***

Весна. Еще не лето, но уже не зима. Этот год, за годом обнадёживающий феномен для людей. Новая Весна. Снова надежды. С новой весной новая жизнь.

Что есть по-настоящему весенний Петербург? Это не только погода. Это люди. Это другое выражение на лицах встречных прохожих. Это что-то особое, что витает в воздухе. Это газонное соседство темного снега с первыми тощими нарциссами и маленькими кривыми голубыми цветами-пролесками. Это всегда свежий и прохладный воздух. Это влажный пегий гранит в городском пейзаже. Камень, выщербленный воздухом, водой, людскими судьбами.

Прозрачное воздушное настроение. Нежелание думать о чём-то тяжелом.

Женская часть населения укорачивает юбки. Девушки достают патроны помады. Холостых не жди. Каждый выстрел достигает цели. Мужчины подбирают живот. Вытягиваются по-военному. Чаще чистят обувь. Водители чаще моют машины и больше улыбаются. Водители и пешеходы становятся вежливее и внимательнее друг к другу. Иногда спорят на «зебре», уступают наперебой, кто, кого пропускает первый.

Детишки, внимательно высунув язык, рисуют мелками на просыхающем асфальте. Молодые мамаши ожесточенно обсуждают детские болезни, сидя на белых длинных скамейках. Профессионально катают коляски взад вперёд.

Голуби близко подбираются к старикам протирающих платком слезящиеся глаза от резких порывов весеннего ненасытного ветра.

Добродушный дворник в ярко-оранжевой жилетке из средней Азии усердно метёт уличные поверхности. Остатки льда в уступах неровного асфальта он засыпает соляным раствором с гранитной крошкой.

Город живет своими горожанами. Питается солнцем и смехом. Запахом первых цветов. Любовью и выхлопными газами. Город живет радостью и надеждой. Петербург завернулся в весну. В лёгкое покрывало из пыли и прищуренных глаз.

Нева, широко улыбаясь изгибами, сбрасывает ледяные оковы. Тёмная вода, подпертая красными берегами источает тонкий аромат весенней невской рыбы-корюшки. Рыболовные баркасы умело шныряют между медленно плывущих льдин. Суровые люди в брезенте всматриваются в водные водовороты по бортам.

Исторические здания сушат барельефы после зимней спячки. Гурьба китайских туристов отмечает фотосъемкой факт своего присутствия в Северной столице на фоне умытой Дворцовой площади. Отражение в лужах оставшихся после поливальных машин делают выпуклость арки Генерального штаба замкнутой. Замкнутая окружность впечатляет любого туриста с камерой. Фотограф готов лечь прямо в мокрое отражение, чтобы раз и навсегда запечатлеть такую архитектурную красоту.

Город всем даёт возможность, убежище, любимый сердцу уголок. Город любит каждого. Гости и горожане отвечают взаимностью. Переполняющие эмоции рождены от весеннего времени года. Люди рады оставить меньше одежды на себе, чтобы при объятиях почувствовать тепло друг друга. Люди много обнимаются. На Английской набережной, на Фонтанке у дворца Белосельских-Белозерских. Обнимаются, заворожено глядя на вечный огонь на Марсовом поле. У Спаса-на-Крови обнимаются, смешиваясь с толпой приезжих российских и иностранных туристов. Обнимаются среди бородатых художников рисующих карикатуры и виды канала Грибоедова на радость публике.

Настоящее рядом. Породистость возраста. Рука об руку прогуливаются умиляющие своим видом пожилые пары. Старики в темных суконных пальто поддерживают нежно друг друга. Хрупкие интеллигенты аккуратно уступают дорогу вечно опаздывающей молодежи. Казанская улица вечно переполнена студенческой братией щебечущей по стайкам от собора до альма-матер.

Особенно весенняя радость ощущается в петербургской подземке. Люди отложили книги бумажные и электронные. Люди разглядывают людей. Пляски букв во время поездки временно заменило созерцание противоположного пола.

Поэтическое время года весна, неумолимо ведущее к другому питерскому романтизму Белым ночам.

Сезон за сезоном меняется погода, пейзаж и люди. И только вечный северный город остаётся стеречь покой своих граждан, разводя или встречая их как мосты на своих знаменитых улицах. Добро пожаловать любовь в весенний Санкт-Петербург.

