Иногда, чтобы выйти на свет, нужно пройти сквозь чью-то тень.

Сны и знаки

Ханна резко открыла глаза, хватая ртом воздух. Сердце бешено колотилось, мягкий утренний свет и пение птиц за окном казались чужими, словно проникшими из другой, нормальной жизни.

Снова и снова ей снилась одна и та же часовня старинного замка: тусклый свет факелов, чей-то тихий шёпот за спиной и пять шагов. На последнем – неизменно резкий удар в спину, боль, падение на холодный каменный пол. Она захлёбывалась собственной кровью и просыпалась, так и не увидев лица убийцы.

Ханна устало потёрла лицо руками. Ни бесконечные приёмы у психиатров, ни успокоительные лекарства, ни медитации не могли избавить её от этих видений. Подойдя к зеркалу, она встретила взгляд усталой женщины лет тридцати, с растрёпанными русыми волосами и синяками под глазами. Ханна почти не узнавала себя.

Из соседней комнаты донеслись бодрые крики и смех. Там уже вовсю шла война игрушечных солдат. Пятилетний Пётрык командовал своими «войсками», спорил с ними и метко швырял подушки во «врага». Днём он был маленьким генералом, а вечером – тихим, ласковым мальчишкой с тёплыми ладошками, доверчиво шепчущим: «Спокойной ночи, мамочка».

С кухни уже тянуло свежесваренным кофе – муж, как всегда, поднялся первым. Ярослав и дома держался так же строго и уверенно, как на трибуне Сейма: сдержанный, точный, словно каждое его слово записывалось в протокол.

Ханна на мгновение переключила внимание на семейное фото на прикроватной тумбочке: они втроём, улыбающиеся, на фоне осеннего парка. Со стороны всё казалось безупречным: надёжный муж, счастливый ребёнок, уютный район Варшавы. Только ночи разрушали эту иллюзию. С каждым годом кошмары не давали покоя – словно кто-то невидимый настойчиво пытался напомнить о себе. А потом, среди самого обыкновенного дня, будто в ответ на этот зов, случилось нечто странное.

Возвращаясь домой из магазина, Ханна вдруг ощутила, что за ней кто-то наблюдает. Обернувшись, она заметила посреди толпы старика, застывшего в нелепой позе. Его поношенный костюм выглядел так, будто его забыли в прошлом веке и случайно достали сейчас.

Ханна хотела отвернуться и уйти, но незнакомец неожиданно преградил ей путь. Его сухие, морщинистые пальцы с неожиданной силой сомкнулись на её запястье. От старика пахло плесенью и сыростью. Он приблизился вплотную, и Ханна ясно поняла: перед ней не безумец. В лице старика проступало нечто куда более страшное – холодное осознание и пугающая ясность мысли.

– Оглянись назад, – прошептал мужчина надтреснутым голосом. – там твоя смерть. Там, где всё крутится по кругу и спираль сжимается до точки. Где уже было – и будет снова.

Ханна выдернула руку. Старик отступил на шаг и, уже отвернувшись, бросил через плечо:

– Найди Ванду. Она тебе скажет то, чего не могу я.

Незнакомец растворился в толпе так же быстро, как и появился.

«Он просто не в себе», – повторяла про себя Ханна, но голос старика не исчезал из её головы…

«Он просто не в себе», – повторяла про себя Ханна, но слова старика о смерти и спирали продолжали звучать в голове, как эхо в пустой часовне – навязчивое и леденящее. Чтобы отвлечься, она машинально нащупала в кармане телефон и набрала номер мужа. Ответ не прозвучал сразу – короткие гудки, затем знакомый, но усталый голос:

– Да, дорогая? – В трубке слышалось приглушённое эхо зала, голоса на заднем плане.

– Любимый, ты приедешь сегодня на обед?

– Ох, нет… – Ярослав вздохнул. – У меня сложный день. После Сейма – закрытое партийное собрание. Новак решил провести его сегодня. Какие-то срочные вопросы… Прости. Весь день как на раскалённой сковороде.

