© Холод Стася, 2016

© ООО «ИСК», о-макет, 2016

Юноша с ландышем

I

Лето выдалось удивительно теплым и дождливым. Немудрено, что старый запущенный парк разросся, утонув в буйной зелени, и стал похож на джунгли: раздолье обитателям Бентинк-хауза – «Приюта для мальчиков благородного происхождения, лишенных средств и поддержки родных», – как гласила табличка над входом. Однажды, солнечным июльским утром, вышеназванные мальчики с визгом и воплями атаковали увитую диким виноградом беседку-ротонду, оспаривая друг у друга право усесться на кругообразную, в меру облупленную скамью, которая так и просила, чтобы на ней вырезали перочинным ножом «Уилкинс дурак» или что-то в этом роде. Местечко замечательное, но тесноватое для двадцати ребят. Потасовка была в полном разгаре, когда у парадного подъезда остановилась одноколка викария Лейтона, приступившего к выполнению своих обязанностей совсем недавно, но уже успевшего очаровать жителей Эрмингтона неизбывной добротой и душевностью. Мистер Лейтон охотно вникал в нужды прихожан и всегда готов был поддержать ближнего и делом, и разумным советом, причем не навязчиво, без оскорбительной снисходительности, а просто и сердечно. Даже тетушка Хоккинс отзывалась о нем благосклонно, а это дорогого стоит. Новому викарию удалось наладить дружеские отношения с директором приюта Бентинк-хауз мистером Рудфилдом, джентльменом исключительно порядочным, но замкнутым и чрезвычайно взыскательным как к окружающим, так и к самому себе. Отчасти тому способствовала близость по возрасту – им было немного за тридцать – и страстная увлеченность шахматами. Слуга проводил мистера Лейтона в уютную библиотеку. Все здесь: и стены, обшитые мореным дубом, и гравюры к произведениям Шекспира, и тяжелые портьеры, и гобелен, сотканный еще в прошлом столетии, – настраивало на особый, познавательно-философический лад. Стеллажи от пола до потолка были заставлены книгами, представляющими собой неиссякаемый источник живительного нектара для сердца и разума, в чем директор тщетно пытался убедить и многочисленных своих воспитанников, и единственного сына Фрэнсиса. С висящего над лепной каминной полкой портрета на гостя смотрел юноша, почти ребенок. Его нежное лицо, обрамленное пепельно-русыми волосами, таинственно проступало из сумрака, черный бархат одежд оттенял белизну кожи, тронутой едва заметным румянцем, из-под густых, крылообразных ресниц струился теплый, застенчивый взгляд, а на пухлых губах трепетала легкая, как тополиный пух, горьковатая улыбка. Юноша держал хрупкий цветок ландыша, который, казалось, источал изысканно-тонкий, ядовитый аромат.

– Неизвестный художник школы Ван Дейка, середина XVII века, – опережая вопрос, пояснил только что вошедший в библиотеку мистер Рудфилд.

– Это, очевидно, ваш фамильный портрет?

– Нет, согласно преданию, на нем изображен сын сэра Джорджа Бентинка, основавшего в 1654 году наш приют.

– Надо же, а как будто с Фрэнсиса написан, – задумчиво произнес викарий.

Визит мистера Лейтона сегодня носил скорее официальный, нежели дружеский характер, поскольку ему необходимо было обсудить с директором весьма деликатный вопрос, а именно – предложить его заведению поддержку со стороны Эрмингтонского прихода. Будучи наслышан о щепетильности мистера Рудфилда, частенько граничащей с занудливостью, он не вполне верил в успех своей миссии, и предчувствия его не обманули. Директор не то чтобы принял идею в штыки, но явно был уязвлен, хотя и попытался это скрыть. Он заверил викария, что порученные его заботам воспитанники ни в чем не нуждаются, так как попечительский совет исправно снабжает приют всем необходимым. Мистер Рудфилд терпеть не мог просить. Даже в пору студенчества, нередко выбирая между завтраком и вязанкой хвороста, он скрывал от состоятельных родственников свое бедственное положение и никому не позволял себя жалеть. Большого труда стоило викарию доказать, что речь идет о христианской помощи, а не о милостыне или подачке:

– Бентинк-хауз – единственное благотворительное заведение в нашем приходе. Неужели мы не можем сообща поддержать осиротевших детей? В любом случае добровольная лепта никого не введет в расход, ибо, как сказано в Библии, «да не оскудеет рука дающего». Не лишайте же жителей Эрмингтона радости делать добро!