Глава 1. Плавное течение

Николая вытащил из сна звонок чужого телефона. Гитарные аккорды «The Cure» разрывались тупой болью в каждом виске. Надрывный голос молодого Роберта Смита, образца 1987 года, то ли вопрошал, то ли требовал действия:

– Show me, show me how you do that trick…

Песня играла достаточно долго. Рядом на кровати, кто-то или что-то, зашевелилось. Глубоко выдохнуло и заткнуло Смита. Николай не признавался в пробуждении, ни себе, ни чему-то его окружающему. По старой привычке, просыпаться в разных местах, он любил прощупать ситуацию для начала, или хотя бы восстановить картину предыдущего дня. Удавалось не всегда. Левый глаз, начал неспешное движение по комнатной обстановке. Место было абсолютно незнакомым. Огромная, в темных тонах, пыльная комната. Возникло ощущение казармы, но вместе с тем, казармы, для высшего офицерского состава. Тяжелая штора заслоняла дневной свет, не давая шанса проникнуть даже маленькому лучу света. Свет давала причудливая бронзовая люстра, похоже, горевшая со вчерашнего дня и распахнутая дверь в другую комнату. Массивные книжные полки тянулись, насколько хватало расстояния, по обоим параметрам в длину и высоту. Небольшой прикроватный стол был захламлен периодическими изданиями разных стран и на разных языках. Поперек стояла разыгранная партия в шахматы, и стакан в подстаканнике с засохшими мутными границами. Игральные карты с ромбовидной рубашкой и жирными пятнами были разметаны по всей поверхности.

Шевеление на кровати по-соседству не прекращалось. Доносились лихорадочные щелчки набора текста на смартфоне. Как-будто кто-то нервно и отрывисто вел диалог подушечками пальцев. Николай с осторожностью начал делать полуоборот головой, в надежде визуализировать источник. Скользкое шелковое постельное белье, отливало насыщенно-синим цветом. Попытка удалась не с первого раза. Николай, был плотно упакован в одеяло. Почему-то вспомнились пирамиды и мумии из школьного прошлого. Затем пульсирующий мозг выдал аналогию с сосиской, закрученной в тесте.

Существо напротив наоборот, была сама «распашонка». Первое, что бросалось в глаза татуировка, на худой ребристой спине, повернутой вполоборота змея, уползающая под широкую резинку снежно-белых трусов «Calvin Klein». А может и не змея, но что-то из рептилий. Возникло желание посмотреть, чем же заканчивается произведение, похоже, неплохого тату-мастера. Сомнений не оставалось, что это была молодая девушка, с достаточно аппетитными спортивными ягодицами. Эта девчонка и была источник звуков. Это она производила единственные шумы в этом офицерском музее. В неудобной позе, она, не по-человечески изогнувшись и выставив, почти к самому лицу Николая свою слаженность, продолжала быстрые движения по светящемуся экрану. Подняв глаза выше, Николай увидел свои трусы, на прикроватном столике, с другой стороны, вставленных рулоном в подобие вазы, среди других пыльных ваз разных размеров. Николай нырнул рукой под одеяло, белье отсутствовало. Головная боль возвращалась толчками. Разведка обстановки мало, что прояснила. Нужно на что-то решаться, выпить воды, поискать заглушающего боль.

– Барышня, не будете ли столь, любезны, переправить сие хлопчатобумажное изделие, вставленное вооон в тот погребальный сосуд? – натужено проскрипел он.

Спина вздрогнула от неожиданности, и быстро повернула голову. От резкого оборота на спину упал кулон на замысловато-заплетенной цепочке с надписью «ANN». «Похоже, что одной загадкой будет меньше», подумал Николай. На вид ей было не больше двадцати лет. Прямые черные волосы непослушно закрывали правильное лицо с острыми чертами и улыбающимися, блестящими до черноты, глазами. Острый нос нахально фыркнул. Она опять уткнулась в телефон.

– Чего, опять провал? – продолжая ковыряться в телефоне, спросила она.

– Скажи еще, что не помнишь, как меня зовут и где мы зависаем! И сколько раз, тебе умник нужно повторять, что не нужно меня называть барышней, все это отдает тревожными событиями из революционного Петрограда! Заканчивай с этим декадентскими обращениями, сейчас твои обращения ничего не вызывают, кроме изжоги.

– Почему не помню? Все, я помню, ну или почти все, – ответил Николай, – а у тебя не найдется дома чего-нибудь от головной боли, или давления? И воды, бы…

Она, двумя пальцами, дернула трусы из вазы, не глядя и не отрываясь от телефона, пульнула их небрежно в его направлении.

– Зварзин, ну ты и придурок, как ты задолбал со своими болячками!

– А что, я неизлечимо болен или так, вы немного преувеличили и обобщили? Ну, этих болячек у меня присутствует не одна? – Николай сглотнул сухость в горле.