Ханна уловила знакомую напряжённость в его голосе – ту самую, что появлялась, когда он балансировал на политическом канате. Сегодня Ярослав делал ключевой доклад по своему законопроекту о партнёрских союзах. Он пытался нащупать хрупкий компромисс между консервативным крылом, для которого любые новые права были предательством традиций, и прогрессивными депутатами, обвинявшими его в трусости и полумерах. Закон был осторожным, как шаг по тонкому льду: предусматривал право на наследование, возможность принятия медицинских решений, но избегал слова «брак» и обходил стороной болезненную тему усыновления. Эта умеренность только подливала масла в огонь – обе стороны были недовольны.

– Ничего. Хорошего тебе дня, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. Тень от кошмара и странная встреча сжимали сердце, но сейчас ей нужно было быть опорой.

– Люблю вас, – ответил Ярослав, и связь оборвалась.

«Это может продолжаться вечно», – пронеслось в голове у Ханны. Когда-то он сказал это о политике. Но сейчас эти слова звучали как дурное предчувствие, переплетаясь с голосом старика.

Поправка №7

После заседания в Сейме, едва успев перехватить сэндвич в буфете, Ярослав направился в зал для закрытых партийных собраний. Воздух здесь всегда был густым от кофе, дорогого парфюма и невысказанных амбиций. У дверей его перехватил лидер партии – Анджей Новак. Солидный, с безупречной сединой у висков и вечно поджатыми тонкими губами, он излучал спокойствие человека, привыкшего держать нити управления. Его рукопожатие было крепким, но быстрым.

– Ярослав, – кивнул Новак, бегло оглядев зал через открытую дверь. – Настроение… напряженное. Будь готов. – Они были старыми приятелями, понимали друг друга с полуслова, но Ярослав давно чувствовал, что для Анджея рейтинги и имидж партии зачастую значили куда больше, чем декларируемые идеалы. Споры между ними случались все чаще.

В зале уже гудели голоса. Первым, едва Ярослав переступил порог, слово взял Марек Гурский – харизматичный политик с резкими чертами лица и пронзительным взглядом. Его поддерживали сельские округа и консервативные структуры, близкие к костёлу. Гурский говорил громко, жестикулируя, обращаясь не столько к президиуму, сколько к своим сторонникам в зале.

– Вишневский! – бросил он, словно вызов. – Твой проект – чистый популизм! Ты размываешь священные устои семьи, открываешь ящик Пандоры! Это предательство наших базовых ценностей! Шаг к той самой пропаганде, против которой мы всегда боролись!

Ряды его сторонников ответили гулом одобрения и редкими выкриками: «Верно!», «Позор!».

– Порядок! – Новак стукнул председательским молоточком по столу, но без особой силы. Его взгляд скользнул по Ярославу. – Коллеги, у нас на повестке дня не проект Вишневского, а предложенные поправки к законопроекту о развитии и модернизации сельского хозяйства на текущий период. Пожалуйста, Тадеуш Вильк, ваш доклад.

Поднялся Вильк – плотный, коренастый мужчина в тёмном пиджаке, с лицом практика, далёкого от высоких материй. Он начал монотонно, словно бухгалтер, зачитывая поправки: цифры субсидий, нормы удобрений, льготы на технику. Голос его был глуховатым, лишённым эмоций, лишь изредка он подчёркивал фразы вроде «поддержка настоящего польского села» или «защита отечественного производителя». Его слушали с показным вниманием, но глаза многих блуждали.

– …и, наконец, поправка номер семь, – Вильк откашлялся. – Речь о целевой налоговой льготе для сельхозпредприятий, внедряющих передовые технологии замкнутого цикла. На пилотный период в три года. – Он бегло зачитал его, не называя конкретных цифр.

– Ну что, коллеги? – Новак обвёл зал оценивающим взглядом, когда Вильк сел. – Есть вопросы? Замечания?

– Конструктивные предложения…

– Своевременные меры…

– Важный акцент на инновации…

Раздавались осторожные, нейтральные реплики. Гурский мрачно молчал, уткнувшись в телефон.

Ярослав нахмурился. Что-то в поправке №7 показалось ему… слишком конкретным в своей расплывчатости. Он поднял руку.

