик, не кричала, а лишь тихонько плакала. Прозрачные, как ранняя утреня роса, слезы нескончаемым потоком сбегали из бездонных голубых глаз девочки. Я смогла рассмотреть, как губы ее зашевелились и она прошептала: «Мама, мамочка не уходи от меня». Мне стало зябко, я принялась протестовать и захотела выбраться из гроба, но, ни ноги, ни руки не слушались. На моих скрещенных руках лежал серебряный крест. Я неистово принялась молиться Богу и просить об освобождении. Молитвенных текстов я не знала, поэтому молилась, как могла. И случилось чудо, я осознала, что могу кричать. Я изо всех принялась кричать, прося о помощи. Все происходящее казалось странным и противоестественным. Ни мужчины, ни женщины, ни девочка, почему, то не слышали меня. Мужчины закрыли крышку и стали опускать гроб в глубокую сырую могилу, наполовину заполненную грязной жижей.

Я погрузилась в царство тьмы. Пронизывающая, иступляющая, давящая темнота, без единого просвета накрыла меня с головой. Это была скорее не темнота, а полнейший мрак. Мрак был таким явным, таким живым, что я физически ощущала его дыхание, его густоту и силу. Он надвигался на меня и плотным кольцом сжимался вокруг тела, отчего с каждой секундой становилось теснее. Воздуха катастрофически не хватало, и я стала задыхаться. Закрыв глаза, я снова принялась молиться, а когда открыла их и посмотрела по сторонам, то увидела, что нахожусь в своей комнате на кровати. Рядом мирно посапывал Барсик и тихо тикали часы на прикроватном столике.

Сердце колотилось так, что хватило бы еще минуты такого страха, чтобы оно выпрыгнуло из груди и помчалось прочь от своей хозяйки. Весьма необычное чувство породил нелепый сон. Тревога, запутанная в черную шаль с легким шлейфом серого тумана, нырнула в юную душу и, высоко подняв над собой сито, принялась веять в нее неразбериху. Следом, воровато озираясь по сторонам, нырнуло смятение и стало безжалостно втаптывать развеянные семена. Я остро почувствовала предстоящую беду. Такие мощные ощущения я испытала впервые. Ладони похолодели, а по всему телу прокатился озноб. Плач девочки звонким эхом отзывался в голове и притуплялся где-то в глубине сознания. Вздохнув и, набрав как можно больше воздуха, я сосчитала до десяти, стараясь выйти из внешнего мира и вернуться в мир реальный. Больше получаса мне понадобилось на то, чтобы вернуться в настоящую реальность и отпустить реалистичный сон. И вот, когда я могла осознавать себя в пространстве и времени, в дверь раздался настойчивый стук.

– Люба, немедленно открой дверь. – Услышала я строгий и раздраженный голос моей матери.

Я молчала. Не хотелось, чтобы она обнаружила меня в таком состоянии. Мать не отступала. Она вообще никогда не отступала, поэтому принялась кулаком барабанить в дверь, требуя впустить ее. Когда и эта попытка оказалась тщетной, она стала бить ногой в дверь, пытаясь ворваться в мою комнату.

За время годичного пребывания в этой квартире, мать всегда требовала моего полного и безоговорочного подчинения. И неважно было, что хочу я, важно было то, чего желает она. Она-то ведь всегда права. Она старше, опытнее и умнее. Проигнорировать приход матери было невозможно, иначе впереди меня ожидал длительный словесный выговор. Она была единственной хозяйкой в своих владениях и желала не только моего абсолютного подчинения, но и держала в страхе всю прислугу. Вот только кухарка наша Лидия Петровна ее не боялась и на очередные выпады отвечала милой улыбкой.

Стук продолжался, я поднялась с кровати, подошла к двери и повернула ключ. Щелчок в замке произвел на мать эффект красной тряпки и дверь резко распахнулась. Она, словно разъяренная бестия, влетела в комнату. По выражению лица, я поняла, что она чем-то сильно недовольна. Подняв вверх руку и указывая на золотые часы, инкрустированные бриллиантовыми вставками, красовавшиеся на изящном запястье, она строго проговорила:

– Знаешь, который час?

Я отрицательно качнула головой, что разозлило ее еще сильнее.

– Уже десять часов утра, а ты до сих пор в кровати валяешься. Я понимаю, что у тебя праздник, но не так, же его начинать. Люба, я позволила тебе сегодня пропустить школу, но только лишь ради того, что у тебя день рождения, а не для того, чтобы ты валялась в кровати до обеда. Вечером соберется много гостей. Нам еще кучу дел надо переделать, а тебе наплевать, на все. Наплевать, что я одна бьюсь со всеми делами и все делаю в одиночку. Где твоя помощь? Проснуться вовремя не можешь, а у нас весь день расписан по минутам.

Вот только, говоря про дела, она забыла упомянуть, что дела по дому являются исключительной прерогативой прислуги, и она с этими делами никак не связана, а остальное в принципе не так уж и сложно.

Я вздохнула. К жизни по расписанию, уже привыкла. Завтрак, обед, ужин по расписанию; уроки по расписанию, прогулки по расписанию. Она приучала меня к самодисциплине, но в этот раз перегнула палку. Поминутного расписания в нашей совместной жизни еще не было. Оставалось ввести в мою жизнь ежедневный хронометраж, чтобы я отчитывалась за каждое мое движение, каждый вдох и выдох.

– Не беспокойся мамочка, мы все успеем. – Смогла лишь выдавить я из своего внутреннего возмущавшегося голоса. Перечить ей не хотела. Я вообще не любила ее расстраивать и знала, что ничего хорошего из этого не выйдет.

– Не называй меня мамочкой, ты ведь знаешь, как я этого не люблю. Особенно в присутствии посторонних.

Я пожала плечами. Надежда на скорую самостоятельную жизнь, помогала преодолевать ежедневные бытовые трудности, которые заключались не только в общении с матерью, но и во всем остальном, что я в так этой новой жизни не любила.

– Хорошо, как скажешь.