– Да пошел ты! Ты и твои болячки куда подальше, устроил тут день сурка в очередной раз! Ну сколько можно?

– Да, что не так Анна, объяснитесь, наконец, поведайте больному, где хворь притаилась, где я не прав? – он заискивающее посмотрел на девушку и снова Николая неприятно кольнуло в висок.

– Анна??? Это просто невыносимо! Нужно точно этот кулон выкинуть или поменять на мое имя.

– Простите сердечно, но я думал…

– Думал он, одна и та же история третий раз подряд. За-дол-бал!

Николай, честно, попытался реанимировать не к месту предавшую память небольшими якорьками, взглянул еще раз на плотно обтянутые бельем выпуклости, еще раз рассмотрел татушку, даже воздух потянул ноздрями со стороны знакомой незнакомки. Картинки и тонкий аромат сладких огурцов ни куда не приводил. Знакомых ассоциаций по-прежнему не возникало.

– Третий раз? Я, бы запомнил такую жо… татуировку! – на какой-то миг, ему показалось, что он это подумал про себя. Нереальность происходящего давила.

Наконец, девушка полностью развернулась к Николаю, заняла киношную, позу, опустила голову на руку и перед ним оказалась голая грудь, смутив его от неожиданности на какое-то время. Девушка не стеснялась, она прекрасно осознавала все свои достоинства, было видно, что любила и ухаживала за своей точеной фигурой, за своим оружием. Кружевной загар свидетельствовал о пренебрежении вариантом топлес, в принятии солнечных ванн. От всего этого, незнакомка становилась, только более желанной.

– Коля, неужели нет таких врачей, в этой колыбели революции, которые помогут там таблетками или операциями какими-нибудь? Или мозгоправ там какой?

Девушка начала немного подбешивать, очевидно, историческую книгу читает, что так часто аналогии проводит. Неужели так сложно дать, пару вразумительных ответов? Затем, она видно сжалилась над Николаем, увидев гримасу головной боли на его хмуром лице.

– Я Света, ха-ха, будем знакомы. Это квартира одного твоего приятеля из академической среды, профессорского сынка. Не знаю, куда он делся, может где и здесь ошивается. Зовут его как Маршака, детского писателя, знаешь?

– Самуил, что ли?

– Вооот, видишь, оказывается помнишь! – обрадовалась Светка.

– Маршака помню,– честно признался Николай,– Самуила не очень.

– Ерунда, когда увидишь, не ошибёшься,– она опять потянулась за телефоном, который издал сдавленное мычание, – кроме прочего, не считая него, мы тут вдвоём.

– Свет, таблетку, башка сейчас расколется, плиззз!

– Я же тебе говорю, жилище оное не принадлежит здесь возлегающим, я даже не знаю где искать средства исцеления, на каких полках. Ну, ладно, пойду, окину взором, кухонные владения,– зашевелилась она, – обычно все это там прячут.

Света, и дальше не стесняясь, соскользнула с шелка, встала во весь рост, потянулась как-то по-хищному, засеменила в направлении светлого дверного проема с парящими пылинками. Спинная рептилия струилась к глубоко-запретному.

– И запить не забудь, пожалуйста, – крикнул ей в спину Николай.

Она растворилась, не оглянувшись.

Послышался шум, открывание-закрывание ящиков, дверок, бренчание склянками, перекладывания с места на место, шуршание бумагой, падение предметов и время от времени проскальзывающий непечатный слог.

– Есть Аспирин и Папаверин только,– послышался Светкин голос, перебирающей пачки таблеток,– остальное тут фигня какая-то забугорная, я такие названия в первый раз вижу!

– Сойдет, тащи.

– И вода, если из-под крана только, тут есть холодильник, но он абсолютно пустой, ни еды, ни воды и жутко воняет рыбой.

– Свет, шевели булками, не до манер, Невский водопровод один из самых лучших в мире, наверное…

Появившись в проходе, она замерла на пару секунд, красуясь и призывая оценить свои сокровища, выглядела она действительно фантастически-сложенной, эти не загорелые острова грудной клетки, эти ярко-белые трусы, прямо открытка курортов с белыми песками. Она продефилировала босиком по полу и присела на одно колено рядом с Николаем. Он, судорожно разорвал обе упаковки, посыпавшиеся белеющие кнопки, художественно смотрелись на синем белье. Жадно проглотив таблетки, как будто сам их прием уже исцелял, Николай откинулся обратно на подушку. Светка кокетливо свела плечи, рассматривая мужскую реакцию на ее наготу.