– Анджей, коллеги. Поправки объёмные. Я должен изучить их, особенно седьмую, подробнее, сверить с финансовыми выкладками. Прокомментирую письменно завтра утром. Сегодня голосовать не готов.

Лёгкий шорох пробежал по залу. Новак едва заметно сжал губы, но кивнул:

– Принято к сведению. Продолжим по повестке.

После заседания, когда зал начал пустеть, Ярослав подошёл к Новаку, который аккуратно складывал бумаги в кожаную папку.

– Анджей, – произнёс он негромко, но с нажимом. – Что это за «пилотный проект» в поправке семь? Кто именно под него подпадает? Уж очень он точно ложится на специфику “Золотого Колоса”. Я что-то не знаю?

Новак вздохнул, поправляя галстук, как будто это помогло бы ему лучше подобрать слова.

– “Золотой Колос” – просто один из крупнейших агропроизводителей в регионе, – начал он с деланной нейтральностью. – Модернизированный, влиятельный. Мы не можем игнорировать его интересы. Особенно сейчас.

Он на мгновение замолчал, затем добавил:

– Скажем так… участие в проекте открыто. Просто некоторые предприятия соответствуют критериям чуть лучше других. Это не схема, Ярослав. Это компромисс. Стратегический. Поддержка таких игроков… важна. Не только для бюджета, но и для устойчивости всей коалиции. И – честно – без неё твой законопроект тоже может не пройти. Мы должны думать о балансе.

Ярослав смотрел на него внимательно.

– Баланс – это одно. Но если поправка проталкивается ради интересов конкретной фирмы, пусть и завуалированно, это уже не политика. Это – протекция. И я не собираюсь это поддерживать, пока не получу ясности, кто стоит за этим “проектом” и для чего.

Он сделал паузу.

– Ты меня знаешь, Анджей. Если скверно пахнет – я не буду делать вид, что ничего не чувствую.

И, не дожидаясь ответа, развернулся и вышел из зала.

Новак провожал его взглядом, лицо оставалось спокойным, но пальцы уже нервно постукивали по стеклу смартфона. Через несколько секунд он нажал кнопку вызова.

– Богдан. Вишневский не соглашается. Унюхал «Колос». Я не знаю, как его склонить, он упёрся.

– Это твои проблемы, Анджей, – ответил холодный, низкий голос в трубке, лишённый интонаций. – Не можешь справиться с членами своей партии – за что я тебе плачу? Придумай что-нибудь. Или я найду того, кто сможет.

Связь оборвалась. Новак сжал телефон так, что костяшки пальцев побелели.

Спираль

В просторном кабинете загородной резиденции Богдан Ковальский отложил телефон. Он сидел в глубоком кожаном кресле – массивный мужчина лет пятидесяти пяти, с мощной шеей и тяжёлым подбородком. На нем был безупречно сшитый твидовый жилет поверх шёлковой рубашки. В руке он держал бокал с темным виски, на столе рядом дымилась сигара в пепельнице из черного мрамора.

Напротив него, в таком же кресле, непринуждённо развалился Ян Зелиньский. Мужчина лет сорока, с острым, словно выточенным лицом, холодными серыми глазами и едва уловимой, постоянной полуулыбкой на тонких губах. Его элегантный костюм сидел безукоризненно, а манера держаться сочетала показную расслабленность с внутренней пружиной. Он наблюдал за Ковальским, попивая коньяк.

– Новак? – спросил Ян, уже зная ответ. Его голос был мягким, бархатистым.

– Вишневский не сдаётся. Упёртый баран, – процедил Ковальский, отхлёбывая виски. Лицо его покраснело от досады.

– Этого и следовало ожидать, Анджей, – усмехнулся Ян. Его взгляд скользнул по тяжёлой золотой печатке на пальце Ковальского. Узор на ней был сложным, завораживающим – спираль, уходящая в тёмную точку в центре камня. – Идеалисты редко гнутся. Их обычно… ломают.

Ковальский хмыкнул, поставив бокал. Его толстый палец с печаткой лёг на полированную столешницу.

– Тогда, – сказал он с ледяной решимостью, глядя прямо на Зелиньского, – будем действовать по-другому. По-нашему. Готовь почву.