Директор нервно теребил запонку на манжете. С тех пор как почил в Боге один из главных жертвователей, сводить концы с концами действительно стало нелегко. Вещи, приобретенные в лучшие времена, постепенно выходили из строя. Обувь горела на мальчишках огнем, и сколько их ни брани за стоптанные башмаки, по-стариковски чинно прохаживаться по аллеям они все равно не могут. К началу учебного года неплохо было бы обновить и наглядные пособия: до карты Древнего Египта уже дотрагиваться страшно, – того гляди, рассыплется в труху. К тому же с самой зимы на приюте висел долг аптекарю за средства от скарлатины. В конце концов мистер Рудфилд согласился, успокоив себя мыслью, что сделал это только ради детей.

– Ну вот и славно! – обрадовался викарий. – Вечером состоится собрание прихода. Будет неплохо, если вы выступите на нем с небольшой речью, скажете несколько слов о своем заведении и его насущных нуждах.

Фрэнсис Рудфилд

Друзья потолковали еще о прениях в палате общин и новостях спортивной жизни, и викарий вынужден был откланяться: его ожидало много неотложных дел. Директор пошел проводить мистера Лейтона до одноколки. Мальчишки тем временем мастерили из стручков акации свистульки и рьяно дули в них, причем каждый старался перещеголять другого в этом мудреном искусстве. Когда джентльмены появились на крыльце, беседка-ротонда исходила разноголосыми трелями, а юные дарования болтали от избытка чувств ногами и беззлобно пихались.

– Так мы договорились с вами, вы будете сегодня? – спросил напоследок мистер Лейтон.

– Непременно, – тяжело как невольник вздохнул директор.

Они обменивались рукопожатиями, когда озорник Кевин Адамс, задорно подмигнув шкодливым, синим, словно бирюза, глазом, сообщил приятелям с интригой в голосе:

– Господа, у меня есть отменная идея! Я слышал, как сын эсквайра Уильям Джанипер хвастается, будто у них марципан в шоколаде не переводится: уже надоел всем до коликов, а его покупают и покупают. И что бы вы думали, я решил предпринять?

– Надавать ему по шее! – воинственно крикнул Найк Грейп, треснул соседа кулаком промеж лопаток и тут же получил сдачи.

– А вот и нет! Бери выше – посетить ночью их кладовку. Никто не желает составить мне компанию?

Свист разом затих. Предложение Кевина обескуражило ребят. Лакомка Стив Мосс проглотил слюну – марципана ему, чего греха таить, ужасно хотелось, но мысль о возможных последствиях портила весь аппетит, и даже Найк Грейп, гордившийся репутацией «отчаянного», стушевался и стал пристально рассматривать открывающийся из беседки вид.

– Ну же, господа, решайтесь! Кто со мной – тот герой!

Слово «герой» задело Фрэнсиса Рудфилда за живое. Он давно мечтал прославиться, но ребята старались не вовлекать его в рисковые проделки, более того, от внимания Фрэнсиса не ускользало, что стоит ему войти в классную комнату или спальную, и мальчишки переходят на шепот, а порой вовсе умолкают. Да тут еще, как нарочно, мистер Притчетт, желчный, сухонький словно богомол старичок с клокастыми бакенбардами и седыми кисточками бровей, проникся к нему расположением, хотя миндальничать с учениками было отнюдь не в его правилах.

– Не выучил – два-а-а! – смаковал он нараспев ехидным голосом и даже языком от удовольствия прищелкивал, делая злосчастную запись в журнал успеваемости.

Когда же директорский отпрыск нес у доски чепуху, учитель огорчался так, что Фрэнсису становилось жаль беднягу. В результате мелкие проказы, приносившие другим ребятам уж если не почет, то по крайней мере уважение со стороны товарищей, для него заканчивались намозолившим слух «Ему-то все можно!» Фрэнсис сам не заметил как, бесшабашно тряхнув копной густых, мягких волос, подался вперед и решительно заявил:

– Я!

– Ты?

Ребята переглянулись. Найк удивленно приподнял тонкую насмешливую бровь. Кевин недоуменно почесал затылок и испытующе посмотрел Фрэнсису в лицо, заподозрив подвох. На такой поворот событий он совсем не рассчитывал и куда охотней взял бы с собой Найка Грейпа, Джошуа или уж, на худой конец, увальня Стива. Но откажи ему – и, кто знает, еще обидится, расскажет все отцу и загубит чудесную затею. Как ни говори, а он один вызвался – остальные струсили.

– Ну что же, пойдем, – вяло согласился Кевин, – только чур не хныкать!