– Зварзин, когда ты наконец отлюбишь меня, или мне так и помирать не отведав тобой разрекламированных плотских утех?

– Чего?– Николай напрягся.

– Ты меня третий раз приглашаешь, на интимную чашку чая и никак не можешь дойти до сути, не в состоянии развести, заметь не меня, а себя, не на большое и чистое, а на маленькое и похотливое. Бравируешь, что небо в алмазах у меня почти в кармане, а вместо этого я постоянно ищу таблетки от твоего давления то по сумкам, то по ящикам и столам чужих квартир. Потом, эта твоя, амнезия после припадков с давлением, я устала уже рассказывать содержание предыдущих серий. Друг мой, наш сериал затянулся. Или ты, просто ничего не хочешь, так скажи, чего тянуть?

Головная боль, начинала пульсировать через раз, возвращалась способность здраво рассуждать, что-то чувствовать, Светку хотелось и не хотелось одновременно. Какие-то обрывки всплывали, другие квартиры, другие похожие случаи, но пока не столь четко, что бы все сопоставить.

– Свет, не души меня, точно не сегодня. Нет, ну я, конечно могу если хочешь, но это будет немного не то, как бы европейское, а не индийское. Либо сама, можешь оседлать раненого бойца, и добиться чего тебе нужно. Сам, на работу выйти, я не смогу. Извини за не выполненные ожидания. Светка со всей силы распахнула одеяло. Николай лежал голый, но в стоптанных «найках».

Светка расхохоталась, – Без трусов, но к бегу готов! Это что за наряд, за Эквадор бежишь, что ли? – она резко наклонилась и укусила Николая за шею.

«Убей не помню, откуда появились эти кроссы, они явно были на размер больше, да и вообще-то я «балансы» предпочитаю, бритишовые, могу даже поклясться, странно, но это помню отчетливо, а откуда эти видавшие виды стоптыши, не понятно» – промелькнуло скороговоркой в голове Николая.

Опять запел Роберт Смит, и он же, старый друг, спас от неловкой ситуации. Светка поспешила на помощь своему телефону подбирающемуся к краю стола.

– Ага. Опять. Нашла, на кухне. Угу. Да, собираюсь.

Ей даже не было необходимости, описывать ситуацию досконально, на конце телефона человек был в теме, обо всем. Нужно действительно съездить к специалисту, а то за немощного старика примут, чего доброго. Голова почти прошла, была небольшая тяжесть в затылке и привкус ржавчины во рту. Нутро квартиры всколыхнулось. Откуда-то из глубины послышался звук нарочито громко хлопнувшей входной двери. Николай быстрее прикрылся одеялом, как щитом, непонятно кого может принести в чужую квартиру. Светка так же болтала по телефону сидя на краю кровати, закручивая пальцем волосы.

–Йоу, старичелла, шалом! Привет Свет! – в проеме, показался несуразный доходяга среднего роста, с кучерявой копной рыжих завитушек, на шее у него болтались наушники «Beats by Dr. Dre», из которых раздавалось очень монотонное и речитативное. Даже с кровати, часто слышались слова шит, фак, факинг, йоу и им подобное, просто в разном порядке, но одни и те же, иногда разбавляемые словом бро. Одет этот снежок был в последнюю коллекцию марки «Supreme», подобранную тщательнейшим образом, яркие вызывающие принты, органично вписывались в образ, лицо его лучилось позитивом, захотелось встать и обнять, этого недоделанного репера.

– Прива, Самуилище – Светка, даже не подумала прикрыться, махнув приветственным жестом.

– Здравствуйте – сказал Николай, прячась за одеялом.

– Опять? – глядя вопросительно на Светку, он кивнул в сторону Николая.

– Ага, – она потрясла головой, – тут помню, а тут не помню.

– Господин, на сома не желаете? – исполнил он какой-то пропеллер руками, похоже приглашая последовать за ним.

– Зачем? Куда? – хотя Николай был рад уже подняться с этого шелкового плена.

– Проштробим штробу, дадим джаза в честь князя Штробецкого, сизого погоняем, создадим искусственные облака на вверенной территории – быстро вывалил он.

Недолго думая, Николай решил обмотаться одеялом. Все равно, одежды поблизости не наблюдалось. Валялись только одни джинсы, наполовину вывернутые на левую сторону, явно не мужской принадлежности, слишком узкие и все в дырках. Счастье-сельской модноты. Из своего, Николай увидел, только один зеленый «счастливый носок», выглядывающий как закладка из альбома античных статуй. Чем же они вчера тут занимались? Решив, что достаточно прикинут, Николай побрел на кухню за Самуилом.