Спираль на печатке словно дрогнула в отблеске лампы.

Ванда

Ярослав пришёл домой поздно. Родные уже спали. Он заглянул в комнату сына, поправил одеяло, потом тихо прошёл в спальню. Ханна лежала, отвернувшись к стене. Он лёг рядом и почти сразу уснул.

Ночь принесла Ханне возвращение старого видения.

Теперь она снова стояла перед массивным зданием. Босыми ногами шагала по холодному каменному полу, повторяя маршрут, знакомый до боли: пятнадцать шагов прямо, затем налево, восемь шагов до деревянной двери. Рука, будто чужая, коснулась гладкой поверхности. Створка скрипнула, отворилась. За ней – зал с фресками, мерцающими в тусклом свете факелов. Ханна вошла, считая шаги: один… На пятом – удар в спину, острый и неизбежный.

– Ванда! – закричала она, просыпаясь в холодном поту.

– Опять эти ужасы? – Ярослав приподнялся на локте. Голос его был хриплым, тревожным.

Ханна отвернулась. Первые лучи солнца робко пробивались сквозь плотные шторы. Муж нежно коснулся её плеча:

– Может найдём другого специалиста?

Ханна помотала головой и вышла из спальни. Через мгновение на кухне зашипела кофемашина. Ярослав последовал за ней, громко вздохнув.

– Я уже была у лучших врачей, – сказала Ханна, механически расставляя чашки на столе. Потом повернулась к нему и спросила ровным голосом: – А у тебя что? Снова заседание до ночи?

Муж устало провёл рукой по лицу:

– Бардак полный. Законопроект о браках расколол всех. Одни требуют голосования хоть завтра, другие уже шантажируют выходом из коалиции.

– А ты на чьей стороне? – Ханна пристально посмотрела ему в глаза.

– Я… посередине, —муж отвёл глаза. – Но давление растёт.

Пауза. Ярослав поднял чашку и сделал глоток.

– Не понимаю, кто это раскручивает. Что бы ни предложил – половина взбесится.

Ярослав подвинул сахарницу, как фигуру на шахматной доске.

– А впереди ещё выборы…

Жена ничего не сказала. Она знала: если Ярослав не смотрит в глаза – всё серьёзнее, чем он говорит.

Они молча допили кофе, и каждый закружился в своих обычных делах.

Ханна отвела Пётрыка в детский сад. Мальчик, весело размахивая новой игрушкой, побежал к друзьям. Теперь у неё было несколько часов свободного времени, которые она могла посвятить себе.

Было свежо после ночного дождя. Ханна неспешно шла по знакомым улицам, размышляя о своей жизни. Недавно она была перспективным дизайнером. Ее платья отмечали на модных показах, а клиенты записывались в очередь. Но с рождением сына пришлось оставить карьеру. Пётрык часто болел, а Ярослав с головой ушёл в политику.

Ханна шагала по знакомому маршруту – и вдруг заметила вывеску, на которую раньше не обращала внимание. Рядом с дверью висела выцветшая деревянная табличка: “Ванда”. Ханна замедлила шаг. Было в этой двери что-то неправильное – и оттого притягательное…

Ханна потянула за ручку и вошла. Это был небольшой кабинет. В центре – письменный стол, за которым сидела женщина. Напротив – кожаное кресло.

– Слушаю вас, – деловито произнесла хозяйка комнаты, взглянув поверх очков.

– Я… Просто увидела вывеску и решила зайти…

– Ах, это… Осталась от прежнего арендатора. Женщина занималась… чем-то странным. Говорят, оккультизмом. – Она усмехнулась, но не слишком весело. – Я собираюсь снять, да руки не доходят.

– Вы не знаете, как её найти? – спросила Ханна.

Хозяйка кабинета задумалась, затем достала из ящика стола старую визитку.

– Вот это её… А теперь, извините, у меня много работы.

По дороге домой Ханна засомневалась. Искать незнакомку по совету нелепого старика? Полный абсурд. Придя домой, она убрала визитку в ящик стола. Просто сны. Глупо искать в них смысл…